— Понял, товарищ Блюхер! — звонко отчеканил Калмыков.

Трудовой Урал встречал первый советский Май.

Ликовал Челябинск. Реяли алые стяги над красноказачьим Верхнеуральском. На улицы вышла вся рабочая Уфа. Гремели марши в поселке Богоявленского завода.

Шумно было и на Главном проспекте Екатеринбурга. Грянули оркестры. Парадное шествие открыли роты 1-го Уральского полка Рабоче-Крестьянской Красной Армии. Эта часть была гордостью Екатеринбургского партийного комитета и городского Совета рабочих и солдатских депутатов. Они крепили ее, заботились, чтобы первенец новой Рабоче-Крестьянской Красной Армии служил образцом для всех формирующихся красноармейских полков Урала.

За уральским полком маршировали боевики. Весеннее южное солнце и степные ветры продубили, покрыли их лица ранним загаром. То в одной, то в другой шеренге мелькали белые повязки на головах раненых, не пожелавших покинуть в такой день строй товарищей.

Блюхер слышал праздничный гул улиц. Еще 28 апреля он был вызван из Троицка в Екатеринбург для доклада Уралобкому об итогах боевых операций, предпринятых против дутовцев. Мечтал Василий Константинович прошагать майским утром вместе с боевыми товарищами по Главному проспекту родного их города. И сейчас его тянуло туда, на солнце, на большой рабочий праздник. Но… не шагнешь, не сдвинешься даже с места — надо лежать. Таков приказ врачей. Еще в дороге открылись недолеченные раны, и прямо с поезда угодил в госпиталь.

До конца дней не забудется, видать, тот бой под Тернополем. Всю спину осколками покорежило. Восемь тяжелых ран получил, а сколько легких было — со счета сбился. Больше года тогда отлежал. И теперь доктора скорой выписки не обещали.

После праздника заглянул в госпиталь окружной военный комиссар Филипп Исаевич Голощекин.

— Как жив-здоров, Василий Константинович?

— Спасибо. Отоспался вволю за весь бессонный апрель. И болячки вроде поутихли. С докладом хоть сейчас готов прийти, да он вот, — кивнул на старого доктора, — на аркане держит.

— Не надейтесь, — остановил Голощекин, — и я подниматься не разрешу. Денька два-три дела потерпеть могут.

— А дольше нет?

— Поживем — увидим, — уклончиво ответил Голощекин.

Блюхер понял, недоговаривает чего-то комиссар. И едва лишь на ноги встал, распрощался с госпитальным начальством.

— За поправку благодарен. Удерживать не старайтесь. Долечусь уж сам.

В тот же день он был на приеме у Голощекина. В подробности минувших боев вдаваться особо не пришлось. Обстановка на юге Урала опять обострилась. Новым центром белоказачьей смуты стала станица Нижнеозерская. При первой же вылазке из нее дутовцы захватили станцию Ново-Сергиевскую, а затем окружили Оренбург.

— Надо выручать товарищей, — сказал Филипп Исаевич. — Знаю, что не здоровы, но…

— С кем ехать? — только и спросил Блюхер.

— Мы выделяем 1-й Уральский полк в составе полных трех батальонов — кавалерийский эскадрон. В Челябинске пополнитесь красногвардейским шахтерским отрядом. Командование им советую поручить Соломону Елькину, он вашим политическим помощником будет. Там же возьмете артиллеристов гарнизона.

12 мая 1-й Уральский полк и Екатеринбургский эскадрон погрузились в эшелоны. Блюхер выехал в Челябинск на день раньше — надо было успеть передать дела преемникам на председательских постах в ревкоме и Совете, а также привести в полную боевую готовность красногвардейцев-шахтеров и батарейцев, сформированных И. А. Матюшкиным из железнодорожников Челябинского узла.

…Прямой дороги на Оренбург через Троицк — Орск тогда еще не было. Курс взяли на запад. Долгих остановок в пути не делали, но в Златоусте пришлось задержаться часа на полтора. На перроне посланцев Уралобкома встречали председатель укома партии В. Д. Ковшов и члены уездного Совнаркома во главе с председателем П. Р. Бояршиновым. Был среди них и Михаил Голубых. Его еще в марте направил сюда Блюхер. Златоустовские руководители сообщили, что в распоряжение уфимской дружины М. В. Калмыкова они выделяют 250 боевиков.

В Самару уральцы не заезжали. От станции Кинель свернули на юг. «Зеленой улицы» не стало. То и дело натыкались на следы дутовских диверсий.

— Проехать к Оренбургу будет трудно. Но мы должны быть в нем, и как можно скорее, — заявил Блюхер на совещании командиров. — Вспомним троицкий опыт. Прорываться будем, как и тогда, не покидая эшелонов.

Зная, что большинство в отряде составляет необстрелянная рабочая молодежь, командующий распорядился провести во всех ротах летучие митинги с выступлениями на них бывалых солдат.

…Поутру эшелоны остановились на разъезде за Бузулуком перед испорченным участком пути. Бойцы выскочили из вагонов, взялись за ломы, кувалды, кирки. И вдруг застрочил пулемет, поднялась винтовочная пальба. Все попадали. Заслышав перестрелку, Блюхер кинулся к бойцам. Но кто-то другой спокойным, уверенным голосом уже подал нужную команду:

— Поднима-айсь! За мной, в атаку! Вперед!

На укрывшихся в кустах казаков бежал, паля на ходу из нагана, командир батальона 1-го Уральского полка.

— Молодец, Павлищев! — крикнул радостно Блюхер.

С тех пор подобные стычки вошли в систему, ввязываться в них приходилось чуть ли не через каждый десяток верст. Так вырабатывалась новая тактика — тактика эшелонной войны.

После короткого, но жестокого боя уральцы заняли станцию Ново-Сергиевская. Затем дружными атаками из эшелонов выбили белоказаков с разъездов близ станиц Татищенской и Донской и уже на одиннадцатый день своего похода соединились на станции Сырт с красногвардейцами осажденного Оренбургского гарнизона.

То было 23 мая 1918 года. А четырьмя днями раньше из Стерлитамака выступил. Сводный уфимский отряд, возглавляемый М. В. Калмыковым. Его боевики прибыли в Оренбург, когда кольцо белоказачьеи блокады было уже разорвано. На северо-восточной окраине отряд остановили часовые сторожевой заставы. Старший ее, осведомленный о подходе Калмыкова, без проволочек дал разрешение на вступление в город.

— Как Блюхера отыскать? — спросил Калмыков.

— На станции. Его эшелоны там, каждый покажет.

Михаил Васильевич, оставив боевиков на привокзальной площади, направился в поиски. Только вышел на перрон, из-за спины кто-то произнес:

— Постой, товарищ. Давай знакомиться.

Калмыков обернулся. К нему подходил крепко сбитый военный в выцветшем добела обмундировании. Остановившись, снял фуражку, обтер платком чисто выбритую голову, прищурился от яркого солнца.

— Ну и жарища! В мае никогда не видал такой, — и в упор спросил. — Калмыков? Не ошибся?

— Угадали, — пробасил Михаил Васильевич. — А вы кто?

— Да тот, кого ты едва не оглушил из Полтавской своим громобоем.

— Василий Константинович?

— Я.

— Ну! Считал, куда старше должны быть.

— А сам-то с какого? — полюбопытствовал, улыбаясь, Блюхер.

— С восемьдесят восьмого.

— Старик. Мне до тебя еще два года тянуться. Ну, а мандат не покажешь?

— Вот, пожалуйста.

Блюхер бегло взглянул на протянутый документ и не сдержал улыбки:

— Значит, командующий! А теперь мой прочти.

Калмыков глянул на плотный листок с машинописным текстом, скрепленным подписями и печатью:

— Хорошо. Снова под вашим началом?

Блюхер в ответ усмехнулся:

— Что ни отряд, то и главком особый. И ты вот пожаловал с неменьшими полномочиями.

— Н-да, все главные получаются, — покрутил усы Калмыков. — Не ладно это. Нужно кого-то одного избрать.

— Нужно, — согласился Блюхер. — Но это успеется. А сейчас полк Жлобы выручать надо. У меня под рукой сил нету. Один батальон в районе Пречистенской развивает удар в сторону Орска, другие — на Бузулукской линии. Снимать их не могу. А как твои? С ходу сумеют?

— Если надо, будут готовы, — твердо произнес Калмыков.