В марте 1595 г. в Москве велись и переговоры с папским послом Александром Комулеем (Кумоловичем, славянином по происхождению). В послании Климента VIII от 22 января 1594 г. в очередной раз обосновывалась необходимость участия России в борьбе с османами, говорилось о перспективах вторжения русских войск в Молдавию и Подолию и даже о завоевании Константинополя[632].
Весной 1594 г. в Швеции обострилась борьба между королем Сигизмундом, которого поддерживали аристократия и консервативное крестьянство, и его дядей герцогом Карлом, за спиной которого стояли дворяне, горожане и свободные крестьяне. После отъезда Сигизмунда в Речь Посполитую Карл и шведский риксдаг решили возобновить переговоры с Россией и смягчить условия проекта договора о мире. 9 ноября в Тявзине (около Ивангорода) началось обсуждение мирного соглашения, продолжавшееся до мая 1595 г. Самым трудным был вопрос о судьбе Нарвы и Корелы. С целью ускорить заключение мира правительство Годунова в конце концов пошло на уступку Нарвы, но добилось возвращения Корелы. Известное влияние на ход переговоров и особенно на позицию шведов оказал имперский уполномоченный фон Минквиц. Он сообщил о желании Рудольфа II ускорить заключение мира с Россией, с тем чтобы привлечь ее к антиосманской коалиции. 18 мая 1595 г. Тявзинский договор был парафирован. Его подписание — крупный успех русской дипломатии, добившейся возвращения захваченной шведами Корелы[633].
Б. Н. Флоря считает, что Тявзинский договор означал «отказ для России на неопределенно долгое время от активной политики на Балтике и правовое закрепление посреднической роли ливонских купцов — подданных Швеции в экономических контактах между Россией и Западной Европой». Такая негативная оценка Тявзинского договора представляется заблуждением. Действительно, в 80-е годы XVI в. Нарва играла крупную роль во внешнеторговом балансе России. До 98 % нарвского экспорта составляли русские товары. Запрет торговли в Нарве всем иностранным купцам, кроме шведов, т. е. создание так называемого прибалтийского барьера, ударил по экономическим позициям русского купечества[634]. Но в сложившейся обстановке добиться возвращения Нарвы было невозможно, сил же вести войну во имя этой цели у России не хватало. Поэтому Тявзинский договор признавал в статьях о внешней торговле реальное положение вещей, и только. Русское правительство пыталось изыскать иные пути для развития торговых отношений с Западной Европой (в частности, через Архангельск). В то же время возврат Корелы — важнейшего военно-административного и экономического центра Карелии — имел огромное перспективное значение. Процесс сближения между карелами и русскими, начавшийся во времена Киевской Руси, получил новые возможности для развития.
К 1595 т. относятся и сведения о дальнейшем укреплении русско-французских связей. Король Генрих IV прислал царю Федору грамоту, в которой просил оказать содействие торговым операциям купца де Мушерона[635]. В октябре де Мушерон подал ее царю[636]. После длительных переговоров в марте 1595 г. Москву покинул имперский посол Н. Варкоч, а вслед за ним в Империю отправился М. И. Вельяминов с «государевой казной».
Отношения с Речью Посполитой не выходили за рамки обычной дипломатической переписки. Правда, Сигизмунд в период тявзинских переговоров пытался оказать давление на Россию с целью принудить ее к заключению мира на благоприятных для Швеции условиях. В феврале 1595 г. в Москву вернулся Р. Пивов с грамотой от имени панов-рады. Речь Посполитая предупреждала, что если царь начнет новую войну со Швецией, то король вынужден будет «боронить» «подданных своих королевства Шведского»[637]. Осенью 1595 г. единоличным правителем Швеции был провозглашен герцог Карл, и польско-шведские отношения резко обострились.
Традиции добрососедства России со странами Ближнего Востока в 1595 г. продолжали сохраняться. Впрочем, и здесь были свои трудности. 27 января 1595 г. Москву в третий раз посетил шахский посланник Анди-бек[638]. Шахский двор, озабоченный проникновением России на Северный Кавказ, отвергал ее претензии на Дагестан и предупреждал, что шамхал является подданным Сефевидов. Вместе с тем Анди-бек передал пожелание Аббаса I развивать торговые сношения между странами. В августе 1595 г. в Астрахань вернулся ездивший с миссией в Иран князь А. Д. Звенигородский. Задачу свою — добиться сохранения дружественных сношений с шахом — он выполнил успешно. Османская империя, где после смерти Мурада престол занял молодой Мухаммед III, занята была войной в Европе, терпя там поражение за поражением. Только в феврале 1595 г. вернулся в Крым из похода в Венгрию Казы-Гирей. В мае, узнав об этом, «князи, и бояре, и воеводы, и всякие воинские ратные люди, и вся земля» били челом царю, «чтоб им в то время позволили итти на Крым». Но, верный политике умиротворения, Борис Годунов (устами царя) отказал им в просьбе. Летом 1596 г. в Кахетию отправилось посольство К. П. Совина с сообщением о постройке городка Койсы и о военных действиях против «шевкала»[639].
В 1595 г. во время очередной поездки царя Федора на богомолье (на этот раз в Пафнутьев монастырь) в Москве вспыхнул новый страшный пожар. Выгорел весь Китай-город. На следующий год царь отдал распоряжение сделать в Москве каменные лавки (вместо легковоспламеняющихся деревянных), причем «своей казной». Их строительство было завершено в 1595/96 г. В том же году кн. В. Щепин-Ростовский и В. Лебедев с «советчиком» П. Байковым хотели снова поджечь Москву и, воспользовавшись пожаром, пограбить государеву казну. Их намерения стали известны. Последовала быстрая расправа: Щепину и Байкову отрубили головы «на Пожаре»[640].
В декабре 1595 г. кн. В. Звенигородский получил царский наказ ехать в Смоленск и готовиться там к строительству каменной крепости. Вместе с ним отправился и прославленный градостроитель Ф. С. Конь. В 1595/97 г. «делати каменный город» туда же выехал и окольничий И. М. Бутурлин. В Смоленск отправились каменщики и гончары из разных городов, которые «каменье и известь возили з дальных городов». Так, тульские кирпичники составили в 1586/87 г. особую корпорацию, чтобы «ежегодь ходить к государевым кирпичным делам». Смоленск велено было построить «наспех», т. е. скоро. Надзор за строительством крепости осуществлял сам Борис. По словам «Нового летописца», правитель государства, «идучи, дорогою по градом и по селом поил и кормил, и хто о чем побьет челом, и он всем давал, являяся всему миру добрым»[641].
Поддерживая купечество, Борис Годунов не склонен был за его счет одаривать льготами иностранных торговцев. Выданная в 1596 г. очередная привилегия англичанам повторяла старую, содержавшую весьма умеренные льготы. Русско-английская торговля должна была строиться на взаимовыгодных основах[642].
Камнем преткновения для русско-датских отношений оставались лопские погосты, на которые претендовали обе державы. В 1595/96 г. датский король Христиан IV прислал царю Федору грамоту, в которой говорилось о необходимости их размежевания. Но дело до конца не было доведено (датские послы уехали из Колы, не дождавшись русских). Впрочем, Борис старался сгладить русско-датские противоречия, «намереваясь вступить в союз» с Данией[643].
Не было перемен и в отношениях России с Речью Посполитой. В начале 1597 г., когда стало ясно, что царь Федор недолговечен, в среде польских и литовских магнатов снова встал на повестку дня вопрос о династической унии с Россией. Решено было послать Боярской думе грамоту с предложением начать предварительные переговоры на эту тему. Но планы унии не были реализованы[644]. Прибывший 27 августа посланник Ян Голубицкий поставил правительство Бориса в известность о решении короля вести войну с османами и крымцами и выразил надежду, что к борьбе с «врагами Христовыми» примкнет и Россия. Ту же цель — побудить Россию к выступлению против Турции — преследовал и папский посол Александр Комулей, вторично посетивший Москву в марте 1597 г. Но и на этот раз дело не сдвинулось с места. Наконец, 28 апреля 1597 г. прибыл цесарский посол Аврам, бургграф Донский[645]. Речь шла все о том же: католические страны стремились совместным нажимом добиться изменения позиции русского правительства в османском вопросе. Император Рудольф II преследовал и более реальную цель — получить денежные средства из государевой казны и использовать влияние России для воздействия на крымского хана. Русские представители держались уверенно. Они выражали желание видеть в Москве новое имперское посольство, и только.
