Когда Клэгг закончил свое сообщение о миссис Скрогг и миссис Хейкет и сразу же (привычка — вторая натура) начал перечень расходов, мисс Айнс с издевкой заявила:

— То, что вы разузнали, не стоит и трех шиллингов, мой милый. Вы становитесь старым и непорядочным.

— Я запрещаю вам делать подобные замечания! — Клэгг попытался изобразить негодование, но она небрежно его перебила:

— Ах, что вы можете мне запретить! Работу я всегда найду. — Она отпила немного кофе, чтобы подчеркнуть свою решимость. — В наше время везде полным-полно воровства, мошенничества, измен, вымогательства и разбоя. Возьмем хотя бы количество зарегистрированных потаскушек. Оно возросло почти в пять раз, а о незарегистрированных я уж и не говорю. А современная манера раздеваться на сцене. Где было видано что-нибудь подобное? — Резко повернувшись к Клэггу, она ужалила, как змея: — Особенно возмутительно, что добродетельные отцы семейств, как, например, вы, находят удовольствие в посещении таких позорных зрелищ с голыми девками. Может быть, вы будете отрицать, что при расследовании «дела Джонсона» торчали целые ночи в вертепах? Не будете. И это не должно оставаться тайной для вашей бедной жены. При встрече я постараюсь объяснить ей, какая трудная работа у вас по ночам.

Раздражение мисс Айнс слишком ярко свидетельствовало о том, что снова ее вере в человека нанесен чувствительный удар. И так получалось всегда: если она узнавала что-то скверное о ком-то, в чьей честности была абсолютно убеждена, она компенсировала это особой озлобленностью. Сегодня причиной ее озлобленности была Гилен, и Дьюит быстро об этом догадался. Когда он спросил ее о Гилен, ее перекосило, как от зубной боли.

— Прежде всего, эта особа — самодовольная гусыня, — резко начала она. — Уже в старших классах в ней бушевало высокомерие. Она написала сочинение о Екатерине Второй, где доказывала, что незаурядному человеку все дозволено и что немножко массовых убийств является как бы свидетельством заслуг перед историей, и прочую чушь. К рядовому человеку она, естественно, испытывает презрение; она не выносит свою мать, как и сестер, к которым относилась, как к какой-то дряни…

— Но это только общие умозаключения, — вставил Клэгг.

Отмахнувшись, как от мухи, мисс Айнс отклонила его выпад.

— Не прерывайте меня!

— Прошу факты, — перебил ее Дьюит.

Волнуясь, она сглотнула, а когда заговорила, голос ее звучал почти враждебно:

— Монтер, проверявший у Скроггов электропроводку, должен был заодно убрать во всем доме старую систему газового освещения. Но примерно полмесяца назад к нему зашла Гилен и сказала, чтобы он оставил газовую проводку в первом этаже. В комнату Лайны решили встроить тазовый камин.

— Прелестно, — заметил Клэгг, дернув плечом, потому что ему снова мешала портупея с пистолетом. — Но если Гилен уже давно готовилась к убийству, то зачем такая резкость в ее отношении к сестрам? Разве не логичнее было бы помириться с ними для виду?

— Возможно. Это было бы логичнее. Но психологически более убедительна та манера поведения, которую она не старается скрыть. Кого будут подозревать: человека, который внезапно помирился с врагом и притворяется ему другом, или того, что на весь мир кричит о намерении перерезать противнику глотку? Мне кажется более реальным, что Гилен выбрала второй вариант как самый логичный.

— А как же разговор с электриком? — спросил Клэгг, лицо которого выдавало умственное напряжение. — Она не могла не понимать, что ее беседа с ним обязательно откроется.

— Можете отнестись ко всему, что я вам изложила, как считаете нужным, — резко сказала мисс Айнс. — Я не судья, и не мне решать, снесут голову Гилен Великой или нет. Но еще одна небольшая деталь. Мы знаем, что Скрогг занимался контрабандой — перепродавал героин. Гилен узнала об этом еще полгода назад. И еще хуже: она много помогала ему в этой афере — распространяла часть этого дьявольского наркотика. И вот высшая справедливость: несколько месяцев назад она сама стала наркоманкой.

Клэгг глубоко втянул носом воздух и восхищенно протянул:

— Вот это да! — Однако, взглянув на Дьюита, сразу замолк.

Дьюит встал и подошел к окну, хотя через матовые стекла нельзя было ничего увидеть.

— Так вот оно что, — произнес он наконец. — Вот что я не мог никак понять… Этот блеск в ее глазах… этому виной героин.

— Мне очень жаль. — Мисс Айнс сняла свою нелепую шляпку и сразу стала выглядеть более человечной. — С этим фактом ничего уже не поделаешь. Но есть еще кое-что. Болтают, что Скрогг, прощаясь с грешным миром, спрятал не только свое завещание, но еще и более тысячи фунтов наличными в новых купюрах.

— С ума можно сойти! — воскликнул Клэгг. — От кого вы все это узнали?

Айне не обратила внимания на его вопрос.

— Пачки новых денег Скрогг спрятал в подвале с дьявольским намерением свести жену с ума. Дом кишмя кишит крысами, и тревога, что они могут поточить свои зубки о пяти- и десятифунтовые банкноты, лишила почтенную даму последних остатков сна. Так говорят.

— Кто?

— Я узнала это от жены О'Брайена. Я ей помогала выбирать шляпку, вот мы и разговорились.

— Мне не хотелось бы снова к этому возвращаться, — сказал Клэгг, — но расследование уже стоило вам, сэр, сорок семь фунтов и четыре шиллинга, если быть абсолютно точным, а поэтому я позволю себе спросить: не станет ли это слишком дорого для вас? Я заговорил об этом, потому что предстоит целый ряд трудностей. То, что мне удалось разведать в богадельне, слишком противоречиво, чтобы можно было сделать какие-то однозначные выводы. Во всяком случае, там происходят любопытнейшие вещи, которые мы должны непременно расшифровать, иначе все наши догадки останутся на уровне необоснованных подозрений.

— А что происходит в богадельне? — спросил Дьюит.

— О'Брайен часами сидит в комнате миссис Скрогг, к ним часто присоединяется и правоверный шорник Джойс.

Иногда в этих милых беседах за чашечкой кофе, если так можно назвать эти совещания, принимает участие и миссис Хейкет.

— Ну и чего в этом особенного? — добивался Дьюит.

— Трое из них родственники. Может быть, О'Брайен и Джойс старательно изображают перед старушкой любящих и заботливых людей, имея в виду наследство. Ну а Хейкет… Хейкет в прошлом акушерка. Восемнадцать лет назад она попала под суд за подпольные аборты. Алиса Скрогг нашла ей хорошего адвоката и помогала уговорить некоторых девиц взять показания обратно, так что Хейкет отделалась всего полутора годами.

— То, что вам удалось разведать, могло бы дать следствию другое направление, — признала Айнс. — Если Хейкет чем-то обязана Скрогг, то вполне возможно, что она лгала как по писаному, когда уверяла, что бедная парализованная Алиса никуда не выезжала за пределы богадельни. Или вторая версия: Хейкет могла своими руками спровадить сестер в лучший мир. Старуха Ненавидит своих дочерей, она знает, что если одна из них найдет спрятанное завещание, по которому все остается им, то ей придется остаться с носом. Она рассказывает все подруге, советуется со своим братом Джойсом, и под сенью распятого Христа вынашивается план преступления, а Хейкет его совершает.

— Да, все могло быть именно так, — подтвердил Клэгг, — и мое упоминание о расходах, сэр, было вполне уместно. — Он застенчиво кашлянул. — Если мы будем продолжать расследование, то есть я полагаю, если это представляет какой-то интерес для вас…

Дьюит извлек чековую книжку из нагрудного кармана и выписал чек на пятьдесят фунтов.

— Мы будем продолжать расследование до конца. Ваша задача — оставаться около богадельни и постараться установить, так ли серьезно парализована миссис Скрогг. Затем узнайте, какие есть способы быстро добраться от богадельни до Килдара, а в завершение разберитесь в истории с маской.

— А что остается на мою долю? — осведомилась мисс Айнс. — Или я больше не нужна? Тогда я поеду домой. Младшая дочь моей сестры заболела корью, и сестра не может ходить на работу, а это для нее очень невыгодно.