Зеленые поля к востоку от речушки покрылись дымом по мере того, как орудие за орудием откатывалось назад после выстрела. Плохо привязанные лошади расчетов в панике от раздирающего небеса грохота понеслись на вынужденную броситься врассыпную группу пехоты позади артиллерии.

- Мне никогда не нравилась артиллерийская канонада, - мягко заметил полковник Лассан, прикоснувшись темным от никотина пальцем к повязке на отсутствующем глазу. - Это от русского снаряда.

- Мы верим, что мятежники разделяют вашу неприязнь, сэр, - плоско пошутил Джеймс. Теперь разрывы снарядов можно было наблюдать по ту сторону реки, где от них качались деревья, а земля на далеком склоне холма покрылась оспинами от разорвавшихся и отрикошетивших снарядов. Джеймсу пришлось повысить голос, чтобы его могли расслышать на фоне этой оглушительной канонады. - Как только колонна на фланге обнаружит себя, сэр, полагаю, можно будет ожидать быстрой победы.

- В самом деле? - вежливо отозвался Лассан, наклонившись, чтобы похлопать лошадь по шее.

- Ставлю два бакса, что мы заставим ублюдков сделать ноги к десяти часам, - предложил собравшимся репортер из "Чикаго Трибьюн", хотя никто не принял пари. Испанский полковник, великолепный в своем красно-белом драгунском мундире, отвинтил крышку фляги и сделал глоток виски.

Полковник Лассан внезапно нахмурился.

- Это паровозный гудок? - спросил он капитана Старбака.

- Не могу сказать, сэр, - ответил Джеймс.

- Вы не слышали паровозный гудок? - поинтересовался француз у своих спутников, которые покачали головами.

- Это важно, сэр? - спросил Джеймс.

Лассан пожал плечами.

- Силы генерала Джонстона из армии Шенандоа наверняка прибыли бы сюда поездом, разве не так?

Джеймс заверил полковника Лассана, что войска мятежников в долине Шенандоа занимаются отрядом северян и вряд ли могли бы прибыть в Манассас.

- Но предположим, генерал Джонстон ускользнул от ваших сил прикрытия? - полковник Лассан говорил на превосходном английском с британским акцентом, который Джеймс, чье пищеварение за последние часы так и не пришло в норму, находил довольно раздражающим. - Вы действительно поддерживаете связь со своими войсками в долине Шенандоа по телеграфу? - как заноза, продолжил свой допрос полковник Лассан.

- Мы знаем, что наши отряды были плотно заняты генералом Джонстоном два дня назад, - заверил Джеймс полковника.

- Но двух дней более чем достаточно, чтобы обойти войска прикрытия и доехать на поезде до Манассаса, так ведь? - настаивал француз.

- Полагаю, это маловероятно, - Джеймс попытался придать своему тону спокойную небрежность.

- Вспомните, - напирал полковник Лассан, - что причиной нашей великой победы над Францем-Иосифом при Сольферино послужила скорость, с которой наш император перевез армию на поезде.

Джеймс, не знавший, где находится Сольферино и что там произошла за битва, а также никогда не слышавший о достижениях французского императора в деле развития железных дорог, благоразумно кивнул, но потом галантно предположил, что силы мятежной Конфедерации едва ли способны повторить достижения французской армии.

- Лучше всего надеяться, что нет, - мрачно заявил Лассан, направив бинокль на дальний холм, где подавал сигналы телеграфист мятежников. - Вы уверены, капитан, что ваши силы с фланга прибудут вовремя?

- Они появятся с минуту на минуту, сэр, - уверенности Джеймса противоречило отсутствие каких-либо свидетельств тому, что армия зашла в тыл к мятежникам, хотя он утешал себя тем, что расстояние слишком велико, чтобы подобные свидетельства можно было разглядеть.

Эти доказательства должны стать явными, когда защищающие каменный мост силы Конфедерации обратятся в паническое бегство.

- Абсолютно не сомневаюсь, что наш фланг идет в атаку в этот самый момент, сэр, - произнес Джеймс, придав своему тону самую большую уверенность, на какую только был способен, а потом, с гордостью от эффективности янки, не смог сдержаться и добавил: - Как мы и планировали.

- А, планировали! Ясно, ясно, - коротко отозвался полковник Лассан, бросив сочувствующий взгляд на Джеймса. - Мой отец был прекрасным военным, капитан, но всегда любил говорить, что практическая часть войны очень похожа на занятие любовью с женщиной - это полное удовольствия действо, но совершенно непредсказуемое и способное причинить мужчине мучительные раны.

- О, мне это нравится! - нацарапал газетчик из Чикаго в своем блокноте.

Джеймс был так оскорблен безвкусной ремаркой, что просто молча уставился вдаль. Полковник Лассан, не заметив, что нанес обиду, мурлыкал какую-то песенку, а журналисты записывали первые впечатления от войны, которые до сей поры были разочаровывающими.

Война представляла собой лишь шум и дым, хотя в отличие от журналистов застрельщики по обоим берегам Булл-Ран понимали, что означает этот шум и дым. Через реку засвистели пули, когда снайперы мятежников и федералистов начали стрелять из-за деревьев, и края потока покрылись тонким кружевом уносимого ветром порохового дыма после свистящих снарядов, врезающихся в деревья и взрывающихся брызгами черного сернистого дыма и железных осколков.

Снаряд попал в ветку, она треснула и полетела вниз, сломав лошади хребет. Животное издало ужасный вопль, а мальчишка-барабанщик звал мать, предпринимая слабые попытки остановить поток вываливающихся из его разорванного шрапнелью живота внутренностей.

Офицер, не веря своим глазам, уставился на поток крови от попавшей в пах пули, заливающей бедро. Бородатый сержант схватился за обрубок, оставшийся от левой руки, недоумевая, как, во имя Господа, он сможет теперь вспахать прямую борозду.

Капрал блевал кровью, а потом медленно осел на землю. Пороховой дым просачивался сквозь ветви. Теперь пушки стреляли чаще, подняв страшный грохот, заглушающий полковые оркестры, которые по-прежнему играли веселые мелодии за солдатским строем.

А далеко за рядами мятежников, ближе к Манассасу, из трубы паровоза уносился вдаль голубоватый дым. Из долины Шенандоа прибывали первые полки генерала Джозефа Джонстона.

Они сбежали от войск северян, так что теперь еще восемь тысяч мятежников прибыли в качестве подкрепления к тем восемнадцати тысячам, что уже собрались у реки Ран под командованием Борегара. Армии столкнулись, пушки раскалялись, а резня в день отдыха Господня началась.

Глава одиннадцатая

- Так ты чертов шпион, а? - такими словами поприветствовал полковник Натан Эванс Старбака, по-прежнему восседавшего на Покахонтас, хотя его руки были связаны за спиной, а он находился под охраной двух луизианских кавалеристов, которые, проводя разведку местности у церкви Садли, обнаружили Старбака, погнались за ним, схватили и связали ему руки, а теперь привели к своему командиру, вместе со своим штабом расположившемуся немного позади каменного моста.

- Уведите к черту его лошадь! - рявкнул Эванс.

Кто-то схватил Старбака за правую руку и бесцеремонно стащил его с седла, так что северянин с силой шлепнулся у ног Эванса.

- Я не шпион, - сумел вымолвить он. - Я один из людей Фалконера.

- Фалконера? - Эванс издал короткий неприятный звук, который вполне мог сойти и за смешок, и за рычание. - Ты имеешь в виду того говнюка, который слишком хорош, чтобы сражаться вместе с моей бригадой? У Фалконера не солдаты, парень, это трусливые педики. Тряпки. Слизняки. Черножопые, кастрированные, дерьмовые, малодушные отбросы. И ты один из этих подонков, да?

Старбак в ужасе отшатнулся от этого потока оскорблений, но все же сумел продолжить свое объяснение.

- Я обнаружил войска северян в лесу, рядом с бродом Садли. Их много, и они идут сюда. Я вернулся, чтобы предупредить вас.

- Ублюдок врет самым бессовестным образом, полковник, - вмешался в разговор один из луизианских кавалеристов. Они оба были худыми как щепки всадниками с густыми бородами, потемневшими от загара лицами и дикими устрашающими глазами и напоминали Старбаку сержанта Траслоу.