- Это как песни сирен, Адам. Я знаю, что это неправильно, но с этим невозможно ничего поделать, - Старбак внезапно подумал о Салли Траслоу, и воспоминание о ее красоте причинило ему такую боль, что он зажмурился.

Адам принял это за проявление угрызений совести.

- Ты ведь должен всё вернуть этому Трейбеллу, правда?

- О, да. Конечно, должен, - необходимость этой выплаты тяжелым грузом висела на совести Старбака, по меньшей мере тогда, когда он позволял себе вспомнить о краже денег майора Трейбелла.

Еще несколько часов назад он планировал отправиться обратно на север, убедив себя, что хочет только одного - расплатиться с Трейбеллом, но теперь, когда Адам был дома, Старбак желал лишь остаться в Виргинии.

- Хотел бы я знать, как это сделать, - туманно произнес он.

- Думаю, тебе следует поехать домой, - твердо предложил Адам, - и во всём признаться семье.

Старбак провел последние два дня, размышляя именно об этом, но сейчас засомневался в разумности этого плана.

- Ты не знаешь моего отца.

- Как можно бояться собственного отца, но при этом намереваться бесстрашно отправиться на войну?

Старбак коротко улыбнулся, признав правоту этого утверждения, а потом покачал головой.

- Я не хочу ехать домой.

- Должны ли мы всегда делать то, что хотим? Есть долг и обязательства.

- Может, всё пошло наперекосяк, не когда я встретил Доминик, - сказал Старбак, защищаясь от суровых слов своего друга.

- Может, всё пошло не так, когда я поступил в Йель. Или когда согласился покреститься. Я никогда не чувствовал себя христианином, Адам. Мне не следовало разрешать отцу меня крестить. И не следовало позволять ему отправить меня в семинарию. Я жил во лжи, - он вспомнил о своих молитвах над могилой мертвой женщины и вспыхнул. - Не думаю, что я обращен. Я не настоящий христианин.

- Конечно, настоящий! - Адама шокировало вероотступничество друга.

- Нет, - настаивал Старбак. - Хотел бы я им быть. Я видел других обращенных. Видел их радость и силу Святого Духа внутри них, но никогда не испытывал подобного. Я всегда хотел это испытать, - он помолчал, подумав о том, что ни одному другому человеку кроме Адама не смог бы в этом признаться. Добрый честный Адам был как Верный, спутник Христианина в книге Джона Буньяна [7].

- Боже мой, Адам, - продолжал Старбак, - я молился, чтобы обратиться к Богу, умолял об этом! Но так и не познал его. Я думаю, если бы я был спасен и родился снова, то имел бы силы сопротивляться похоти, но теперь у меня их нет, и я не знаю, как обрести эти силы, - это было честное, но жалкое признание.

Он был воспитан в убеждении, что ничто во всей его жизни, даже сама жизнь, не является столь же важным, как обращение к Богу.

Обращение, как учили Старбака, было моментом нового рождения во Христе, то чудесное мгновение, когда человек впускает Иисуса Христа в свое сердце как Господа и Спасителя, и когда в жизни человека происходит этот чудесный момент, то ничто уже не будет прежним, потому что вся его жизнь и последующая за ней вечность превратятся в сияющее золотом существование.

Без спасения жизнь станет ничем иным, как грехом, адом, и будет полна разочарований, а с ним превратится в радость, любовь и вечный рай.

Но Старбак так никогда и не ощутил этот момент мистического обретения Бога. Ни разу не почувствовал радость. Он делал вид, потому что подобное притворство было единственным способом удовлетворить настойчивые требования его отца, но вся его жизнь с того момента, как он начал притворяться, была наполнена ложью.

- И даже кое-что похуже, - признался он Адаму. - Я начинаю подозревать, что настоящее спасение, настоящее счастье заключается отнюдь не в обращении к Богу, а совсем наоборот. Может, я смогу стать счастливым только лишь если всё это отвергну?

- Боже мой, - произнес Адам, в ужасе от самой идеи такого безбожия. Несколько секунд он размышлял. - Не думаю, - продолжал он медленно, - что обращение зависит от внешнего влияния. Ты не можешь ожидать магического превращения, Нат. Подлинное обращение исходит от внутренней потребности.

- В смысле, Христос ничего не может с нами поделать?

- Конечно, может, но он бессилен, если ты не пригласишь его войти. Ты должен высвободить его силу.

- Я не могу! - почти взвыл он в протесте, это был крик юноши, отчаянно пытавшегося выпутаться из тяжелой религиозной борьбы, той борьбы, что умаляла ценность Христа и спасения на фоне искушений в виде Салли Траслоу и Доминик и всех тех запретных и восхитительных удовольствий, которые, казалось, разрывали душу Старбака надвое.

- Тебе следует начать с возвращения домой, - заявил Адам. - Это твой долг.

- Я не поеду домой, - сказал Старбак, полностью проигнорировав свое же недавнее решение. - Я не найду Господа дома, Адам. Мне нужно побыть одному.

Это была неправда.

Теперь, когда его друг вернулся в Фалконер, Старбак хотел остаться в Виргинии, потому что лето, выглядевшее столь угрожающе под неодобрительными взглядами Вашингтона Фалконера, внезапно обещало вновь стать золотым.

- А ты почему здесь? - задал Старбак встречный вопрос. - Ради долга?

- Думаю, да, - этот вопрос заставил Адама ощутить дискомфорт. - Полагаю, все мы пытаемся вернуться домой, когда дела принимают дурной оборот. А так оно и есть, Нат. Север собирается вторгнуться.

Старбак усмехнулся.

- Значит, мы будем драться и прогоним их, Адам, тем всё и кончится. Одно сражение! Короткое, доброе сражение. Одна победа, а потом мир. Потом ты обратишься к Богу и, вероятно, получишь всё, чего желаешь, но сначала тебе придется драться в одной битве.

Адам улыбнулся. Ему казалось, что его друг Нат живет одними лишь чувствами. А не ради того, чтобы мыслить, такова была, по мнению Адама, его собственная стезя. Адам верил в том, что во всём можно добиться правды, прибегнув к доводам рассудка, будь то рабство или спасение, в то время как Старбак, как он осознал, был полностью захвачен эмоциями. Некоторым образом, с удивлением решил Адам, Старбак напоминает его собственного отца, полковника.

- Я не собираюсь драться, - после длительного молчания объявил Адам. - И не буду.

Теперь настал через Старбака удивиться.

- И твой отец об этом знает?

Адам покачал головой, но промолчал. Похоже, он слишком устал от неодобрения отца.

- Тогда почему ты приехал домой? - спросил Старбак.

Адам долго не отвечал.

- Думаю, - произнес он в конце-концов, - потому что знал - что бы я ни сказал, это уже делу не поможет. Никто не прислушивается к доводам рассудка, всеми правят страсти. Я думал, что люди хотят мира, а они больше жаждут победы. Видишь ли, их изменил Форт Самптер. И не важно, что там никто не погиб, бомбардировка доказала им, что рабовладельческие штаты невозможно урезонить, и они попросили, чтобы я присоединил свой голос к их требованиям, а эти требования заключались уже совсем не в мирном урегулировании, а в разрушении всего этого, - он махнул рукой в сторону владений Фалконера, прекрасных полей и густых лесов. - Они хотели, чтобы я атаковал отца и его друзей, а я отказался это сделать. И вместо этого вернулся домой.

- Но ты не будешь сражаться?

- Не думаю.

Старбак нахмурился.

- Ты храбрее меня, Адам, Боже мой, так оно и есть.

- Разве? Я бы не осмелился сбежать с..., - Адам помедлил, будучи не состоянии подобрать достаточно деликатное слово для описания весьма неделикатной Доминик, - я бы не осмелился рисковать всей своей жизнью ради прихоти! - его слова прозвучали скорее с восхищением, чем осуждающе.

- Это была лишь глупость, - признался Старбак.

- И ты бы никогда не поступил так снова? - спросил его Адам с улыбкой, а Старбак подумал о Салли Траслоу и промолчал. Адам сорвал травинку и смял ее пальцами. - Так как ты посоветуешь мне поступить?

Значит, Адам еще не принял окончательное решение? Старбак улыбнулся.

- Я скажу тебе, что делать. Просто будь рядом с отцом. Играй в солдататики, наслаждайся походной жизнью и проведи прекрасное лето. Мир придет, Адам, может, после одного сражения, но придет, и скоро. Зачем рушить счастье твоего отца? Чего ты этим добьешься?