Выдающийся европейский гуманист, как видим, мотивировал в этом письме жестокую необходимость идеологической и кадровой «строгости» в условиях резкого обострения классовой борьбы (убийства Кирова!). Правда, автор «Жан-Кристофа» сделал это несколько витиевато, без столь любезной советскому народу большевистской прямоты.
Между тем, 3 января 1935 г. Бехер доносил в Москву о своих успехах: «Лига уже основана. Я надеюсь, что мне и здесь удастся провести правильную и согласованную линию»[641].
Подробная информация о том, что в это время происходило в Париже, содержится в письме Эренбурга Михаилу Кольцову, которому поручили курировать создание новой международной писательской организации (Кольцов запросил Эренбурга — через его московского секретаря В. А. Мильман — о положении дел в Париже):
17 января <1935 г.>.
Дорогой Михаил Ефимович,
В. А. <Мильман> сообщила мне по телефону, что Вы спрашиваете о местных писательских делах. Я не сразу ответил Вам: ждал оказии. Не ответил и С. С.[642] — по той же причине (так что прошу Вас о содержании письма поставить в известность А. И.[643]).
Барбюс объявил здесь, что он окончательно признан. Это он сказал Муссинаку и Бехеру. Сам он сидит на юге, а всем распоряжается его секретарь, известный Вам Удеану. Сей последний ведет себя диктаторски. Собрав кой кого, он заявил, что утверждена «Международная лига писателей» и ее секретариат: Барбюс, он (Удеану), Муссинак, Фридман, Бехер. Причем все это — от имени Москвы. Барбюс составил манифест в строго амстердамском стиле[644], который он сначала разослал во все страны, а потом уже начал спрашивать: вполне ли хорошо[645]. Самое грустное, что благодаря Удеану пошли толки, что деньги московские. Он хвастал: снимаем роскошную квартиру, достали много денег, будет журнал — до 5000 фр. в месяц сотрудникам и т. д. Мне он заявил: «Писателей надо прежде всего заинтересовать материально». Если считать его за писателя, это может быть и верно. Но так можно получить картину, нам знакомую: Терезу[646] от Испании, Удеану и Вову Познера[647] от Франции и пр. Разговоры о деньгах и манифесте пошли далеко и много заранее испортили. Я думаю, что Барбюс после рассылки своего неудачного манифеста должен теперь, хотя бы на первое время скрыться, чтобы не приняли возможную новую организацию за его проект. Местные немцы, Жид, Мальро и Блок всецело согласны со мной. Муссинак явно выжидает события[648]. Вчера я их видел (Удеану, Муссинака и Бехера) и сказал, что по моим сведениям еще ничего не решено. Муссинак обрадовался, а Удеану обозлился. Потом я узнал, что сей бывший представитель французских бель-летров в ближайшие дни отбывает в Москву. Вообще делает всё он: это — официальный зам — Барбюс, который сам ничего не делает. О том, на что способен Удеану, можете судить по «Монду», в этом французском журнале нет ни одного французского писателя. Полное запустение. Не способны даже на работу метранпажа. Деньги спасти журнал не могут. Кто им только не давал.
А далее в письме следует фраза, внешне скромная, но с мощным зарядом: «Надо ли говорить о том, что все это делается именем того, с кем Барбюс в свое время беседовал». Москва была, таким образом, поставлена в известность, что Удеану и иже с ним на всех углах афишируют личную поддержку Сталина. «Отец народов» этого не любил. Понятно, что Кольцов обязан был сообщить полученную информацию вождю.
Вместе с тем Эренбург передает в Москву и нечто позитивное, и делает это, пародируя циничную манеру Кольцова: «Не будь описанной истории, положение можно было бы рассматривать, как благоприятное. Мальро горит. Блок пылает. Геенно и Дюртен следуют. Жид поддается. Может придти такой человек, как Жироду, не говоря уже о Мартен дю Гаре. В Англии обеспечен Хаксли. Мыслимо — Честертон и Шоу. Томас Манн тоже сдался. В Чехословакии — Чапек». «Но, конечно, — заключает Эренбург, предупреждая Москву, — все это отпадет, если организация будет удеановская. В Амстердам этих дядь не загнать».
Письмо Эренбурга заканчивается обращением: «Очень прошу Вас срочно написать мне, как обстоят дела с этим. Меня спрашивают Мальро, Блок и пр. Если правда, что узаконен Барбюс — надо сказать, чтобы не было недоразумений. Найдите способ сообщить мне обо всем возможно скорее и подтвердите (через Мильман) получение этого письма. Сердечно Ваш И. Эр.»[649].
Как раз в январе 1935 г. Барбюс на юге Франции заканчивал книгу о Сталине, и до выхода ее из печати Москва его ничем не беспокоила. Потом Барбюс жаловался Щербакову:
По причинам, которые никогда не были мне особенно понятны[650], я в дальнейшем не получил никаких известий о том, что было решено во время моего пребывания в Москве и этим решениям не было дано никакого практического осуществления, как в вопросе об аппарате, «Монде», учредительной декларации, так и в вопросе о ежемесячном журнале критики и об издательской фирме, которую я считал (и продолжаю считать) совершенно необходимой для эффективного успеха рассмотренного проекта. Я не получил также никаких известий, касающихся ликвидации МОРП[651].
Эренбургу, который в январе дописывал самую советскую свою книгу «Не переводя дыхания», Москва также не предоставила свободы действий (в данном случае, правда, ее мотивы не связаны с потребностью в литпродукции высокого качества).
Канва дальнейших событий устанавливается по письмам Эренбурга его московскому секретарю В. А. Мильман:
31 января 1935 г.: «Письма М. Е. <Кольцова> я не получил».
21 февраля: «М. Е. <Кольцову> пишу с оказией. Вполне конкретно и даже о том, что сделано — решил не ждать больше»[652].
26 февраля: «Прилагаю обращение французских писателей. Передайте, пожалуйста, А. И. <Стецкому> — это в дополнение к моему письму».
27 февраля: «Скажите А. И <Стецкому> и С. С. <Динамову>, что я получил от Б<арбюса> очень резкое письмо[653]. Я не знаю, что мне делать <…> Я пишу одновременно С. С. Передайте, чтобы мне сообщили ответ срочно и выясните, передал ли в свое время М. Е. <Кольцов> содержание моего письма им. Это важно и срочно».
14 марта: «Посылаю Вам приглашение и тезисы, которые я получил от французских писателей. Передайте их А. И. <Стецкому>».
23 марта: «Почему М. Е. <Кольцов> сердится на меня?»
2 апреля: «Прилагаемые документы передайте А. И. <Стецкому>. Я дал телеграмму о съезде в „Известия“»[654].
Не располагая информацией о том, что именно сообщали в ответ Эренбургу Кольцов и Стецкий, сошлемся на одну фразу из письма Эренбурга Н. И. Бухарину от 8 июня 1935 г. В этом письме, перейдя от дел известинских к парижскому конгрессу и напомнив, что им занимался Барбюс, который уехал в свое поместье и ничего не делал, Эренбург заметил с явной обидой: «Меня в свое время „обуздали“…»[655] — видимо, это относится как раз к началу 1935 г.
Так или иначе, но все, что к весне 1935 г. сделали для подготовки конгресса писателей, было предпринято коллективными усилиями двух групп, центрами которых стали Барбюс и Эренбург. Неудивительно поэтому, что М. Горький в апрельском письме Роллану говорит, что собирается «ехать в Париж, на съезд, организуемый Барбюсом — Эренбургом»[656]. В личном общении с Барбюсом Эренбург проявлял лояльность; это признавал и сам Барбюс в том же письме Щербакову: «Эренбург попытался убедить меня, что лично он никогда не оказывал мне ни малейшего противодействия (что я принял к сведению, однако, не поверив этому)…»
