Позиция покупателя-гуманиста, к несчастью, обходилась недешево. Антуан за все платил намного дороже. Следствием его высоконравственных убеждений и обостренного чувства потребительской ответственности была скудость гардероба и перманентное недоедание. Но он не жаловался.

Бодрозак озарил все вокруг своим химическим излучением, и Антуан заново открывал для себя мир. Он видел его теперь совершенно иным. Прежде пейзажи, воздух, улицы, все окружающее было омрачено существованием в мире войн, безработицы, болезней и вообще несчастных людей, каковых на свете большинство. Он не мог наслаждаться солнцем, не думая о жителях Африки, на которых это сверкающее божество обрушивает засуху и голод. Не мог радоваться дождю, помня, сколько жертв и разрушений приносят Азии муссоны. Поток машин вызывал в его сознании образы сотен искалеченных и погибших в автомобильных авариях. Газетные заголовки с их мрачным перечнем катастроф, убийств и несправедливостей определяли для него цвет неба, погоду, состав воздуха, которым он дышал.

С тех пор как он начал принимать маленькие красные таблетки, между зримым миром и притаившимися в нем страданиями непостижимым образом выросла спасительная стена.

Не то чтобы ему стало наплевать на участь вымирающих видов флоры и фауны или его больше не волновали теракты, нищета, общественное неравенство, жертвой коего был и он сам, — но он стал реалистом. Он продолжал считать, что бедность — явление весьма прискорбное, а насилие во всех его видах — это настоящий кошмар, но… что ж он тут может поделать? Он ведь не в состоянии ничего изменить в одиночку. Искреннее сочувствие пришло на смену мучительному сопереживанию.

Антуан с наслаждением гулял по улицам, наконец он оценил, как приятно просто ходить и смотреть по сторонам, испытывая острое удовольствие от того, что дышишь и что у тебя бьется сердце. Он вдыхал утренний воздух в монтрейском парке, широко закрыв глаза на мировую действительность, любовался малиновками, не думая о том, что продолжительность их жизни стремительно падает из-за отравления окружающей среды. Глядел на девушек в летних платьях, не задаваясь вопросом, а есть ли у них в сумках книги, короче, воспринимал мир таким, каким видел, не ковыряясь в нем скальпелем и пользуясь бесплатными радостями жизни.

Чтобы выглядеть раскованным и общительным, Антуан приглашал в гости соседей — пообедать или посмотреть соревнования, не важно какие, и во время просмотра бурно восхищался бизнесменами в спортивных шортах. Он, человек вечно сомневавшийся, заставлял себя теперь быть необъективным в суждениях и презирать вкусы других. Он был на пути к тому, чтобы потихоньку вписаться в норму, и решил устроить себе тест на интеграцию — сходить в «Макдоналдс». Раньше ему бы и в голову не пришло переступить порог этого логова капитализма, где ничего не подозревающих людей обкармливают жирами и сахаром и которое является символом униформизации жизни. Но он изменился.

«Макдоналдс» он выбрал самый ближайший, в двух шагах от дома. В предыдущую эру своего существования — между прошлой и нынешней пролегла бездна в четыре месяца — Антуан часто думал о том, что, не будь он противником насилия, он с удовольствием подложил бы туда бомбу. Но, возражал он себе всякий раз, там работают студенты и эксплуатируемые служащие, будет несправедливо, если они пострадают или потеряют работу.

Здание «Макдоналдса» было высоким, просторным, ярко размалеванным, плакаты на стенах призывали принимать жизнь легко и по умеренным ценам. Все венчала желтая буква «М». Антуана приветствовал у входа симпатичный пластмассовый клоун с поднятой рукой и непосредственной улыбкой. Антуан вошел и кивком поздоровался с двумя секьюрити, которые, судя по всему, оберегали клиентуру от налетчиков, промышляющих крупными кражами картошки-фри. Он двинулся дальше.

— Здравствуйте, — сказал он молодой женщине за прилавком.

— Что будете брать?

Антуан пришел в восторг от экономии общения: механическую вежливость проявлять больше не нужно. Что ж, он не станет. Это честнее, порядочнее в каком-то смысле. Антуан взглянул на меню.

— «Бест Мак Де Люкс», — прочел он на светящемся табло, обрадовавшись возможности получить за тридцать два франка еду, в названии которой фигурирует слово «люкс».

— Напиток?

— Да, разумеется. Прекрасно.

— Какой вам напиток? — спросила женщина с легким раздражением.

— Кока-колу, да, пожалуй, попробуем кока-колу.

Следуя нравам и обычаям новой реальности, он воздержался от выражений благодарности. Сел за бежевый столик и, прихлебывая газированную коричневую жидкость, принялся за картошку. Он долго, с любопытством изучал первый ломтик, потом окунул его в смесь кетчупа, горчицы и майонеза и прожевал. Еще недавно Антуан не смог бы, жуя ломтик картошки, не вспомнить о кровавой истории появления картофеля в Европе, обо всех человеческих жертвах, которые во имя его принесли ацтеки. Тот факт, что на совести этого клубня столько трупов, наверняка помешал бы ему наслаждаться едой. По неопытности он решительно впился зубами в свой сандвич, и половина жидкой начинки вытекла на поднос. Антуан вынужден был признать, что ему нравится. Конечно, такая еда не слишком полезна для здоровья, да и упаковки, скорее всего, не экологичные, зато все удобно, дешево, очень питательно и, самое удивительное, вкусно. Этот вкус подействовал на Антуана умиротворяюще, ему показалось, что он вдруг обрел семью без границ, примкнул к миллионам людей, которые в эту самую минуту едят точно такой же сандвич. Платя в кассу, перенося поднос на столик, отхлебывая кока-колу, откусывая сандвич и жуя картошку, он, как в грандиозном всемирном балете, выполнял те же движения, что и другие участники ритуального танца в точно таких же храмах. Это было приятно, вселяло уверенность и ощущение какой-то новой внутренней силы, оттого что он такой, как все, что он вместе со всеми.

Антуан никогда не занимался своей внешностью. Он носил прочные хорошие вещи, которые уже успели поистрепаться, но у него не было ни средств, ни желания покупать новые; его культовым магазином была лавка поношенных вещей «Геррисольд» на бульваре Рошешуар. Что касается прически, то тут вопрос решался с помощью машинки для стрижки, которую пускал в ход Ганджа раз в два месяца.

Теперь Антуан пошел в парикмахерскую и нормально подстригся. В магазине одежды он собезьянничал выбор какого-то парня, который держался так, словно у него безошибочный нюх на моду, и ни на миг не задумался о том, не используется ли на швейных фабриках этих марок детский труд. Он купил кроссовки «Nike», джинсы «Levi's», спортивный свитер «Adidas». В общем, обзавелся одеждой свободного стиля. Затем нанес визит в «Галери Лафайет» — еще совсем недавно немыслимый криминал. Сейчас он не дрогнув переступил порог этого буржуазного отстойника, благоухающего мускусом социального превосходства. Здесь, по совету сладкоречивого продавца, он купил полотняные брюки, рубашку и пиджак, элегантный и дорогой, «но вместе с тем очень, о-очень coo-ol, можете мне поверить…»

Чтобы достойно завершить день, он решил побаловать себя видеоиграми в специальном зале. О, ни в коем случае не хитроумными бродилками, где нужно что-то отыскивать, отгадывать загадки, ломать голову, нет, он просто мочил инопланетных чудовищ. Отличная разрядка, помогает сбросить напряжение в конце дня, отныне вполне типичного, как он надеялся. Ему понравилось истреблять пришельцев, он быстро вошел во вкус: борьба так захватила его, словно будущее человечества действительно зависело от его реакции и ловкости рук. Наконец-то он почувствовал себя героем.

Позвонила Шарлотта. Она снова сделала себе искусственное осеменение и попросила сводить ее на аттракционы. Они поболтали обо всем и ни о чем — о том, что лето в этом году припозднилось, о том, что правительство не справляется, о жизни и о том, как она хороша. В какой-то момент Шарлотта попыталась напомнить ему, что он подрядился участвовать в переводе полного собрания Кристофера Марло. После двух кругов на «больших русских горках» Антуана посреди его солнечного счастья вдруг повело и вырвало прямо в небо. Две красные таблетки, еще не переваренные, отправились наружу вместе с кетчупом и картошкой. Он сполоснул рот и проглотил две новые таблетки. С Шарлоттой они распрощались, ни о чем не договорившись.