Я почувствовал, что мысли моей сестры сжались в какое-то слово. Я не успел остановить её, знак в камне стал извиваться, словно отвратительная змея, ползущая по кругу. Я отвернулся, содрогаясь от омерзения, подавленный тем, что Каттея знает это слово. Затем каменные плиты расступились, и только горящие, извивающиеся линии бежали и бежали, расплескивая на пол огонь лужей цвета тусклого расплавленного металла.

Я оттащил Каттею от лужи. Впереди зияла разверзшаяся бездна — такая же, как в той, первой Башне, через которую я попал сюда.

— Дверь открыта, — к Каттее вернулась её холодная самоуверенность. — Иди, Кимок! Ради всего, что когда-то нас связывало, — иди!

Я стоял, обхватив Каттею за плечи лапой, на которой был заколдованный Орсией шарф, другой лапой сжимая рукоять меча. Каттея не успела вырваться — увлекая её за собой всем своим весом, я бросился вперёд. Я не знал, действительно ли это дверь Динзиля, но это был единственный выход для нас обоих.

Мы падали… падали… Я отпустил Каттею. Мысль о том, что она со мной, я нёс с собой в никуда.

Я очнулся оглушённый, чувствуя боль во всём теле. Я лежал ничком на холодном каменном полу. Приподняв голову, я огляделся. Здесь не было цветовых сполохов, я увидел мрачные каменные стены и подумал, что Динзиль каким-то образом снова заключил меня в темницу. Меч… где меч? меч?

Слабый свет исходил от моей лапы… Лапы! Значит, мне не удалось выбраться из того мира. На меня навалилось безграничное отчаяние.

Но… Я с трудом приподнял голову повыше: лапой заканчивалась человеческая рука! На руке возле локтя виднелся небольшой шрам, и я вспомнил бой, в котором его получил.

Я поднялся на колени и окинул взглядом своё тело. Это было моё собственное человеческое тело, прикрытое остатками одежды. Но лапы… Я не сразу решился дотронуться ими до лица, боясь, что на него перейдёт их скверна, хотя всё ещё не мог поверить, что больше не ношу на плечах жабью голову.

Позади меня во мраке что-то зашевелилось. Волоча за собой меч, я на четвереньках подполз туда и увидел женское тело в костюме для верховой езды жительницы Долины. Тонкие нежные руки заканчивались бурыми лапами, ещё более уродливыми, чем мои. Бурая голова, голая, гладкая — ни волос, ни лица, только глазные впадины. При моём приближении это жуткое подобие головы покачнулось, и глазницы уставились на меня.

— Каттея! — я потянулся к ней, но она отстранилась от меня. Только выставила вперёд свои лапы, словно хотела подчеркнуть их чудовищный вид, а потом заслонилась ими.

Не знаю, что меня толкнуло, но я потянул за конец шарфа, обвязанного вокруг моей руки — он уже больше не был полосой света — и, сняв, протянул его Каттее.

Глазницы уставились на шарф. Потом Каттея выхватила его у меня и обмотала им голову, оставив лишь узкую щель для глазниц.

Я снова огляделся. Мы были или в Башне или в её двойнике и сидели на полу возле спускавшейся вниз крутой лестницы. Дверные проёмы, ведущие в другие миры, были закрыты, но я решил, что надо поскорее уходить, и повернулся к сестре.

— Пойдём…

— Куда? — мысленно спросила она. — Куда я такая пойду, как я покажусь людям?

Я со страхом подумал: а что если мы действительно теперь навсегда останемся такими?

— Пойдём…

Я помог ей встать, мы друг за другом спустились по этой опасной лестнице и оказались у начала подземного коридора в основании кургана. Снова на мече выступили красные руны. Но я устремился вперёд, увлекая за собой Каттею. Она шла молча, двигаясь как сомнамбула, не заботясь, куда она идёт и зачем.

Мы вышли наружу в серый дождливый день. Перед нами лежала изборождённая колеями дорога.

Ум Каттеи не открывался мне, как ни старался я заинтересовать её в нашем побеге. Между нами возник непроницаемый барьер. Я следил за мечом, но руны, погасшие, когда мы вышли из кургана, больше не вспыхивали. Мы спустились во впадину и поднялись по противоположному склону. Я окинул взглядом открывшуюся впереди местность, ища знакомые ориентиры. Точно, вон там я сразил чудовище — одного из стражей Чёрной Башни.

Голод, который я едва осознавал в том, другом мире, мучительно напомнил о себе, я вынул из поясной сумки корни, которые собрала мне Орсия, и протянул один Каттее.

— Ешь, они вкусные… и хорошо сохранились, — сказал я.

Неожиданно она выбила корень у меня из рук, он покатился и исчез в трещине между камней. Нас по-прежнему разделяла стена отчуждённости. Я так ненавидел Динзиля, что если бы он теперь стоял передо мной, я бросился бы на него, как дикий зверь, и разорвал на куски.

Каттея шла, спотыкаясь, я хотел поддержать её, но она с силой оттолкнула меня. Я упал, а она, шатаясь, пошла назад к Башне…

Я догнал её и повернул обратно, на этот раз у неё не хватило сил сопротивляться — я крепко держал её, готовый к любой новой выходке.

Мы спускались по неровному склону. Местность была пустынная, нам не попадалось ни одного живого существа, и руны на мече не загорались. Мне показалось, я узнал кусты впереди, хотя теперь они не были окутаны туманом. Наконец мы достигли протока и подводного уступа, возле которого я расстался с Орсией. Я надеялся увидеть её на том же месте, ждущей меня и, когда её не оказалось, ощутил волну разочарования.

— Зря ты понадеялся на водяную девчонку, мой глупый брат, — вонзилась мне в мозг жестокая мысль этой новой Каттее. — Но ей повезло.

— Что ты хочешь этим сказать?

В мозгу у меня раздался её смех. Я был поражён: так смеялся только Динзиль.

— Просто, бесценный мой братец, я могла кое о чём попросить тебя — вряд ли ты смог бы мне отказать, — и вот тогда бы ей не повезло.

— Что ты хочешь сказать? — повторил я, но опять наткнулся на барьер. Только этот жуткий смех звучал у меня в голове. Я понял, что потерял Каттею, хотя она и шла рядом со мной.

Наш путь лежал по протоку, а дальше — по реке. Теперь я знал дорогу и мог идти без Орсии, но я беспокоился за неё. Хорошо, если она просто предусмотрительно ушла в безопасное место, а не стала жертвой какой-нибудь злой силы, бродящей в этих местах.

Близилась ночь. Мы дошли до заброшенного жилища аспта, и я уговорил Каттею залезть внутрь. Она устроилась во мраке у противоположной стены, как можно дальше от меня.

— Каттея, пойми, живущие в Долине знают намного больше нашего. Они помогут тебе — они придумают, что делать.

— Кимок, я и сама знаю, что делать! Но для этого мне нужна твоя водяная девчонка. А если не она, так другая. Но и она подойдёт. Приведи её ко мне или меня к ней, и мы славно поколдуем — ты удивишься, Кимок, ведь ты думаешь, что постиг тайную мудрость, а сам только долбишь заученное — жалкие обрывки, которыми гнушаются те, кто истинно велик.

Я почти потерял терпение:

— Такие, как Динзиль, наверное?

Она долго не отвечала, затем в голове у меня снова зазвучал тот смех:

— Динзиль? Да, он хочет взобраться по тучам на небо. Он многого хочет, но получится ли у него хоть что-нибудь, это другой вопрос, и с этим он должен считаться. Знаешь, Кимок, я возненавидела тебя за то, что ты вырвал меня из того мира. Но теперь я вижу, что, пожалуй, всё к лучшему. Там я зависела от Динзиля — ты не зря боялся этого. Твои услуги, дражайший брат, будут вознаграждены, — голова, обмотанная зелёным шарфом, кивнула.

Я похолодел при мысли о том, что за существо поселилось в Каттее. Может ли оно быть изгнано? Я вспомнил о двух жребиях Лоскиты, в которых сестра действовала заодно с врагом, и подумал, что лучше бы она умерла.

Но человеку свойственно цепляться за надежду: «Если бы только привести её в Долину, — размышлял я, — там уж наверняка сумеют не только вернуть ей прежний облик, но и изгнать вселившееся в неё чудовище.»

— Спи, Кимок. Клянусь тебе, я не убегу. Теперь мне ничего другого не надо, кроме как идти туда, куда идёшь и ты.

Я чувствовал, что она не лжёт, но это не успокаивало меня. Я не знал, уснула ли Каттея, но она лежала не двигаясь, положив повязанную голову на руку. Наконец усталость взяла своё, и я провалился в сон.