Как ни лют был Курчевский в схватках и спорах, как ни избегал народ этих схваток, но ведь кто-то выступал против Курчевского? Иначе просто не бывает в творчестве и вообще в мало-мальски деятельной жизни. У Бабеля, кажется, есть такой разговор: «Ты без врагов жить норовишь! Это знаешь, что получается? – это скука получается…»
Курчевскому скучать не приходилось. И Гроховскому не приходилось.
Вячеслав Иванович Дудаков, бывший сотрудник Газодинамической лаборатории в Ленинграде, рассказывал, что году в тридцать втором – тридцать третьем в большом зале где-то на Цветном бульваре в Москве состоялся широкий диспут по основным проблемам и путям развития ракетостроения. Устроила диспут газета «Техника». Выступали представители разных конструкторских и научных организаций, разных направлений, доклады, как водится, обсуждались. А за столом президиума, сбоку, сидел известнейший профессор Л. К. Рамзин, заключенный, но работающий в заключении, по ходу выступлений кое-что прикидывал на логарифмической линейке, записывал и после всех речей сообщил свое, понятно, с огромным вниманием выслушанное мнение.
Выступил на диспуте и Курчевский. Категорически не понравилась Рамзину идея динамореактивной пушки. Почему? Показалась неосуществимой, запомнил Дудаков. Впрочем, Рамзину все идеи в тот раз не понравились, кроме одной – идеи будущей «катюши». Разработки Осконбюро по ракетной технике он тоже забраковал: «бесствольный реактивный снаряд», «взлетающие с земли бомбы», «сани с реактивным двигателем», «ракетный двигатель с непрерывной подачей пороховых шашек в камеру сгорания»…
О динамореактивных пушках Рамзин сказал, что они хороши лишь при штучном изготовлении, опытном, а при серийном их отдача все равно будет велика, потому что свойства порохов нестабильны, слишком сильно зависят от температуры и влажности окружающего воздуха, от того, когда и где был изготовлен порох, насколько выдержана была технология… Неизвестно, к сожалению, что именно Рамзин сказал Гроховскому – видимо, то же, что постоянно говорилось почти о всех других его работах: не получится, неграмотно… Например, его парашюты предлагалось «запретить», поскольку хлопчатобумажная ткань, в отличие от шелка, способна слеживаться и гнить, а также потому, что у нас закройщики и швеи малоквалифицированные. Предлагалось запретить сбрасывание с парашютами грузов весом более полутонны, самолёт с посадочной скоростью более 90 километров в час, планер-гондолу для аэростата, бомбометание с пикирования и многое другое. Практически все, что делал Гроховский, непременно наталкивалось на протесты и осуждение.
И ведь, действительно, большей частью протесты были обоснованными. Хлопчатобумажная ткань в самом деле слеживается и влаги боится больше, чем шелк; огромный грузовой парашют, раскрывшись, мог, и правда, зацепиться за оперение самолёта… То же и с Курчевский – свойства порохов, верно, нестабильны, сильно меняются в зависимости от многих обстоятельств…
И снова все тот же вопрос, с которого мы начали: на что рассчитывали Орджоникидзе, Тухачевский, Баранов, Алкснис? Почему они, зная обоснованные доводы ведущих специалистов, таких, как профессор Рамзин, давали тем не менее возможность работать, помогали «необразованным» Курчевскому, Гроховскому?
…С непостоянством свойств порохов своевременно столкнулись и разработчики «катюши». Задача и там была решена. Наибольшая заслуга в ее решении для «катюши» – Ю. А. Победоносцева (создание методики расчета горения пороховых зарядов в камере с соплом и работы по внешней баллистике ракетных снарядов), для динамореактивных пушек – Л.В. Курчевского. После этого отдача самых мощных безоткатных орудий практически свелась к нулю: на испытаниях в различных условиях они стреляли со специального маятника, как и первая модель, соловецкая, в 1926-1927 годах, – и маятник не качался, только вздрагивал. Из такой пушки можно было стрелять хоть с рук, если ее поднять.
Исследования велись не на ощупь. Под руководством начальника теоретического отдела профессора Б.С. Стечкина в ОКБ разрабатывались научные основы проектирования безоткатных орудий, обобщался опыт. Курчевский написал книгу «Теория ДРП» с предисловием Тухачевского: не знаю, как сейчас думают артиллеристы, а двадцать лет назад Борис Сергеевич Стечкин считал эту работу все еще не потерявшей практического значения. По существу, это была частная сторона общей теории ракетного двигателя на твердом топливе, поэтому не мудрено, что с Курчевским держал постоянную связь Г.Э. Лангемак, главный теоретик на фирме, где разрабатывалась «катюша». Так и принято было, что дело это в принципе единое: только реактивный снаряд летит как бы вместе с орудием, а снаряд Курчевского оставляет орудие на земле.
На одном из домашних вечеров-воспоминаний о Курчевском ветераны с интересом встретили предположение, что хотя озорство и вспыльчивость были изначальными свойствами их бывшего шефа, но впоследствии и они стали у него рассчитанной тактикой. Условия работы ухудшались, «наверху» все более «командовали» личности вроде Г.И. Кулика, начальника Главного артиллерийского управления. Выполнять их требования Курчевский не мог, не нанося ущерба делу, а каждый раз оспаривать – видел, что бесполезно. Вот тут ему и пригодилась его явочным способом узаконенная стихийность. Допустим, пренебрег он очередной командой – ну что с него, сами понимаете, возьмешь? Дикий он… Может «насмешку сделать», а может и кое-что похуже, вплоть до рукоприкладства. Ремнем может отхлестать. Был такой случай: выбежал в коридор сперва какой-то инспектор, за ним шеф распояской, загнал того на сейф в конце коридора и гвоздил там пряжкой по натяжке, – пожарные на вой сбежались…
Людей на работу он принимал тоже сам, не считаясь ни с какими шелестящими «мнениями». И в документы, дипломы смотрел не в первую очередь, сначала – на «морду-личико». Кое-кто обижался. Вот, например, что рассказывает бывший его заместитель, начальник конструкторского отдела Константин Константинович Глухарев о том, как Курчевский предложил ему перейти к ним в ОКБ с довольно высокого поста в армии: «О должности – потом. На кого потянешь, тем и будешь…» Обидно, по нашим привычкам, но разве не справедливо? Чем больше умеешь и успеваешь, чем лучше работаешь, тем тебе и зарплата начислится большая, тем выше поднимешься. Как только проявишь себя. Никаких иных мерил для этого на заводе не существовало: ни срока пребывания в прежнем разряде или категории, ни социального происхождения, ни так называемой средней зарплаты по предприятию, ни свидетельства об образовании… Никто, кстати, не знал, какой диплом был у Курчевского, даже Мария Федоровна не знала, жена. Вспоминали по моей просьбе, не соглашались друг с другом… Только недавно выяснилось: согласно справке из архива, Л.В. Курчевского в 1913 году отчислили с физмата Московского университета за невнесение платы. После второго курса.
Вот и все его официальное образование. Побольше, чем у Гроховского, но ненамного. И все равно не то образование – не инженерное. Курчевский сам «стал тем, на кого тянул», и так же расставлял своих помощников. Гвардия завода – универсалы, те, кто никакого дела не боялся, как и главный конструктор. «Приходилось быть и слесарем-механиком, и специалистом по сборке пороховых зарядов, и уметь грамотно обращаться с капсюльными втулками, с боеприпасами и другими артиллерийскими средствами», – пишет Б.П. Киреев, бывший механик-испытатель. «Надо понять, – говорил академик Б.С. Стечкин, – что деньги в те годы – это для нашего ОКБ было далеко еще не все. Партия и правительство нас ценили, потребности наши учитывали, деньги нам давали, много денег. Но при всем том надо было организовать и каждый день обеспечивать полную неожиданностей опытную работу в условиях строжайшего фондирования материалов и оборудования. И Курчевский ее обеспечивал… Это сейчас любой тебе станок пожалуйста, а тогда чуть что – кланяйся Германии!»
23 ноября 1987 года на заседании в Институте истории естествознания и техники опять докладывалось, что на бомбардировщики ТБ-1 и ТБ-3 Гроховский ставил наземные 76-миллиметровые пушки. Я спросил: «А не пушки Курчевского?» – «Об этом сведений нет».
