Приехал М.Н. Каминский и бывшие заместители Гроховского – их пригласила Лидия Алексеевна: шумный, тут же пересевший с застонавшего под ним стула на тяжелый табурет профессор И.В. Титов – первый заместитель, по всем вопросам, и моложавый, цыганистый полковник Б.Д. Урлапов, просто зам, но, о чем я уже знал, зам любимый, наиболее доверенный. Умница, с первого же взгляда располагающий к себе лукавец. Собрал нас Э.О. Клеман, главный когда-то у них в КБ начальник по техническим описаниям и инструкциям, а кроме того, неназываемо – по эффектной рекламе, которую все они, и прежде всего сам Гроховский, уважали весьма.
Играла Лидия Алексеевна явно и для них тоже. Как мне показалось, продолжала таким образом спорить с ними о чем-то их давнем. «Я не идеализирую Гроховского, – пишет Каминский конструктору парашютов А.И. Привалову году примерно в 68-м (даты в письме нет). – Могу признаться, что ушел из КБ не только потому, что неудержимо стремился в Арктику, но и потому, что с 1934 года обстановка в КБ становилась нездоровой. Склоки, дрязги, групповщина становились язвами на здоровом теле, это чувствовалось и в летном отряде. Однако через призму лет проступает на первый план не это. Вся эта шелуха облетела, и осталось золото сделанного».
Все четверо помалкивали тем не менее, Лидию Алексеевну видом своим осуждали, но терпели, не мешали ей, пока, уловив опасный порог напряженности, Клеман не крикнул в дверь на кухню: «Давай, Любочка!» – и вмиг на столе зашипела метровая сковорода, зазвенели судки, тарелки, стаканы, и пена поднялась над горлышком шампанского, не успев пролиться в натренированных руках профессора Титова. Тут все разом зашумели, и пошли совсем другие воспоминания, о том, как в эти же самые предвечерние часы устраивались разудалые «перебивки в делах» на Ленинградском тогда еще шоссе, никакой еще не проспекте, как точно так же оранжевое солнце било в окна конструкторского зала на втором этаже их бюро, спускаясь за лес на том краю аэродрома. С танцами устраивались перебивки, под патефон, с чаем, пирожными и прочим понемногу, посылавшимся им иногда удачей в дни получек и премий, чтобы потом, нахохотавшись, работать уже до ночи, а то и до утра.
Перед уходом Каминский отозвал меня в коридор:
– Я в «Чукотке» рассказал про Павла Игнатьевича только как летчик. Видел я его все же со стороны, не зная многих деталей его конструкторской деятельности. Чтобы в них разобраться, нужен инженер. Возьмитесь! Вдруг получится… Феномен, я бы сказал, Гроховского драгоценен и еще сослужит нашей стране большую службу!
Титов – и тоже антр ну, то есть между нами, прощаясь:
– Доказывать никому ничего не стану, некогда мне, но для Лидии, вы сами видели, Павел Игнатьевич – кумир. Демон, сверхчеловек, Мозжухин девичьих снов, а она при нем – прямо, действительно, Вера Холодная какая-то в белых мехах… И смешно это немного, и все же скажу вам: а ведь она по-своему права! Поэтому вы ее слушайте, смекая, а я вам подброшу и фактов и соображений.
Урлапов (я проводил его), расспросив по дороге еще раз, чего ради я «вышел» на Гроховского:
– Знаете, а напишите-ка вы лучше приключенческий роман, а! Отличный может получиться роман в жанре научной фантастики… или не вполне научной… Это я вам говорю, запомните, – что не вполне, поскольку нет ее еще, не существует такая наука, которая объяснила бы Гроховского… Но фамилии героев подберите иностранные и действие перенесите куда-нибудь на Венеру, потому что правде тут все равно никто не поверит. Я бы лично не поверил, не будь она моя!
Взвесив все эти отчасти загадочные советы, попробую тем не менее рассказать правду, какую сам узнал. Разного рода лирика в моем рассказе тоже узнанная: в нее ударялись мои собеседники, наверное, недаром. Тоже правда, если кое-где концы у нас не свяжутся с концами. Значит, мы пока не видим, как они связались в жизни.
А медлить больше нельзя. М.Н. Каминский прав: опыт Гроховского, даже не до конца нами понятый, больше не должен оставаться под спудом.
4
«Descente» – по-французски значит «спуск», «высадка». Если придерживаться этого прямого значения слова, история воздушного десанта уведет нас в непроглядную даль минувших столетий, тысячелетий, и тогда никакой
Гроховский в этом деле не первопроходец и армия наша первой здесь не была. Существует легенда о разочарованном юноше Викториусе: привязал он к поясу, предавшись тоске, корзину с хлебом, себя привязал к парашюту и спрыгнул с ним с края грешной земли в светлое лоно богов. Научно идея парашюта обоснована тоже не в нашем веке и не у нас в стране. «Когда у человека есть шатер из прокрахмаленного полотна шириною в 12 локтей и вышиною в 12, – пишет Леонардо да Винчи (и рисунок шатра дает, и человечка рисует, висящего на стропах под шатром), – он сможет бросаться с любой большой высоты без опасности для себя». Первый исторический, то есть записанный в истории, прыжок с парашютом совершил венецианец Фаусто Веранцио в 1617 году, и после этого прыжки пошли один за другим, в конце концов – бессчетно. Смельчаки «десантировались», причем в большинстве случаев, видимо, успешно, с деревьев, с крепостных стен, с башен, с крыш и из окон домов, с воздушных шаров и начиная с 1912 года с самолётов. Прыгали добровольно и по принуждению, прыгали из жажды познания, из спортивного интереса, спасаясь, по долгу чести, проигравшись. Прыгали ученые, изобретатели, гастролеры-воздухоплаватели за деньги, беглецы из плена, прыгнул однажды преступник Жан Думье, убийца (в 1777 году с Оружейной башни в Париже: прыжком ему заменили смертную казнь), прыгали разведчики, диверсанты, корректировщики артиллерийской стрельбы с подожженных аэростатов, летчики…
Мягкий складывающийся парашют, ранцевый, такой, что его можно было взять в тесную кабину аэроплана, изобретен в 1911 году. Пишут, что изобретатель Г.Е. Котельников, до той поры никакого отношения к авиации не имевший – отставной артиллерийский поручик, актер, – пришел к этой великолепной идее совершенно случайно: увидев однажды, как прохладным вечером дама достала из сумочки крошечный сверток и развернула его в большой шелковый платок. Возможно. И не из-за этого ли красивого случая все ранцевые парашюты с тех пор и до начала 30-х годов делались только шелковыми? А лучшие из них – американского конструктора и предпринимателя Ирвина – так даже из какого-то сверхдорогого японского шелка. Красота завораживает, от нее, бывает, ни глаз, ни мыслей не отведешь, и свои парашюты – спасательные для летчиков – Ирвин продавал нам, Советскому Союзу, по тысяче золотых рублей за штуку.
Много таких не купишь. До некоторой степени выручало нас тут, в страшной тогда нашей нужде, что летчики их и не требовали, не доверяли им, боялись с ними прыгать. Первым или одним из первых в России ранцевый парашют испытал летчик Тернер во время мировой войны и поседел, пока спускался. Первым из наших летчиков-испытателей взял с собой парашют М. М. Громов в 1927 году – сознательно, на всякий случай, как спасательное средство. До этого никогда не брал, а тут поддался уговорам, взял и – вот судьба! – спасся с парашютом, причем со штопорящей машины.
Тем не менее, несмотря на все эти официальные приоритеты, дело развивалось, шло само собой. Жизнь его подгоняла, не герои. «Descentes» совершались одиночками и уже вооруженными группами, с парашютами и посадочным способом, то есть десантники просто выгружались с севшего где-нибудь на подходящей поляне самолёта. Десантировались люди и сбрасывались грузы, прыгали немцы, французы, русские, итальянцы. К концу 20-х годов спасательный парашют стал у нас обязательной принадлежностью, по крайней мере на опытных самолётах, а страх перед прыжками нашим авиаторам помог преодолеть военный летчик Леонид Григорьевич Минов. Его заслуги в этом очень велики: он первым у нас стал обучать летчиков прыжкам, показал, доказал, что при умелом обращении парашют не менее надежен, чем самолёт. Правда, рассказывая о себе, сам Л.Г. Минов ставит слово «заслуги» в кавычки («Теперь о моих «заслугах» в области парашютно-десантного дела», – пишет он М.Н. Каминскому 31 января 1967 года), но его подчеркнутая скромность – это или понимание, что первым он был только у нас в стране, не в мире, или это тоже отголосок досадных застарелых споров, в которых мы сейчас попробуем разобраться.
