Когда зубчатые стены княжеской цитадели показались в виду, хлынул дождь.

***

На Журавлином хуторе завелась нечисть. Оттуда пришел крестьянин, перепуганный, рассказал, что по ночам в лесу хохот и гиканье, а утром поленницы раскатаны, изгороди поломаны… На скот нападают. Коров не пасут, холодно ведь, так которое уже утро хозяйки встают — а коровы выдоены! Пять овец пропало. Прямо из дома. Собаки, как стемнеет, лаять перестают вовсе. Один мужик ночью во двор по нужде вышел — и забыл, что сделать хотел: все цепные кобели лежали кверху брюхом да храпели! И как избавиться от такой напасти, никто не знал. Уж и святой водой кропили, и молитвы читали — ну ничего не помогает. Не иначе, священника посильней звать надо.

Оттар вспомнил, что Вальтер дал ему заветные слова. Решил съездить, попробовать: а вдруг удастся нечистую силу отогнать? Выйдет тогда даже от адовых служителей польза. Словом, взял на конюшне мерина и поехал. От Найнора, где он жил после ссоры с родителями, до хутора было три часа. К закату Оттар добрался до места.

Крестьянам сказал, что будет их охранять, он же рыцарь, а рыцарей вся нечисть боится. Местные в его удачу не особо уверовали, но постелили Оттару в крайнем доме. Он ничейный был, домишко-развалюха, хозяин помер лет пять назад. Так-то его уже почти растащили на разные нужды, но переночевать в хорошую погоду можно было. И говорили, что как раз вокруг этого дома по ночам хохот и пляски нечисти и происходят. Не иначе, как прежний жилец, до того, как на погост переселился, близкое знакомство с нелюдьми водил.

Свечу Оттар не зажигал, сел на крылечко, на небо засмотрелся. Осенние звезды яркие, мигают себе с небесной тверди… От опушки донесся приглушенный хохот. Оттар сразу понял, что не человек: хохот больше на уханье филина походил, только и не птичий голос это был. Встал, направился к лесу.

На опушке постоял. В лесу действительно творилось неладное: треск, шум, пересмешки, топот. Оттар глянул на луну — ясно, полнолуние. И двинулся вглубь по тропинке.

Он не сделал и сотни шагов, как путь ему преградила фигура в два человеческих роста, широкая, с руками до земли. Глазки у нечистого сверкали красным. И раньше, чем тот напал, Оттар произнес громко и четко:

— Хаве Багацале.

Нечистый дух постоял еще, потом повернулся спиной и кинулся наутек. Оттар засмеялся, но, как выяснилось, рано. Потому что нечистый, отбежав на безопасное расстояние, засвистел, заулюлюкал на весь лес. И завопил вполне человечьим голосом:

— Он с Устааном знается!

А лес хором отозвался:

— Гнать проклятого! Гнать предателя!

В Оттара полетели шишки, камни, сучья. Он едва успевал закрывать голову, улепетывая, а под ноги ему совали палки. Иногда падал, поскользнувшись, один раз ему в лицо кинули дохлую лягушку. А по спине больно колотили шишки, которыми швырялась разгневанная нечисть.

На опушке они отстали, и Оттар сумел беспрепятственно добраться до хибары, закрыться изнутри. Он ничего не понимал. Как же так, это ведь нечисть! Явно нечисть… Почему тогда она так себя ведет?!

В дверь и в стены забарабанили, со всех сторон заскрипели старые бревна. С ужасом Оттар понял, что они сейчас раскатят хибару и все равно до него доберутся. Метнулся к оружию, ухватил шпагу, заорал:

— Живым не дамся!

В ответ — хохот. С потолка посыпалась труха, там кто-то отчаянно царапался в доски. Из-под ног тоже доносилось шуршание. В дымоходе пыхтела застрявшая нечисть… Вылетел ставень, и в окно втиснулась ужасающая морда — наполовину медвежья, наполовину человечья. Морда скалила клыки в палец величиной и щелкала ими так, что искры летели. Оттар ткнул в нее шпагой, но руку повело в сторону, и клинок воткнулся в стену. Сколько он ни пытался, вытащить его не удалось.

Тощая дверь затряслась под градом богатырских ударов, Оттар попятился к печке-развалюхе. Отступал до тех пор, покуда не уперся в нее лопатками. И в тот же миг деревянный засов разлетелся в щепу, а дверь распахнулась, с грохотом ударившись о стену. На пороге возник давешний лесной великан, только уже с дубиной на плече. Ею он стукнул об пол, как посохом, пол задрожал и застонал. И вместе с ним тоненько закричал Оттар:

— И-и-и…

Великан хохотнул и, перехватив дубину, шагнул в избу. Оттар закрыл глаза: все, конец бесславной жизни. Но снаружи послышался цокот копыт, и чей-то громовой голос перекрыл весь гам:

— Пр-р-рекратить!

Великан ойкнул, присел, заметался по избушке. С трудом — так перепугался — отыскал дверь, вывалился в нее, и на дворе столкнулся с приехавшим.

— Озверели совсем? — осведомился тот.

Оттар узнал голос отца Франциска. Да если бы и не узнал — великан заискивающе затараторил:

— Отец Франциск, да мы ж ничего дурного…

— Как ничего дурного?! — гневно воскликнул священник. — Я за милю ваши вопли услыхал! О ваших выходках все княжество судачит! Совсем изворовались! А ну перекрестись!

Оттар подкрался к двери. В лунном свете было видно маленького, но гордо выпрямившегося отца Франциска, спрыгнувшего со спины высокого жеребца, и ссутулившегося великана. Тот отнекивался и креститься не хотел.

— Да я тебя и не видал раньше… — с нехорошим намеком протянул отец Франциск. — Ты кто такой? А ну говори, покуда я тебя в землю не вбил!

— Отец Франциск! — умоляюще вскричал великан. — Да леший я, леший, Феофилактом меня звать! А вот у меня с собой…

Он заковырялся в собственной шерсти. Отец Франциск брезгливо отмахнулся:

— Ох, и воняет от тебя…

— Вот! — обрадовался леший, протягивая священнику трубочку с двумя висюльками-печатями — крест и вроде бы шишка.

— Сейчас посмотрим… — процедил священник. Вынул из седельной сумы кресало, леший принес ему горстку сухого мха. Отец Франциск высек искры, запалил сухую веточку, вручил ее лешему. Тот за импровизированный факел схватился осторожно — лесные жители огня боятся — а священник развернул свиток. — Так, грамота верная. И печати не подделаны.

— Ну так я ж говорил! Мы тут все честные, все Хиросу как поклонились, так и живем в его воле. Мы тут…

— А ты все равно перекрестись, — настаивал священник.

Леший тяжко вздохнул и неуклюже перекрестился.

— И "Отче Небесный" прочитай. Давай-давай, не развалишься!

— Ну отец Франциск!

— В землю захотел?!

Леший сдался. Тем временем к нему в кружок подтянулись остальные сообщники. И таких отвратных харь Оттар даже в пьяных снах не видывал.

— Ну что ж, — сказал священник, когда леший исполнил приказ. — А теперь, дружок Феофилакт, ответь мне: что вы тут за разгул учинили?

Тот потоптался неуверенно, пряча дубину за спину, явно ее стесняясь:

— Свадьба у нас, — шепнул стыдливо. — Дочку замуж выдаю. Полвека жениха ей искал, думал, уж не найду. Вот, на радостях и…

— На радостях, значит? Коров выдоили, пять овец украли — на радостях?!

— Четыре! — возмутился леший. — Пятую волки задрали, я ее не трогал!

— А волки задрали потому, что ты собак усыпил. И не отпирайся. Как убытки возмещать думаешь?

Леший тяжко вздохнул:

— Ну, заплачу я. Есть у меня золотишко из старого клада.

— Сразу никак нельзя было заплатить? — Священник обошел лешего кругом. — Значит, так. За потраву заплатишь, и заплатишь честно. Учти, я крестьян спрошу, проверю твою плату. А за то, что сразу не платил, на Ай-Эры двух кабанчиков сюда пригонишь, жирных. Вы их не едите, а людям подарок будет. И всю зиму волков отгонять станешь! Это тебе наука впрок. А праздники свои справляйте так, чтоб люди по ночам не просыпались. Ясно тебе? — грозно спросил он.

— Ясно, ясно, — закивал леший. — Значит, за молоко и овец заплатить, волков отгонять, и кабанчика пригнать…

— Двух! Я сказал — двух.

— А если одного, но большого?

— А ты что, поросятами расплачиваться собрался? Да чтоб тебе самому так долги платили!

— Вы что, отец Франциск? — перепугался леший, упал перед ним на колени. — Не губите меня! Я все сделаю, все, только такую кару не накликайте!