Или важен интерес Эрика? Опять же, что тут странного? У него там имение, вздумал навести порядок. Определенно, непонятно.

Отец Сигизмунд назначил Оттару не слишком суровую епитимью: недельный строгий пост, затем на три месяца — отказ от турниров и охот, а также прочих развлечений, ежедневные моления. Запреты и ограничения Оттар принял с облегчением: и не то сделал бы, чтоб получить избавление от страшных ночных видений. Да и ране его затянуться требовалось. А эти три месяца он думал потратить с пользой.

Ядвига была права: он так презрительно отзывался о тех, кто любит свое хозяйство, только лишь потому, что ничего в нем не понимал. Вот Оттар и задумал исправить положение.

А спустился во двор, да как глянул в сторону погребов, так в соляной столп едва не превратился: из темного подземелья выводили скованных попарно… вчерашних разбойников. Эрик разговаривал с главным егерем Вальтера, тот кланялся через слово, шляпу держал в руках. Спустя несколько минут егерь покинул монастырский двор. Лезуиты, хоть и монахи, но все ж члены ордена, выталкивали разбойников за ворота, держа в руках мечи. Оттару подвели коня, он с трудом вскарабкался, от изумления став неповоротливым, как праздничная жирная свинья.

Эрик, смеясь, подъехал вплотную:

— Ну, как тебе моя предусмотрительность?

Оттар молчал.

— Мне, еще когда я только на похороны ехал, примерещилась слежка. Потому я отправил надежного человека, да не в Найнор, а сюда. Здесь ведь любой монах рыцаря на поединке уделает, хоть бы даже монах старый был, как отец Сигизмунд. А сам распустил два слуха: первый, что ночевать разбойники будут на одном из хуторов, а второй — что буду гнать их без ночлега. Мы с тобой вчера свернули пораньше, а в полумиле от развилки уже ждали монахи, которые провели кандальников тропой в монастырь. А вместо них цепочкой повели своих — переодетых, понятно. Разумеется, как я и думал, сообщники попытались отбить. Так что у нас еще восемь пленных, и тринадцать разбойников монахи уже похоронили, — весело рассказывал Эрик. — И сопровождать нас до Найнора будут как мои егеря, они на рассвете подошли, так и монахи.

Ночью опять явился Вальтер. Бельмастые глаза испускали черные молнии, которые почему-то змеились по покрытым трупными пятнами щекам. Оттар не успел ничего сказать, как Вальтер схватил его в охапку, пол разверзся, и Оттар с воплем рухнул в преисподнюю.

Дух его пресекся, и он мог лишь рот разевать, корчась от боли. Вальтер неумолимо тащил его все ниже и ниже, перед взором проносились самые ужасные картины. Вот в озере нечистот по самые ноздри сидят люди, дышат нечистотами, глотают их, изблевывают и снова глотают… Вот человека кидают в котел с кипящей смолой, потом вытаскивают и снова кидают… Вот еще один языком лижет раскаленную сквородку и кричит от боли… А другой слезами своими омывает сосцы шакалихе, которая кормит маленьких чертенят, и пьет мочу ее… Третий корчится в пламени, кричит, чтоб или убили его, или отпустили, но костер не угасает, а муки не прекращаются… Наконец Вальтер бросил Оттара на каменной площадке и исчез.

А за Оттара взялись черти. Нашли повозку, колеса у которой оказались квадратными, и сама она была квадратной, и с каждой стороны — по дышлу. Оттара запрягли с одной стороны, а с трех других — двух мужчин и женщину. Тоже грешников наказывали, видать. Оттар даже не знал, живые ли они, или уже мертвые.

Потом черти попрыгали в повозку. Их было столько, что повозка ушла в камень по оси. Черти повытаскивали бичи и принялись нахлестывать грешников. Каждый грешник тащил в свою сторону, и, кому эту повозку удавалось продвинуть хоть на шаг, того не били — пока продвинуть не удавалось другому. Тогда первому доставалось вдвойне.

Оттар тащил изо всех сил. Обливался кровавым потом, косился на женщину: она была слабой, ее били чаще других. Он и жалел ее, и помнил, что за сострадание заплатит своей кровью. А женщина все равно грешница, заслуженное наказание несет.

Он не знал, сколько продолжалась пытка. Казалось, черти проехали на нем по всему аду. Но вот повозка исчезла, а Оттар обнаружил себя на той же каменной площадке, где его оставил Вальтер. Поднял голову и увидал, как впереди из черного пламени вздымается демон. Огромный, крылья черные, вида страшного, и как захохочет! Оттар в ужасе рухнул ниц, голову руками закрыл… и вдруг увидал себя на кровати в своей комнате в Годиноре. Рядом сидел Вальтер и гнусно скалил желтые зубы, торчавшие из почерневших десен.

— Кто… — хрипло прошептал Оттар. — Кто это был? Сам..?

— Станет тебе сам Повелитель являться, — презрительно скривился Вальтер. — То демон Буцгаль. Если я справлюсь с тем, что поручил мне мой Повелитель, я займу место этого демона. Повелитель ценит расторопных слуг и никогда не забывает поощрять рвение. В том его отличие от раба, которому ты поклоняешься. Тот говорит, что вы обязаны ему, и потому уже должны денно и нощно благодарить за все, а он, дескать, свое уже сделал, и теперь время пожинать плоды. А мой Повелитель хвалит за всякую услугу. — Вальтер подался к самому лицу Оттара: — Но ты хорошо запомнил, почему нельзя мне лгать?

И тут же бока и спину Оттара, исхлестанные чертями, будто бы пламенем ожгло, а в нос ударил запах нечистот.

— Я… я не лгал! Не лгал я! — закричал Оттар, отодвигаясь от Вальтера дальше к стене. — Я в самом деле не знал, что Эрик ловушку подстроил!

Вальтер расхохотался, довольный.

— Ну что ж, я и сам это знал, однако тебя проверял. Молодец, справился. А теперь расскажи-ка, о чем Эрик с монахами говорил. Надеюсь, ты не дал им слова молчать о том разговоре?

Оттар помотал головой и передал ему разговор, как запомнил.

— Интересно… — пробормотал Вальтер. — Что ж, Повелитель будет доволен. А тебе тоже награда: пока не понадобишься, никто тебя беспокоить не станет. Если же и наскочит на тебя кто из наших, скажешь: "Хаве Багацале", и от тебя отойдут. Это не магия, означает лишь, что у тебя есть куратор. Я, то есть, — Вальтер ухмыльнулся. — И я разрешаю тебе вести праведную жизнь, ходить в церковь и молиться. Я даже настаивал бы на том, ибо мне нужно, чтобы ты не вызывал никаких подозрений у монахов. Особенно у лезуитов.

С тем он и покинул Оттара. Оттар надеялся, что надолго.

***

С конца весны не пролилось ни одного дождя. Старики качали головами, глядя на выцветшее от зноя небо: не к добру. На востоке и на юге горели леса. Всякий день можно было увидеть дымную полосу на горизонте, охватывающую Валад полукольцом.

В Годиноре дела обстояли не так плохо, как в других местах. Урожай на корню не высох, да и сена на зиму заготовили достаточно: сказывалась близость Найки, притока Варги. В других имениях, Оттар слышал, пруды высыхали до дна, так что крестьяне собирали из них уже вяленую рыбешку. В пустых колодцах лазали дети с облупленными от злого солнца лицами. Даже в Варге, полноводной обычно Варге вода спала настолько, что у Сарграда, как сказали Оттару, большие корабли стояли прочно, килем завязнув в донном иле. Купцы рыдали и считали убытки: водным путем можно идти только на плоскодонках, а разве они годятся для путешествия в Румалу?

Но Оттара куда больше торговых дел волновали пожары. С каждым днем кольцо дыма подступало все ближе. Горели торфяники за Протокой, где по прошлому году перебили дьяволопоклонников. Барон Зигмунд от дел отстранился, переложив заботы по имению на плечи старшего сына. Вот когда Оттар возблагодарил Ядвигу, которая вовремя упрекнула его! За год он успел набрать знаний, сейчас они пришлись кстати.

Он почти не появлялся дома. С рассветом седлал жеребца, объезжал имение — когда один, когда в сопровождении Костана, зажиточного крестьянина из Вешняков. Костан ему нравился. Оттар думал порой, что стоит назначить этого сметливого мужика управляющим. Ночевал он когда в Годиноре, если успевал доехать, а когда и в крестьянской избе. И ловил себя на мысли, что ему вовсе не противно вести хозяйство. Наоборот, было в этом нечто от войны — когда объезжаешь укрепления и глядишь, чтобы не осталось ни щелки, куда мог бы проникнуть враг. А то, что враг — огонь, а не человек, — делало эту борьбу еще более острой. Ибо человека можно разжалобить, огонь — никогда.