– Я его не помню раньше, до Переноса. Он из Боловска?

– Конечно, он и твоего отца хорошо знал. Только не любил на людях показываться... Он вообще особенный мужик.

– Ну, да. Не любил, но потом сразу все бросил и подался в распорядители.

Ким внимательно посмотрел на Ростика.

– Ты чего такой злой?

– А, не обращай внимания. - Ростик махнул рукой. - Это я на Серегине вымещаю оскомину, набитую от общения с городским начальством.

– Одноногого лучше не ругай, я его люблю. - Ким слегка погрустнел. - Раньше, когда у нас тут только авиетки были, я его позвал, чтобы он научил меня на них летать. Сам он ни за что не пришел бы.

– Авиетки не полетели, а он остался.

– Он сейчас едва ли не самая важная фигура тут. Серьезно. А то, что у человека появилось дело и он понял, что может приносить пользу, - что же в этом плохого?

– Да, в этом ничего плохого нет. - Ростик вздохнул. - Извини. В самом деле, не следовало так. Почему он без ноги?

– Потерял во время войны. Той, на Земле, Отечественной. После воздушного боя, с простреленными ногами, захлебываясь своей кровью, все-таки дотащился до аэродрома и потому выжил. Правда, одну пришлось ампутировать, и его перевели сначала в наземные наблюдатели, а потом вообще комиссовали.

– Любит, наверное, поговорить про войну?

– Нет, терпеть не может. Считает, что их всех подставили.

– Как это?

– Истребители всех воюющих стран имели бронеспинки, и они спасали пилотов. Потому что главным маневром в воздушном бою была атака сзади и удар по пилоту, по мотору, по хвостовым рулям.

– Это я знаю.

– А того не знаешь, что только в нашей советской и героической армии этих бронеспинок не было. И пилотов мы теряли в три раза больше, чем немцы, к примеру, и раз в пять больше, чем англичане с американцами. Именно потому, что конструкторы хотели облегчить машину на вшивых семьдесят килограммов. Для маневренности это практического значения не имело, а вот для мастерства пилотов - огромное. Понимаешь, они попросту не доживали до настоящего мастерства, их приканчивали, потому что они не были защищены. Покрышкин всю войну прошел на американских «Эйр кобрах» и выжил только потому, что у него была отличная, очень толковая защита. Так это Покрышкин, а что говорить о простых смертных?

– Да, нелегкое время было, - согласился Ростик.

– Подлое! Прежде всего подлое, а уже потом все остальное. Куска стали пожалели, а он спас бы тысячи наших летунов...

Они помолчали. Постояли. Разобранная летающая лодка лежала перед ними как огромная елочная игрушка. В ней была какая-то странная смесь вычурности и функциональности, навороченность тонких деталей и точеная красота необходимого. Экзюпери называл это совершенством плуга, потому что нечего тут было убавить, и в каждом изгибе дышал опыт, может быть, тысячелетний.

– Ладно. Расскажи, как эта штука устроена?

Ким улыбнулся. О летающих машинах он мог говорить, кажется, только с нежностью.

– Вообще-то, это телеги. У них есть четыре блина, видишь, два спереди и два сзади. Снизу они имеют особую впадину и слоистую конструкцию. К каждому из слоев подходит шина определенного качества. Вот эти, темные, сделаны из бронзы, а светлые, кажется, из какого-то дюраля.

В самом деле, круглые блины по метру в диаметре каждый и почти полметра высотой были сделаны слоистыми и имели на внутренней поверхности круглое углубление.

– Мы подозреваем, что по этим плоским шинам, или проводам, подходит та энергия, которая позволяет в блинах создавать антигравитацию или что-то такое, что поднимает лодку вверх, - продолжал Ким. - Чтобы лодки управлялись, каждый блин подвешен по принципу соединения Кардано. Как видишь, одна ось поворота дает возможно качать блин назад или вперед. Чем больше он наклонен назад, тем большую скорость теоретически можно развить, но тем меньше подъемная сила. Умение сориентировать эти два усилия на всех четырех опорных блинах и означают технику пилотирования этой конструкцией. Качание вбок вокруг продольной оси дает возможность поворачивать лодку влево-вправо и вообще держать курс. Все это требует немалых мускульных усилий.

– Каким образом? - спросил Ростик.

– Загляни в кабину. Видишь, тут два сиденья. На них сидят пилоты. У них есть связанная воедино система рычагов, которые и приводят в действие поворотные механизмы каждого блина. Обрати внимание, ты можешь расцепить вот эти связи. - Ким ловко разобрал какую-то штангу, упирающуюся в два рычага, уходящие под пол кабины, в пустоту между опорными ногами всей лодки. - Тогда один пилот может управлять левыми блинами, а другой - правыми. Если сделать так, - Ким закрепил штанги по-другому, - один пилот управляет передними блинами, а второй - задними. Довольно гибкая система, правда? Разумеется, при всех сцепленных штангах каждый пилот управляет всеми четырьмя подвесками синхронно. В бою так обычно и происходит.

– Что происходит?

– Один управляет, а второй стреляет. Или помогает ему на самых лихих маневрах, удваивая усилия на рычаги. Разумеется, синхронные действия пилотов зависят от их взаимопонимания и сработанности. Поэтому экипажи у нас и не могут слетаться, каждый хочет командовать, а помогать не хочет никто.

– Неужели это так трудно? - спросил Ростик. Он протянул руку, взял один из рычагов и подвигал им назад-вперед. Он ходил довольно тяжело.

– В полете? Очень трудно. Я первое время минут за пятнадцать - двадцать становился мокрый от пота, будто штангу качал. Сейчас привык и все равно каждый вечер валюсь без сил. А губиски летают целыми сутками, не опускаясь на землю, лишь меняя время от времени пилотов.

– Вот почему Серегин сказал, что я должен учиться пилотировать даже будучи наблюдателем. Чтобы менять тебя в дальней разведке.

– Отчасти и поэтому. А еще и потому, что раненый человек с этим не управится. Просто грохнет всю конструкцию о землю, и все - хана машине.

– Вот почему эти лодки начинали качаться, как падающие листья. Оказывается...

– Верно, одному губиску не хватало силенок удержать всю махину в стабильном положении, да еще и убираться из-под твоего огня.

– Сложное дело, - пробормотал Ростик. - И как-то странно становится. На всю нашу последнюю войну точка зрения меняется. Из этой кабины кажется, что они герои, выполняющие нечеловечески опасный рейс, а мы там, внизу, с бронебойными пушками, злобные вампиры, жаждущие их крови.

Ким оценил шутку, усмехнулся.

– Ну, не стоит забывать, кто к кому пришел непрошеным гостем. Но вообще-то, изменение точки зрения - вещь закономерная. Чтобы хорошо летать, положено будет думать иначе, чем во время последней войны.

– Ладно. Как на эти блины поступает энергия, создающая антигравитацию, я понял. А вот как она создается?

– Вот в этом котле. - Ким указал на огромный, больше двух метров в диаметре, слегка сплюснутый шар, по экватору которого проходил более светлый пояс, шириной сантиметров двадцать, имеющий через равные промежутки круглые углубления. - Зайдем-ка сзади.

Здесь, в задней части котла были сделаны две широкие канавки, открывающие на светлом поясе котла ровную поверхность. Ким откуда-то извлек короткую, крепкую на вид рукоятку, воткнул ее в отверстие на поясе котла и с заметным усилием повернул вокруг вертикальной оси. Пока он крутил, в канавке появилось углубление, имеющее довольно фигуристую форму.

– Вот сюда полагается заложить кубик топлива для лодок. Потом ты вращаешь этот пояс до следующей формы и снова закладываешь кубик. И так все время, пока лодка висит в воздухе.

– А быстро нужно вертеть? - спросил Ростик. - Я хочу спросить, как скоро сгорает кубик?

– Очень быстро, но вообще-то все зависит от пилота. Если он перенапрягает машину, кубики не успевают закладывать даже двое гребцов...

– Кто?

– Ну, мы так называем людей, которые стоят у котла и крутят этот вот пояс. И подкладывают топливо, разумеется. Это монотонный, тяжкий труд, сродни гребле на галере, и мы назвали его греблей.