…Ни холода не было, ни жары,
Ни старости не было, ни смерти,
Ни зависти, созданной дэвами;
Пятнадцатилетними выступали
Отец и сын наружностью каждый,
Пока властвовал добростадный
Йима, Вивахванта сын…
(Йасна 9.5: «Хом-йашт»)
Этот миф приводит и Абулкасем Фирдоуси в национальном иранском эпосе «Книга царей» – «Шахнаме», в разделе о первом царе, царе Золотого века, Джемшиде. Скончавшаяся не так давно незабвенная Цецилия Бенциановна Бану-Лахути (13 марта 1911–11 января 1998) в своём грандиозном шеститомном (начатом с Абулкасемом Лахути и по достоинству так и не оценённом ни у нас, ни в Иране – впрочем, как и сам оригинал в своё время) переводе «Шахнаме» изложила эти строки так:
Три века так жизнь беспечально текла,
Не знали в ту пору ни смерти, ни зла;
Не ведали душу томящих тревог,
А дивов на рабство властитель обрёк…
В результате этого безмятежного существования численность людей и домашних животных увеличилось настолько, что Земля сделалась тесной для их вмещения. Как рассказывается во второй главе: «И вот царству Йимы триста зим настало. И тогда эта Земля наполнилась мелким и крупным скотом, людьми, собаками, птицами и красными горящими огнями. Не находилось места для мелкого и крупного скота и людей…»
И вот тогда верховный Бог и Творец Ахура-Мазда дал Йиме два орудия, два инструмента, с помощью которых Йима трижды расширяет Землю. Одно из них, первое, – золотое, а второе – украшено золотом.
Относительно второго слова (aštra-) нет особых сомнений в том, что оно точно соответствует аналогичному древнеиндийскому и означает ‘плеть, кнут’ или 'бодило, стимул’ – от корня az (латинское ago ‘приводить в движение’, agitātor ‘погонщик скота’ и проч.) ‘гнать, погонять, понукать (скот)’.
Возвращаясь к первому орудию (авестийскому suwrā-, sußra- также с вариантами по рукописям: sufrā-, suiriia- и пр.), надо сказать, что оно переводилось и идентифицировалось очень по-разному. Что именно Йима сделал с Землёй с помощью этого орудия, чтобы расширить её, – не совсем ясно («провёл», «проткнул»?). Фердинанд Йусти ещё в 1864 г. идентифицировал это таинственное suwra- как плуг. Христиан Бартоломэ предпочёл переводить это слово как ‘стрела’. Некоторые учёные – Г. Ломмел [Lommel 1927], А. Христенсен [Christensen 1934], В. И. Абаев [Abaev 1984] – последовали пониманию авестийского слова, предложенному Джеймсом Дармстетером [Darmsteter 1892/93], переводившим его, на основании пояснения «дырявый», как ‘кольцо’. Имелись в виду кольцо или венок как символ власти, передаваемой верховным божеством Ахура-Маздой первому царю ариев Йиме. А. А. Фрейман (1960) придерживался прежнего толкования – «стрела». В 1971 г. Г. Бэйли предложил перевод goad (‘стимул’,‘стрекало’). И. Гершевич в примечании редактора к своему тому Кембриджской истории Ирана (1985) вернулся к принадлежащей Ф. Юсти первоначальной идентификации – плуг (ploughshare) как most down-to-earth (наиболее приземлённой), ассоциирующейся с легендами о происхождении скифов, когда золотой плуг, ярмо, боевой топор (в старых русских переводах – бердыш, секира) и чаша упали с неба (как повествует об этом Геродот).
Загадку этого слова успешно разгадал Ж. Дюшен-Гийемен в статье «Cor de Yima et trompette d'lsrāfil, de la cosmogonie mazdéenne à l'eshatologie musulmane» («Рожок Йимы и труба Исрафила – от маздеанской космогонии к мусульманской эсхатологии»). Он привёл убедительные аргументы и проницательное сопоставление авестийского suwrā- с арабским ر ﺻو (через персидский, конечно) şūr, особенно в сочетании sūr-i Isrāfil (труба архангела Исрафила – труба Дня Страшного Суда). Понимание авестийского suwra- zaranaēna- как ‘золотой рог’ поддержали Герардо Ньоли (Gnoli) и другие учёные.
Такое понимание авестийского suwrā-, помимо всех лингвистических и иных доводов, прекрасно подходит к образу Йимы «добро-стадного» – царя прежде всего кочевников и пастухов, владетелей скота, которому, чтобы пасти скот, нужен рожок – созывать скот и кнут – погонять его. Для чего были бы нужны ему стрела (без лука?), кольцо, венок, кинжал или пахотное орудие – плуг?
По существу, добавить к интерпретации Ж. Дюшен-Гийемена нечего, но можно, кажется, несколько уточнить этимологию авестийского слова. Профессор Ж. Дюшен-Гийемен сопоставляет авестийское suwrā- с тем же персидским suftan, surāx ‘дырка’ и проч. Целесообразнее видеть в авестийском слове результат метатезы в группе двух сонорных звуков, столь частой во многих языках, в том числе и в иранских: ср. авест. suxra-, перс, surx ‘красный’, перс, тадж. (диалектное) daryo, dayro ‘река, море’ и т. д. Пример из авестийского в сходной группе сонорных: vafra- ‘снег’, ср. перс. barf и авест. varafa- (также varfā-, vafra- по рукописям). По аналогии с этими метатезами можно предположить и возможность подмены suwra- //sruwa- и тем самым связать это слово с авест. sruva-, srva- ‘рог’, хорошо представленным во многих иранских языках: перс, surū, пехл. srū(w), хорезмийское šw, согдийское sry, осетинское si//siwœ, ваханское şəw и проч. – все они восходят к древнеиранскому *sruvā-, ‘рог’, сопоставляемому обычно с древнеиндийским śŗńga-, греческимκερασ, русским корова и с другими индоевропейскими словами от основы ḱŗvo- ‘рогатое (животное, скот)’.
Можно предположить, что соотношение между авестийскими словами suwra- и sruva-, srva- ‘рог’ определяется их «дэвовским» или «ахуровским» качеством, т.е. принадлежностью к миру либо Добра, либо Зла, как это часто случается в авестийской лексике. Так, вторые варианты явно характеризуют злых, «дэвовских» существ. Это такие определения, как, например, srvaēna-, srvara- (<*sru-bara-) – ‘рогатый’ (имя дракона), nivaštako.srva--‘с загнутыми рогами’… Что касается двух эпитетов, относящихся к чудовищному Снавидке, описываемому как srvo.zana- и assəgō.gāum (Йашт 19.43) и убитому бесстрашным Кэрсаспой, то, в сравнении с пониманием первого из них как ‘со свинцовыми челюстями’ (И. Гершевич соглашается с В.Б. Хеннингом, считая это «привлекательным» переводом – as «attractive» translation), более привлекательным кажется перевод моего Учителя Сергея Николаевича Соколова (8 июня 1923–14 июня 1985), реконструировавшего первый как srvō.zan[gr]a-, досл.: ‘с рогатыми ногами’, т.е. ‘с копытами’ (букв.: ‘рогоногий’). Получается подходящая параллель ко второму эпитету asəngō.gav-, досл.: ‘каменнорукий’.
Получается, что авест. suwrā-, sruva- это слова из двух диалектов – ахуровского и дэвовского, а означают они и ‘пастушеский рожок’, и просто ‘рог’. Йима был царём не земледельцев, а пастухов – земледельческие орудия были ему ни к чему. Знаменательно, что арийские слова для обозначения «кнута» и «рога» были заимствованы северными соседями ариев – уральцами, они есть во многих угро-финских языках Сибири и Восточной Европы: коми орс, удмуртское урыс (с закономерным развитием -štr-> *-sr->-rs- в старых заимствованиях), вогульское (манси) aštər, венгерское ostor ‘кнут’ и проч.; венгерское szarv, финское sarvi, коми śur, удмуртское sür, мордовское śuro, марийское šur ‘рог’ и проч.
Таким образом, оба орудия (кнут и пастушеский рожок), используемые Йимой для расширения Земли, были столь необычными для северных соседей Ариев – охотников и рыболовов уральцев, что последним пришлось заимствовать их названия.
В финноугорских языках, в том числе и в коми, выявлены десятки заимствований из арийского (индоиранского – рубежа 2-го и 1-го тыс. до н.э. и древнеиранского – 1-е тыс. до н.э.), поддающихся в некоторых случаях относительной хронологической стратификации. Очевидно, что лесные (таёжные) охотники-рыболовы угры общались со своими южными соседями – кочевниками-скотоводами ариями на всём том пространстве Евразии, где степь отграничена от леса широкой лесостепной полосой. Судя по заимствованиям, скотоводы арии, начинавшие заниматься земледелием, выступали как более влиятельные в социальном и культурном плане. От них угры усваивали такие слова хозяйственной сферы (скотоводства и земледелия), как коми ош ‘бык’, мос ‘корова’, меж ‘баран’, пода ‘скот’, ромидз ‘жвачка’ (важный скотоводческий термин – в пищу может быть разрешено мясо тех животных, которые вторично пережевывают возвращенную из желудка пищу), вурун ‘шерсть’, бурысь ‘конская грива’, верзь- ‘ездить верхом’, сюр ‘рог’, орс ‘кнут’, вора ‘вымя’, ворк ‘почки’, амысь ‘сошник’, сю ‘рожь’, йики ‘ость’… В строительстве и домашнем обиходе: горт ‘дом’, сод ‘мост’, пад ‘дорога’, майог ‘колышек’, майов ‘закваска’, нянь ‘хлеб’, сур ‘пиво’, пож ‘решето’, нямод ‘портянки’, небог ‘книга’, огыр ‘горящий уголь’… В социальной организации и культуре: озыр ‘богач’, оксы ‘князь’, морт ‘человек’, вер ‘деверь, брат мужа, мужчина’, зон ‘парень’, арт ‘порядок’, ури ‘мир, покой’, шуд ‘счастье’… Выясняется, что у финноугров нет исконных слов для некоторых местоимений, числительных (1, 7 и др.), ср.: коми дас ‘десять’, сё ‘сто’, сюрс ‘тысяча’, вспомогательных слов – предлогов, cр.: коми васна ‘ради, для’ (др.-перс, vašna ‘по воле’), для ряда диких животных, видимо, игравших особую роль в арийско-уральских контактах, ср.: коми вурд ‘выдра’, вурдысь ‘крот’.
