Этого модного слова «общаться» Мазин терпеть не мог. Меньше всего отражало оно сложные взаимодействия причин и следствий, сводивших его с людьми, особенно с не лучшими их представителями. Но возникло слово, видимо, не по чьей-то прихоти и для такого человека, как Горбунов, несомненно, объясняло суть отношений, связывающих его с окружающими.

— Мне, к сожалению, не приходится выбирать предметы общения.

— Они тоже не в восторге. Уверяю вас, — заверил Горбунов.

Мазин не стал углубляться. Все еще оглядывая комнату, он спросил:

— Вы женаты, Владислав Борисович?

— Как видите, нет. Иначе вас окружали бы пеленки, ворох грязной посуды и прочие неэстетичные предметы.

Трудно было возразить, глядя на заманчиво вращающиеся бутылки, — будь в этой квартире бутуз-непоседа, он бы давно вывел из строя чудо-технику и внес свои поправки в эстетику интерьера.

— Убежденный холостяк?

Спросил это Мазин без иронии, но вопрос Горбунова задел.

— Далее последует мораль?

— Ну, зачем? Вам ведь известно, что говорится в подобных случаях.

— Еще бы! Наслышан. Хотите ответ?

— Если вам не терпится опровергнуть мораль.

— Я не верю в прочность человеческих отношений.

— Откровенно, но несколько общо.

Мазину была любопытна воинственная реакция Горбунова.

— Пожалуйста! Хотите монолог? Вы знаете хоть один счастливый брак? На всю жизнь, а не на медовый месяц? Только не приводите в пример вашу бабушку. Иной век и иные отношения. Материальная взаимозависимость. Ей просто некуда было податься. Сегодня это плюсквамперфектум. Давно прошедшее. Что связывает современную семью, где зарплата жены не меньше вашей? Любовь? Она заканчивается на пороге загса. Или чуть позже. Общность интересов? Каких, если врач, а моя супруга бухгалтер? Постель? Надеюсь, вы достаточно опытный мужчина, чтобы чувствовать всю прелесть многообразия женской флоры?

— Скорее фауны, — улыбнулся Мазин.

— Нет, именно флоры! — настоял на своем инженер. — Но сейчас я не собираюсь забираться в сексуальные джунгли. Вернемся на солнечные лужайки. Святая святых — дети. Наше будущее и надежды. Дети! Простите, я ошибся, употребив это слово во множеством числе. В наше время детей не бывает. Существует Ребенок с большой буквы, его эгоистическое величество принц на горошине, отягощенный мнимым всезнайством, так называемой информацией. И из-за этого чахлого инфанта всю жизнь смирять себя, если ты порядочен или обманывать, что предпочитает огромное большинство состоящих в моногамном браке? Увольте! Я не стыжусь того, что живу один и пользуюсь определенными преимуществами своего образа жизни. Я приношу достаточно пользы обществу и в холостяцком состоянии и игнорирую мещанские наскоки.

— Однако они вас донимают, — заметил Мазин. — Такая содержательная речь экспромтом! С полной аргументацией.

— Да, мне постоянно приходится отбиваться. Отвечать и объяснять. Почему я не женат, почему имею машину, откуда у меня магнитофон. Почему я не убийца, наконец! Ведь вам я должен объяснить именно это. Не так ли?

— Не нужно драматизировать, Владислав Борисович.

— Драматизировать? Нет, я только констатирую факты.

— Возможно, что кому-то мозолит глаза ваш комфорт, вещи.

— Они не ворованные!

Горбунов вскочил и неожиданно для Мазина метнулся к финской стенке, расположенной у него за спиной. Дернув ручку ящика, он вытащил пачку бумаг.

— Вот!

Бумаги упали на столик перед Мазиным. Пачка удвоилась, отразившись в полированной поверхности.

— Возьмите! Изучите! Отдайте в экспертизу. Здесь Каждая цифра. Приход-расход. Все мои траты.

Листки были аккуратно расчерчены и исписаны колонками четких, без помарок, цифр.

— Еще одно алиби?

— Да, я постоянно вынужден доказывать, что я человек, который умеет организовать свою жизнь.

— Вам можно только позавидовать.

— Вот именно! Позавидовать! Вы произнесли главное слово. В этом мое несчастье. Я обречен на постоянную зависть, худшее из человеческих чувств, только потому, что большинство окружающих меня людей не умеет жить. Если человек пропивает последний рубль, а его дети сидят голодными, будьте уверены, у него найдется масса заступников и доброжелателей. Естественно! Ему не позавидуешь. Но если человек не транжирит денег если умеет и заработать и потратить так, чтобы сделать свою жизнь удобнее, легче, ему нечего рассчитывать на снисхождение. Он мещанин, эгоист, индивидуалист И это в лучшем случае. А скорее всего — преступниц вор, махинатор, комбинатор, спекулянт, грабитель. Убийца! Сколько слов придумали люди, чтобы оправдать собственную никчемность и замаскировать зависть! Однако извините. Я мирился со сплетнями, но я не желаю сидеть в тюрьме.

Горбунов опрокинул в рот рюмку коньяку.

Мазин следил за ним, пытаясь понять этого суетливого человека. Было в горбуновских монологах актерство, игра на публику, прямая неправда, но не все звучало фальшиво, что-то прорывалось и наболевшее, непридуманное.

— Хороший у вас коньяк, — сказал Мазин нейтральные слова, предпочитая не спорить, а слушать.

— Вам понравился? — легко обрадовался Горбунов, сразу прервав филиппики. — Вы разбираетесь в коньяке?

— Немного. Вы разливали его из французской бутылки, но это.

— Конечно, не арманьяк. Натуральный армянский! И представьте! Я привез его в элементарном трехлитровом огуречном баллоне из Еревана, перелил в эти шикарные бутылки и — о жизнь! — всем угодил. От знатоков я не скрываю правды, а профаны любуются бутылкой, по-нашему — стеклотарой, в которой нам сбывают типичную табуретовку, а мы своим эликсиром в уксусной упаковке торгуем. Каково? Проблемка? Охотно развил бы свою мысль, если бы удалось забыть, зачем вы пришли. Поэтому умолкаю и перед казнью прошу отведать рюмочку солнечного дара Араратской долины.

Горбунов наклонил зеленую литого стекла французскую бутылку.

— Спасибо, — поблагодарил Мазин. — До казни у еще есть немного времени. И я хотел бы им воспользоваться. Вам знакома фамилия Редькин?

— Редькин? Еще бы! Такая душистая фамилия. Он изложил свои показания письменно? Или в доверительной беседе?

Мазин нахмурился:

— Скорее письменно. Я никогда не видел Редькина.

— И уверяю вас, ничего не потеряли. Совсем недавно я имел удовольствие созерцать его в этом самом кресле, в котором, пардон, имею честь принимать вас.

— И какое же ой произвел на вас впечатление?

Горбунов развел руками:

— Простите. Он не произвел на меня впечатления, Редькин — это ничтожество.

Инженер исказил лицо в шутовской гримасе:

— Я огорчил вас? Это ценный свидетель?

— Расскажите о Редькине, — попросил Мазин.

— Серьезно?

Казалось, Горбунова обижает внимание к столь ничтожной, по его мнению, фигуре. Он ждал вопросов о себе. Но Мазин интересовался Редькиным, и инженер пренебрежительно пожал плечами:

— Пожалуйста. Раньше подобные типы вырастали в семьях обеспеченных, а теперь, когда все равны, успешно дозревают на самых скромных хлебах. Отец его мне неизвестен, как, я думаю, и ему самому. Мать недавно умерла. Насколько я знаю, это был человек низкооплачиваемый, трудяга. Отрывая ото рта последний кусок, она умудрилась обогатить общество никчемнейшим эгоистом с соответствующим самомнением, помноженным на комплекс неполноценности.

Мазин слушал внимательно.

— Не слишком ли жестко вы его судите?

— Я сужу снисходительно.

— Чем он вам не пришелся?

— Не пришелся Это просто глубоко чуждый мне.

— Однако вы были знакомы?

— Да, не могу отрицать. Мы познакомились, когда он тунеядствовал на море после очередного провала на экзаменах и примазался к нашей компании.

— Вашей и Белопольской?

— Совершенно верно. Вокруг красивых женщин всегда увивается добровольная свита. Неудавшийся студент Редькин, какой-то тренер с квадратной челюстью, несостоявшийся чемпион и прочая и прочая.

— Вы имеете в виду себя?

— Сознаюсь! — не смутился Горбунов. — Эту женщину нужно видеть. Какая прелесть! Женщин нужно смотреть на пляже! Ах, как мы не умеем ценить живую красоту. Предпочитаем безрукую каменную Венеру.