— И потом… — Ладочников поцеловал Милу в щеку. — Ты, Насть, находишься сейчас в ауре денег и тайны, а это всегда возбуждает и вызывает нездоровый интерес. Хотя здоровый сексуальный тоже вызывает.
— Пора вылезать из этой ауры. Ребята, вы сегодня здесь ночевать будете?
Мила замахала руками, протестуя. Решили, что девочки отдельно, мальчик отдельно, но ночью Мила все равно перебралась со своего дивана в спальню к Косте. Оставалось только завидовать.
Ночью они расхулиганились настолько, что начали бродить по квартире, и не было возможности пройти на кухню. Мила делала вид, что к ванной, из которой она вышла, она не имеет никакого отношения, Костя выглядел усталым.
Конечно, время было позднее, но настроение располагало.
— Костя. Ты слышишь меня?
— Слышу.
— Костя, а хочешь хотя бы немного с Андреем посчитаться?
— Да. Очень. Когда?
— Не знаю, Ладочников… Не знаю. Я тебе позже скажу, когда у меня в мозгах все оформится.
— Насть, а Насть, может, ты не будешь влезать? Я рассказал об армии и теперь жалею… Не для тебя это.
— Конечно, не для меня, Костя. Но другого выхода нет.
Лейтенант еще что-то хотел сказать, но я замахала руками и закрыла уши.
— «Утро вечера мудренее» — народная пословица. Между прочим, проверенная веками, значит, стоит к ней прислушаться…
В восемь часов утра глаза открылись сами собой, Стерва почувствовала это и села около дивана с видом пионера «всегда готов!». Действительно, надо пойти погулять с собакой, разработать ногу и проветрить голову. Лежать и смотреть в потолок, переваривая одно и то же, уже невмоготу.
На улице подморозило, народ переоделся в шубы. Почти все торопились к автобусным остановкам или шли муравьиной тропой к метро. Спешили, серьезными лицами настраиваясь на трудовые будни.
Сразу вспомнились ЖБК, предпраздничная полировка паркета и поломанные пылесосы. Раз в квартал я раздавала по отделам заводоуправления канцелярские товары. В этот день там было веселье, женщины растаскивали по домам яркие тетрадки и авторучки, радовали домочадцев. Мне всегда было грустно в эти дни, даже не для кого было спереть ластик. Для себя неинтересно, а у Милы сын слишком маленький…
Стерва резво семенила по припорошенной снегом зеленой траве, привычно принимая редкие комплименты от умиляющихся на нее женщин. Я шла следом, опираясь на палку, буквально заставляя себя не хромать. Рефлекторно я перегибалась вправо, сопротивляясь непривычной команде наступать на оперированную ногу.
По отработанному маршруту мы вышли на бульвар, доплелись до палатки с газетами и повернули обратно. На обратном пересечении проезжей части бульвара мимо нас медленно проехала белая «копейка» в желтых разводах ржавчины, подала назад и встала у того места, где мы со Стервой собрались переходить дорогу. Чертыхнувшись, я примерилась, с какой стороны лучше обойти немытую машину, но водитель открыл дверцу. Я пригляделась… Подхватив тявкающую Стерву и палку, быстро влезла в машину.
— Лешенька.
— Подожди.
Алексей проехал подальше и завернул во двор, ближе к мусорным бакам и гаражам — «ракушкам». Я сидела, сжавшись. Не верилось, что рядом мой любимый мужчина, тепло тела которого не забывалось никогда.
Алексей пристроил машину, я смотрела на его руки, поворачивающие руль, на складки куртки, на розовое аккуратное ухо, проглядывающее сквозь волны светлых волос… Алексей пересадил Стерву на заднее сиденье и, притянув меня к себе, медленно поцеловал глаза и губы.
— Милая моя. Я так соскучился.
У меня внутри все взорвалось. Я не заплакала и не закричала от радости или отчаяния, мне нестерпимо захотелось его. Сейчас, немедленно. Содрать одежду и провести руками по атласной смугловатой, почти без волос коже, прислониться лбом к плоскому животу или губами к плечам. Он понял это в секунду и улыбнулся:
— Настя, времени в обрез. Я угнал машину и должен ее вернуть незаметно. В моей «Хонде» стоит «жучок», да и телефон в ней вычисляется, даже когда выключен.
— Леша, какой ты красивый. Ты мне снишься каждую ночь.
Алексей погладил мое лицо. Его пальцы, самые нежные в мире, прошлись по щекам и лбу. Мне захотелось плакать. Он смотрел влюбленно, но говорил вещи, которые доходили до моего сознания с запаздыванием в несколько секунд:
— …Ты должна создать суету. Ходить из квартиры в квартиру, отключать видеокамеру у двери, прерывать звонки, сама названивать по десять раз всем подряд. С тебя должны снять наблюдение. Андрей сказал, что сможет разрешить нам встретиться, но я уверен, ребята из «конторы» будут наблюдать из каждого угла и фиксировать любой контакт на все аудио- и видеоносители.
— Лешенька, давай заедем в ближайший кинотеатр. Ненадолго, на полчасика, а лучше в общежитие и на час, я тут в одном с хорошими ребятами познакомилась, они нам комнату выделят. Там даже документов не спросят…
— …Ходи между двумя квартирами, разбери телефоны. Если милиция или органы начнут спрашивать о странных действиях, заяви, что тебе надоело быть в роли подопытного кролика и вообще «прослушка» незаконна.
Алексей слушал меня, но не хотел услышать. Его лицо, как всегда, быстро изменялось от эмоций. Он так нервничал, что больше не имело смысла говорить о своем желании.
— Хорошо, я все сделаю. Но когда я смогу заснуть? Просто спокойно заснуть, уткнувшись в тебя?
— Не плачь. Обязательно придумаем что-нибудь.
— Леша… они оставят тебя в покое?
— Конечно, и очень скоро. Как только замаячит окончание оснастки типографии — меня убьют.
— Значит, и меня?
— Тебя не обязательно, если не узнают о нашей встрече. Я как бы работаю на ФСБ. Но одновременно контактирую с бандитами. Вроде бы ФСБ разрабатывает банду Мити и Жоры, а на самом деле мне кажется, что они полностью устраивают друг друга, каждый занимает свою нишу и другому не мешает. Ну их-то понять можно. Сейчас я работаю и на тех, и на других. Создаю типографию для ФСБ. Но частью реализации займутся бандюки. Сама понимаешь, я для них стану костью в горле…
— Они убьют меня твоей смертью.
Слезы, поднимавшиеся из середины груди и сжавшие горло, вырвались из меня всхлипами. Стерва на заднем сиденье заскулила в унисон.
— Настя, прекрати истерику и размазывание соплей. Не дождутся они. Но легче выбраться из этой передряги с деньгами. Слышишь? С деньгами. Ты должна мне их принести.
— Конечно. Постараюсь продать драгоценности.
— Нет. Ты должна принести мне тысяч двести. Они в подвале.
Леша перестал меня обнимать, достал сигареты, закурил.
— На даче в подвале?
— Нет, в квартире.
— На лоджии?
— Нет. Ниже. Из подвала лоджии есть ход в заброшенное бомбоубежище, в нем типография…
— Та самая?!
— Потише. Та самая. Вход только через твою квартиру. Как нога?
— Нога нормально, скоро смогу ходить без палки.
— Насть, я не могу видеть, как ты плачешь… Ты почти не хромаешь?
— Стараюсь. Леш, так что же? Типография, которую ищут фээсбэшники, милиция и бандиты, находится у меня под ногами?
— Не совсем. Она под ногами у тех, кто гуляет с собаками под твоими окнами.
Достав из кармана шубы носовой платок, я вытерла мокрый нос и посмотрела по сторонам. Люди все так же спешили к метро и к автобусам, из хлебного магазина выныривали старушки, на маленьком рынке выставляли палатки замерзшие продавцы. Как обычно, как каждый день. Люди зарабатывали деньги. Кто как мог, по преимуществу честно и долго.
Алексей приоткрыл окно и закурил. Даже от жеста, которым он доставал сигарету из пачки, опять закружилась голова… Этот мужчина может делать со мной что угодно…
— Леша, а если я тебе их не принесу?
— Что не принесешь?
— Деньги.
— Тогда меня используют и убьют.
— А где ты взял миллион?
— Там же, в бомбоубежище. У нас был запас из первых, не совсем удачных партий.
— А новые деньги от настоящих практически не отличаются?
— Практически нет.
— И сколько их там?
