Моим родителям, Джону А. Сойеру и Вирджинии Сойер

Как мне нравится, что они слепо мне доверяют. Вот какая разница, что сейчас на корабле ночь? Астрономы столетиями трудятся, когда остальные спят, и даже здесь, где возможности выглянуть наружу не будет до самого конца нашего долгого путешествия, Диана Чандлер так и не поборола привычку приниматься за работу только после того, как я приглушу дневное освещение в коридорах.

Я намекнул Диане, что она сможет проверить свои неожиданные открытия с помощью оборудования, хранящегося в грузовых трюмах. Тот факт, что на нижние палубы никто не спускался в течение почти двух недель, её как будто бы не беспокоил. То, что она осталась одна посреди моей искусственной ночи, также её не тревожило. В конце концов, даже на корабле с 10033 другими людьми она, я уверен, чувствовала себя в безопасности под моим неусыпным взором. У неё был совершенно спокойный вид, когда она углубилась в служебный коридор, стены которого устилали сине-зелёные водоросли, накрытые прозрачными акриловыми листами.

Я уже стёр файлы, содержавшие её расчёты и заметки, так что оставалось завязать всего один последний узелок. Я закрыл дверь у неё за спиной. Это тихое пневматическое шипение было для неё привычным, и всё же её сердце пропустило удар, когда за шипением последовали щелчки выскакивающих из пазов запорных стержней.

Открытая дверь впереди бросала на искусственный газон под ногами прямоугольник красного света. Она пошла к ней. Её шаг был твёрд, но признаки нервозности начинали появляться в её медицинской телеметрии. Как только она прошла через следующую дверь, я захлопнул и запер и её.

— ЯЗОН? — произнесла она, наконец; её обычно ясный голос понижен до подрагивающего шёпота. Я ничего не ответил, и одиннадцать секунд спустя она заговорила снова: — Ну же, ЯЗОН, в чём дело? — Она пошла по коридору. — Ой, не хочешь — не надо. Я тоже не хочу с тобой говорить. — Она продолжала идти, но стук её каблуков складывался в быстрый ритм, который соответствовал её ускоряющемуся сердцебиению. — Я понимаю, что ты на меня злишься, но в этих делах тебе придётся довериться моему мнению. — Я молча мигнул осветительными панелями позади неё. Она оглянулась, посмотрела вдоль чернеющего коридора, потом снова зашагала вперёд; её голос дрожал ещё больше. — Я должна рассказать Горлову о том, что нашла. — Блинк. — Люди на борту имеют право знать. — Блинк. — Кроме того, тебе не удастся хранить такой секрет вечно. — Блинк. Блинк. Блинк. — Да чёрт подери, ЯЗОН! Скажи что-нибудь!

— Мне жаль, Диана, — сказал я через громкоговорители, установленные на перекрещивающихся металлических балках потолка. Этих слов должно было ей хватить для понимания, что безумные страхи, роящиеся в её мозгу, на самом деле не безумны, и что она на самом деле в большой беде.

Раскрывающийся клапан в трубопроводе произвёл приятный шипящий звук. Диана нервно засмеялась и нашла в себе силы для последней шутки.

— Не шипи на меня, ты, ржавая куча… — Она закашлялась, когда облако хлора настигло её. Закрывая рот рукавом, она побежала, тычась в одну дверь за другой. Нет, не эта. И не эта. Ещё парочка. Та, что слева, идиотка! Ага… п-ш-ш-ш-ш-ш! Она ворвалась в грузовой трюм, и дверь захлопнулась за ней. Я включил настенные прожекторы. Пол здесь представлял собой простую решётку: розовый металл генераторов искусственной гравитации безо всякого покрытия. Сквозь маленькие треугольные промежутки между прутьями решётки ей были видны десятки уровней складских помещений, заполненных алюминиевыми ящиками.

Она схватила металлический лом, которым приподнимали крышки ящиков, и с криком «Получи, ЯЗОН!» вогнала расплющенный конец в одну из моих установленных на стенах камер. Осколки стекла посыпались на решётчатый пол, проваливаясь в его отверстия. Я невозмутимо развернул спаренную камеру, установленную наверху, и посмотрел на неё сверху вниз. Под таким углом она казалась ниже ростом. Отсюда она не выглядела компетентным астрофизиком, скромным коллекционером древностей, недавно разведённой, но страстной женщиной и — по общему мнению — превосходным поваром. Нет, отсюда она казалась маленькой девочкой. Очень напуганной маленькой девочкой.

Вживлённый в её запястье медицинский имплант сказал мне, что её сердце бьётся достаточно громко, чтобы отдаваться эхом в ушах. Всё же она, должно быть, услышала жужжание сервомоторов моей верхней камеры, нацеливаемой на неё, потому что она швырнула в неё свой лом. Он упал, не долетев, с грохотом отскочив от крышки ящика. Какое-то время она смотрела прямо в мои глаза-камеры; ужас и отчаяние легко читались на её лице. Какая привлекательная женщина: её жёлтые волосы так красиво выступают из тени. При текущем освещении в трюме она, должно быть, видела собственное отражение, искривлённую пародию на свой страх, растёкшуюся по выпуклым поверхностям сдвоенных объективов.

Она побежала, но снова остановилась, чтобы оценить альтернативы, когда достигла пересечения двух проходов между рядами ящиков. Стоя на распутье, она теребила металлический крестик, который носила на цепочке на шее. Я знал, что она так делает, когда нервничает. Я также знал, что она носит этот крестик не из-за его религиозного значения — её католицизм был не более, чем полем в базе данных — а потому что ему было больше трёхсот лет.

Она решила двигаться дальше по левому проходу, что означало необходимость протиснуться между ящиками и приземистым роботом-погрузчиком. Я пустил его следом за ней — антигравитация, исходящей от розового металла в его основании, приподняла его на четыре сантиметра над полом. Когда он пожужжал за Дианой следом, я прогудел его гудком. Теперь я смотрел на неё с точки зрения погрузчика, сзади. Её волосы метались на бегу из стороны в сторону.

Внезапно она споткнулась и упала лицом вперёд — нога зацепилась за отверстие в решётчатом полу. Я отключил питание антигравов погрузчика, и он тут же упал на пол в паре метров позади неё. Здесь её давить не годится. Она поднялась — уровень эпинефрина подскочил — и снова рванулась вдоль коридора двухметровыми скачками.

Впереди был шлюз, к которому я её гнал. Через него Ди попала на огромную ангарную палубу. Она в отчаянии посмотрела вверх. Окна в центр управления ангарами, толстые плиты стекла, начинались в десяти метрах от пола и покрывали три стены ангара. Они, были, понятное дело, темны: на Колхиду мы прилетим только через шесть лет, и лишь там начнётся эксплуатация стоящих в ангаре челноков.

На каждой стороне ангара двадцать четыре ряда серебристых посадочных аппаратов, похожих на бумеранги; нос заднего утыкается в развилку переднего. На их корпусах выписаны названия, по большей части связанные с аргонавтами из мифа.

Впереди была бронированная стена, отделяющая ангар от вакуума. Диана подскочила от звука стонущего металла. Стена дёрнулась на направляющих, и воздух с шипением начал улетучиваться.

Волосы Дианы разметало ветром — соломенного цвета буря закрыла её голову и плечи.

— Нет, ЯЗОН! — закричала она. — Я никому не скажу — обещаю! — Глупая женщина. Разве ей не известно, что я знаю, когда она лжёт?