– Я их запускаю, не драконов, конечно, а воздушных змеев. Вот погоди, наступит октябрь, и Рут споет: «Пусть душа твоя взмывает, как воздушный змей» – или что-то вроде того. Что у меня еще есть? Четыре неправильных дедушки и бабушки и коллекция бабочек. Об остальном сама догадайся.

Иди-ка поближе. Видишь, у Герберта старый театральный бинокль, он им все время обшаривает канал. Герберт – наш маяк. А там, на другой стороне, – железная дорога, видишь? А там внизу – старая лодка, в ней все время сидит кто-нибудь из наших.

А если ты пройдешь немного дальше в сторону гор, там будет цепная карусель.

Цепная карусель – это красота: можно всем хвататься за руки, а потом отпускать.

– И сразу улетаешь далеко друг от друга!

– И закрываешь глаза!

– А если повезет, цепи порвутся. Музыка современная, и размах аж до Манхеттена, так говорит человек в тире. А уж если цепи оборвутся! Знать бы, кому уже привалила такая удача?

– Каждый год приходит кто-то из какой-то комиссии и проверяет карусель. И очень зря, говорит человек в тире. Только мешает людям летать. Но они и сами рады, хотят, чтобы им мешали, так говорит человек в тире.

– А потом как начнут раскачиваться – и переворачиваются вниз головой!

– И тут они наконец замечают, что перевернулись вниз головой, говорит человек в тире.

Дети говорили неудержимо, перебивая друг друга.

– А вы уже много катались? – потерянно спросила Эллен.

– Кто, мы?

– Ты имеешь в виду нас?

– Мы еще ни разу не катались.

– Ни разу?

– Запрещено: цепи могут порваться!

– Наши бабушки и дедушки слишком тяжелые.

– Но иногда приходит человек из тира и садится рядом с нами. Он говорит: пускай лучше слишком тяжело, чем слишком легко! Он говорит: они нас боятся.

– Нам еще и поэтому нельзя кататься на карусели.

– Только если спасем ребенка!

– А если ребенок в воду вообще не свалится?

– Вообще?

Детей охватил ужас.

– Что ты сочиняешь? Лето еще не скоро кончится!

– И почему ты спрашиваешь? Ты же не из наших!

– Один неправильный дедушка и одна неправильная бабушка! Этого мало!

– Ты не понимаешь. Тебе не так важно спасти ребенка. Ты и так можешь сидеть на всех скамейках! И так можешь кататься на карусели! Ну что ты ревешь?

– Я подумала… – всхлипнула Эллен, – я только подумала вдруг… подумала, что вот приходит зима. А вы все сидите тут, рядышком, и ждете этого ребенка! У вас под ушами, носами, глазами наросли длинные сосульки, и бинокль замерз. И вы смотрите и смотрите, а ребенок, которого вы хотите спасти, все не тонет. Человек из тира давно ушел домой, цепные карусели заколочены досками, и драконы уже набрали высоту. Рут хочет запеть, Рут хочет сказать: «А все же…» Но у нее нет сил открыть рот.

А там люди в теплых, светлых вагонах прижимаются щеками к холодным окнам: «Посмотрите, посмотрите вон туда! Там, за каналом, где такие тихие улочки, справа от газометра, за рекой, покрытой льдом, – что там за маленький памятник в снегу? Памятник? Интересно, кому это памятник?»

И тогда я скажу: детям, у которых неправильные бабушки и дедушки. И тогда я скажу: мне холодно.

– Да успокойся ты, Эллен!

– Не бойся за нас, скоро мы спасем ребенка!

Вдоль канала шел какой-то человек. Вода в реке корежила его отражение, морщила, растягивала его, а потом на миг оставляла в покое.

– Жизнь, – сказал человек, поглядел вниз и засмеялся, – жизнь – это целительная жестокость. – А потом плюнул далеко в грязное зеркало.

Две старухи стояли на берегу и возбужденно переговаривались.

Они так частили, словно читали наизусть стихотворение.

– Попробуйте узнать себя в речной воде, – сказал мужчина, проходя мимо, – по-моему, выглядите вы ужасно странно. – И пошел прочь спокойно и быстро.

Увидев детей, он помахал им и прибавил шагу.

– Бродил я по белу свету, – пели в два голоса Рут и Ханна. – Прекрасен, велик наш мир. – Остальные дети молчали. – А все же… – пели Рут и Ханна. Лодка покачивалась на воде.

– А все же! А все же! – крикнул мужчина и пожал всем детям по очереди руки. – А все же… А все же… А все же – что?

– Это Эллен, – поспешно объяснил Георг. – Из дедушек и бабушек двое неправильных, двое правильных. Ничейный счет.

– А это мы все, – засмеялся мужчина и своей большой рукой похлопал Эллен по плечу, – радуйся, когда все становится ясно.

– А уже ясно, – с сомнением сказала Эллен.

– Радуйся, когда все становится ясно, – повторил мужчина. – Когда справа кто-то смеется, а слева кто-то плачет, ты к кому пойдешь?

– К тому, кто плачет, – сказала Эллен.

– Она хочет с нами играть! – закричал Герберт.

– У нее мама уехала, а отец в армии.

– А где ты живешь? – строго спросил мужчина.

– У моей неправильной бабушки, – испуганно ответила Эллен, – но она на самом деле правильная.

– Погоди, скоро обнаружишь, как неправильно все правильное, – проворчал мужчина.

– Эллен боится… – тихо сказал Георг. – Ей страшно, что ребенок, которого мы хотим спасти, так и не свалится в воду.

– Как тебе такое могло в голову взбрести? – гневно крикнул мужчина и встряхнул Эллен. – Как только тебе могло такое взбрести в голову? Если ребенок хочет, чтобы его спасли, он непременно упадет в воду, понимаешь?

– Да, – испуганно согласилась Эллен и попыталась вырваться.

– Ничего ты не понимаешь! – сказал мужчина и разъярился еще больше. – Никто не понимает, что с ним творится. Все хотят спастись, а падать в воду не хотят. Но как можно спасти того, кто не падает в воду?

Старая лодка все покачивалась.

– Она выдержит только одного из нас! – Биби попыталась отвлечь мужчину.

– Только одного, – повторил он уже спокойнее. – Только одного. И правильно, так и надо.

– Слабая лодка, – презрительно пробормотал Курт.

– Она умнее океанского лайнера, – возразил мужчина. Он уселся совсем рядом с детьми. Вода невозмутимо поплескивала в стенки каната.

– А как у вас? – боязливо спросила Эллен. – Я имею в виду, с дедушками и бабушками?

– Четверо правильных и четверо неправильных, – сообщил мужчина и вытянул ноги на серой траве.

– Не может быть! – засмеялась Эллен. – Восемь дедушек и бабушек?

– Четверо правильных и четверо неправильных, – стойко повторил мужчина и тремя пальцами скрутил себе сигарету, – как у каждого из нас.

Птицы летали низко над водой. Герберт без устали смотрел на воду в бинокль.

– Кроме того, я почти как боженька, – объяснил мужчина, совсем сбив Эллен с толку, – я хотел владеть целым светом, а владею тиром.

– Мне очень жаль, – вежливо сказала Эллен. И снова все примолкли. Дети внимательно следили за каналом. Позднее солнце коварно улыбалось из-за их плеч, но они ничего не замечали.

Мы ждем чужого ребенка, мы спасем его, чтобы не утонул, и отнесем в ратушу. Какие молодцы! – скажет бургомистр. – Забудьте про ваших бабушек и дедушек. С завтрашнего дня можете снова сидеть на всех скамейках, с завтрашнего дня можете снова кататься на карусели – завтра – завтра – завтра…

– Рыбы играют! – засмеялся Герберт, и бинокль заплясал у него перед глазами.

– Маяк их видит, а они маяка не видят, – задумчиво сказала Рут. – Можно подумать, что все перепуталось. А ведь в одной песне так и поется.

– А все же, – закричал человек из тира и внезапно вскочил на ноги, – а все же вы у меня еще сегодня покатаетесь на карусели!

– Вы сами в это не верите, – недоверчиво сказала Ханна. Биби медленно подтянула гольфы.

– Вы хоть понимаете, чем вы рискуете?

– Там! – крикнул Герберт вне себя. – Чужой ребенок! Он тонет!

Леон взял у него из рук бинокль.

– Это взрослый мужчина, – с горечью сказал он. – Плывет.

– Пошли, – тянул их владелец тира, – я не шучу. Мой компаньон уехал, вам выпала единственная возможность. В это время никто не станет летать. Вы будете одни.

– Мы будем одни, – повторил ошарашенный Георг.

– Здорово! – крикнула Биби, и это прозвучало, словно птичий крик. – А Эллен?