11. (1) Вот почему отцы сенаторы, чья мудрость прежде укрепляла пошатнувшееся государство, сейчас мечутся, покоряясь чужой воле, склоняясь то в одну, то в другую сторону: принимают сначала одно, потом другое постановление; как им велит злоба или же благоволение тех, кто господствует, так они и решают, что полезно и что вредно государству. (2) Будь свобода равной для всех или голосование — более тайным^[32], государство было бы сильнее, а знать менее могущественна. (3) Но поскольку уравнять всех людей трудно, так как доблесть предков оставила знатным людям добытую для них славу, высокое положение, клиентелы, а остальные люди в большинстве своем введены в сенат недавно^[33], то избавь их от страха при голосовании: так при сохранении тайны каждому его собственные интересы будут дороже чужого могущества. (4) Свобода одинаково желанна хорошим и дурным, смелым и трусам; но большинство отказывается от нее из страха. Глупейшие люди! Неясный исход борьбы они по нерешительности заранее расценивают как свое поражение. (5) Так вот сенат, думается мне, можно укрепить двумя мерами: увеличением числа сенаторов и введением табличек для голосования; табличка будет служить для сохранения тайны — дабы сенатор действовал более независимо, что же касается многочисленности сената, то она дает больше и защиты и пользы. (6) Ведь в последнее время одни, занятые судебными делами, другие — делами личными, своими и своих друзей, совсем не участвовали в совещаниях, где рассматривалось положение в государстве. И удерживала их от этого не столько занятость, сколько их гордость тем, что они носители верховной власти. Знатные люди вместе с немногими сенаторами, которых они вовлекли в свой лагерь, одобряют, отвергают, постановляют все, что им угодно, действуют по своему произволу. (7) Но когда после увеличения числа сенаторов голосование будет проводиться путем подачи табличек, они, право, забудут свою гордость, раз им придется повиноваться тем людям, которыми они ранее повелевали.

12. (1) Быть может, ты, полководец, прочитав мое письмо, захочешь узнать, каково, по моему мнению, должно быть число сенаторов и как между ними разделить многочисленные и разные обязанности; а кроме того, поскольку я считаю нужным вверить правосудие всем гражданам первого разряда, — как станут распределяться дела и сколько судей будет в каждом суде^[34]. (2) Определить все это в деталях мне было бы нетрудно, но я счел нужным сперва изложить свой план в целом и доказать тебе его правильность. Если ты решишь пойти по этому пути, остальное будет очевидно. (3) Я сам хочу, чтобы мой совет был разумен и наиболее полезен. Ведь всюду, где тебе будет сопутствовать успех, и меня молва прославит. (4) Но самое мое сильное желание — любым способом и как можно скорее помочь государству. (5) Свобода мне дороже славы, и я настоятельно прошу тебя, прославленного полководца, покорителя галльских племен^[35], не допускай, чтобы величайшая и непобедимая держава римского народа приходила в упадок от дряхлости и распадалась из-за внутренних раздоров. (6) Случись это, ни ночью, ни днем ты, конечно, не будешь знать покоя и, измученный бессонницей, будешь носиться как бешеный и безумный, охваченный сумасшествием. (7) Я твердо убежден в том, что жизнь всех смертных — на виду у божества, которое оценивает любой поступок, и хороший, и дурной, но по велению природы хорошие и дурные люди получают разное воздаяние. (8) Если же это иногда происходит с опозданием, то голос совести позволяет все же каждому надеяться.

13. (1) Если бы отечество и твои предки могли говорить с тобой, они, разумеется, сказали бы тебе: «О Цезарь, мы, храбрейшие мужи, породили тебя в лучшем из городов, чтобы ты был оплотом и украшением для нас, а врагам внушал ужас; (2) то, что нам досталось ценой многих трудов и опасностей, мы при твоем появлении на свет передали тебе одновременно с жизнью: величайшее на земле отечество, самые прославленные в отечестве дом и ветвь рода, кроме того, прекрасные качества, честно приобретенное богатство — словом, все украшения мирного и все награды военного времени; (3) за эти величайшие милости мы не требуем от тебя ни низкого или дурного поступка, а восстановления уничтоженной свободы. (4) Когда это свершится, молва о твоей доблести, конечно, будет порхать на устах у всех народов^[36]. (5) Ибо в наше время, хотя ты в Италии и в походах совершил выдающиеся подвиги, все же слава твоя равна славе многих храбрых мужей; но если ты спасешь Город с его славным именем и величайшим могуществом от уже близкого падения, то кто на земле будет более знаменит, более велик, чем ты? (6) Ибо, если теперь из-за болезни^[37] или по велению рока державу нашу постигнет несчастье, кто усомнится в том, что весь мир будут ожидать опустошения, войны, резня? Итак, если у тебя появится желание послужить родине и предкам, то ты, восстановив государственный строй, впоследствии славой своей превзойдешь всех людей и тебя посмертно будут восхвалять больше, чем при жизни. (7) Ведь смертных при жизни часто преследует Фортуна, часто — ненависть; как только их жизнь склонится перед законом природы, то, когда умолкнут хулители^[38], доблесть сама возвышает себя все больше и больше».

(8) Я изложил в своем письме возможно короче все, что признал самым полезным и что, по моему убеждению, тебе пригодится. Теперь заклинаю бессмертных богов: пусть все, что ты совершишь, принесет благо тебе и государству.

Второе письмо

(лето 46 г.)

1. (1) Когда-то твердо верили в то, что Фортуна дарует царства и державы, как и многое другое, чего люди сильно желают, поскольку все это, с одной стороны, нередко доставалось тем, кто того не заслуживал, как бы по прихоти судьбы, а с другой стороны, ни у кого не оставалось в целости и сохранности. (2) Жизнь, однако, доказала справедливость изречений Аппия:^[39] каждый — кузнец своего счастья. Более всего это верно в отношении тебя, который настолько превзошел других, что люди, прославляя твои действия, уставали раньше, чем ты, хвалы достойное совершая. (3) Впрочем, как созданное трудом, так и достигнутое доблестью следует оберегать возможно тщательнее, дабы оно из-за небрежения не испортилось и не рухнуло, обветшав. (4) Никто ведь не уступает другому своей верховной власти добровольно, и того, кто более могуществен, как бы ни был он добр и милосерден^[40], все же страшатся, ибо он может злоупотребить властью. (5) Это происходит потому, что большинство властителей заблуждается, полагая, что чем ничтожнее те, кем они повелевают, тем надежнее их защита. (6) Напротив, так как сам ты честен и деятелен, то тебе подобает властвовать над самыми лучшими людьми, ибо самые дурные — те, которые терпят правителя с величайшим неудовольствием. (7) Но привести в порядок то, что добыто оружием, тебе гораздо труднее, чем твоим предшественникам, потому что, ведя войну, ты был более мягок, чем другие в мирные времена. (8) К тому же победители требуют добычи, а побежденные ведь — граждане. Из этих затруднений ты и должен искать выход и на будущее укреплять государство, причем не только оружием и против врагов, но — и это много, много труднее — также и благими средствами мира. (9) Итак, положение вещей требует, чтобы все сколько-нибудь мудрые люди дали самые лучшие советы, на какие только способен каждый из них. (10) Мне же кажется так: от того, каким путем ты достиг победы, будет зависеть и все, что нас ожидает.

2. (1) Теперь же, дабы тебе было легче принимать наилучшие решения, ознакомься с моими краткими советами, которые я тщательно обдумал. (2) Ты, император, вел войну с человеком прославленным, могущественным, жадным до власти, не столько мудрым, сколько удачливым;^[41] за ним последовали лишь немногие, ставшие твоими недругами из-за того, что считали себя несправедливо обиженными, а также те, кто был связан с ним родственными или иными тесными узами^[42]. (3) Власти же не разделил с ним никто, а если бы Помпей смог это стерпеть, война не потрясла бы всего мира. (4) Остальное множество людей присоединилось к нему не столько по здравому размышлению, сколько подражая остальным, которых они считали более дальновидными.