130. Между тем Брут бежал в горы с достаточным количеством воинов, собираясь ночью вернуться в лагерь или спуститься к морю; но так как все было окружено сторожевыми постами врагов, он в полном вооружении заночевал вместе со всеми. Рассказывают, что, глядя на звезды, он сказал: "Зевс, пусть не скроется от тебя тот, кто является виновником всех моих бед"13,подразумевая, конечно, Антония. Эти слова, как говорят, и сам Антоний произнес во время своих личных несчастий, раскаиваясь в том, что, имея возможность быть союзником Кассия и Брута, он сделался слугою Октавиана. Теперь и Антоний ночевал вооруженным около укреплений, устроенных против Брута, сложив вал из снесенных вместе трупов и добычи. А Цезарь, трудившийся до полуночи, ушел вследствие болезни, передав Норбану охрану лагеря.
131. Увидев, что и на следующий день остались вражеские засады, и имея неполных четыре легиона, поднявшихся вместе с ним на гору, Брут сам остерегся идти к воинам, а послал к ним их начальников; последние были смущены допущенной ими ошибкой и раскаивались в ней; Брут поручил им выяснить, хотят ли солдаты прорваться через засады и возвратить себе свое имущество, пока еще оберегаемое оставшимися друзьями. Солдаты, безрассудно выступившие в бой и проявившие в нем большую храбрость, теперь, под влиянием того, что бог уже повредил их разум, недостойным образом ответили своему полководцу: "Пусть он решает сам про себя; мы же, многократно подвергавшиеся испытаниям судьбы, не хотим терять последнюю надежду на примирение". Тогда Брут сказал друзьям: "Итак, я больше уже ничем не могу быть полезен родине, раз они так настроены", и, позвав эпирота Стратона, своего друга, приказал ему убить его, а когда тот стал убеждать его еще подумать, позвал одного из рабов. Стратон сказал: "Нет, Брут, не надо рабов! Для исполнения твоего последнего приказания, раз ты на него решился, у тебя найдется друг". С этими словами он вонзил свой меч в бок Бруту, который не отвернулся и не отступил назад.
132. Так умерли Кассий и Брут, мужи, выделявшиеся среди всех римлян благородством, славой и неоспоримой доблестью. Их обоих, несмотря на их принадлежность к партии Помпея Великого, и Гай Цезарь из врагов и противников сделал своими друзьями, а среди друзей своих именно их любил как сыновей. Точно также и сенат всегда был к ним обоим особенно благорасположен, считая их в их несчастии достойными особенного сожаления; ради них обоих он всем объявил амнистию; а когда они были осуждены на изгнание, дал им провинции, чтобы они не оказались в положении изгнанников. Этим сенат не оказывал пренебрежения к Гаю Цезарю и не проявлял радости по поводу происшедшего: ведь сенат и при жизни Цезаря удивлялся его доблести и его успехам и по смерти его устроил ему похороны на государственный счет, объявил его деяния бессмертными и учредил магистратуры и провинции во многом в соответствии с предписаниями Цезаря, считая, что не найдет ничего лучшего, чем то, что решил Цезарь. Но любовь сената к Бруту и Кассию, опасение за них довели сенат до того, что он не побоялся даже дурной молвы: так дороги всем они стали. Также и наиболее благородные из изгнанников ценили их более, чем Секста Помпея, хотя они и находились дальше и охвачены были непримиримой враждой, Помпей же, напротив, был ближе, под рукою, и никакая непоправимая вина над ним не тяготела.
133. Когда явилась надобность в боевых действиях, Брут и Кассий в течение неполных двух лет собрали войско, включавшее свыше двадцати легионов тяжеловооруженных, около двадцати тысяч конницы и свыше двухсот военных кораблей; собрали также и прочее снаряжение в достаточном количестве и набрали частью путем добровольных взносов, частью принудительно несметное количество денег. Они провели ряд войн с народами, с городами и со многими представителями противной партии и везде имели успех. Народы они покорили себе на пространстве от Македонии до Евфрата; и всех, с кем они воевали, они склонили к союзу с ними, так что могли без опасений пользоваться их помощью. Пользовались они содействием царей и династов, также и парфян, хотя последние и были враждебны римлянам: их они употребляли только для менее значительных дел, к участию же в более крупных предприятиях не допускали, чтобы не приучать племя варварское и враждебное к слишком большой близости к римлянам. Но самым удивительным было отношение войска, в большей своей части составившегося из прежнего войска Гая Цезаря: и это-то войско, относившееся к Цезарю с необычайно ревностной любовью, склонили на свою сторону убийцы Цезаря. За ними оно последовало в походе против сына Цезаря, и им оно было более верным, чем Антонию, союзнику и соправителю Цезаря. Никто из них не покинул Брута или Кассия даже и при их поражении, хотя те же самые воины оставили Антония у Брундизия еще до начала военных действий. Предлогом, побуждавшим нести все тяготы во время их службы у Помпея, и в данном случае служило для солдат то, что они действовали не из личных интересов, а ради демократии - слова красивого, но всегда бесполезного. К себе же самим оба, и Кассий и Брут, отнеслись с одинаковым пренебрежением, когда им стало казаться, что больше они не могут быть полезны родине. Что касается их забот и трудов, то Кассий, ничем не отвлекаясь, все взоры свои устремлял только на войну, подобно тому как в единоборстве борец смотрит только на противника; Брут же питал склонность к науке и не без успеха занимался философией.
134. Однако всем этим их свойствам всецело противостоит их грех в отношении Цезаря. Ведь это был грех не простой и не малый: ведь он был совершен против друга, был совершенно неожиданным; грех против спасшего их в войне благодетеля, представлявший поэтому проявление неблагодарности; грех против императора, что было нечестиво; грех, притом совершенный в курии; грех против жреца, облеченного в священные одежды; грех против властителя, равного которому не было, принесшего пользу и родине и власти более всех других. За это-то Брут и Кассий и подверглись гневу божества, часто подававшего им об этом знамения. Так, когда Кассий совершал в своем войске обряд очищения, ликтор возложил на его голову перевернутый венец, а посвященная Кассием золотая фигурка Виктории упала на землю. Птицы целыми стаями сидели над его лагерем, не издавая никакого крика; непрерывно осаждали его лагерь рои пчел. О Бруте рассказывают, что он, справляя на Самосе день своего рождения, во время пирушки без всякого основания произнес стих, хотя и не был склонен ни к чему подобному: "Убила меня злая судьба и сын Латаны"14. Когда он собирался вместе с войском переправиться из Азии в Европу, рассказывают, он, проснувшись ночью, увидел при меркнувшем свете привидение, неожиданно представшее перед ним, и смело спросил его, кто оно, бог или человек. Призрак ответил: "Твой, Брут, злой демон; явлюсь тебе еще в Филиппах". И, говорят, он действительно явился Бруту перед последним сражением. Затем, когда войско выходило на бой, ему встретился перед воротами эфиоп; считая это дурным предзнаменованием, войско тотчас же изрубило его. Ниспослано божеством было и то, что Кассий при еще неопределившейся победе безрассудно отчаялся во всем, а Брут был вынужден оставить благоразумную медлительность и вступить в бой с людьми, обезумевшими от голода, в то время как сам он был в изобилии обеспечен продовольствием и властвовал на море. И ко всему этому его принудило его собственное войско более, чем вражеское. Часто участвуя в сражениях, они ни разу в них не пострадали, а теперь оба они должны были наложить на себя руки, подобно тому, как они наложили их на Цезаря. Так были наказаны Кассий и Брут.
135. Когда было найдено тело Брута, Антоний тотчас же обернул его в лучший пурпуровый плащ и по сожжении тела послал останки матери его Сервилии. Войско Брута, узнав о его смерти, отправило послов к Цезарю и Антонию и, получив от них прощение, было распределено по их войскам; всего солдат было около четырнадцати тысяч. Кроме того, передались неприятелю также и войска, находившиеся в многочисленных укреплениях. Самые же эти укрепления и весь лагерь были отданы войскам Цезаря и Антония на разграбление. Из находившихся в войске Брута знаменитых мужей одни погибли в сражениях, другие, подобно своим полководцам, сами лишили себя жизни; некоторые умышленно сражались до тех пор, пока не были убиты в бою. Среди них был Луций Кассий, племянник самого Кассия, и Катон, сын Катона, часто бросавшийся навстречу врагам и затем, при их приближении, снимавший шлем или для того, чтобы быть легче узнанным, или чтобы сделать себя более доступным для стрел, а может быть, и для того и для другого. Известный своей мудростью Лабеон, отец Лабеона, еще и теперь пользующегося известностью за знание законов, вырыв внутри палатки яму, по величине достаточную для человеческого тела, и отдав своим рабам все необходимые распоряжения, написал в письме жене и детям обо всем, что считал нужным им поручить, и велел рабам доставить письмо; потом, взяв за руку самого верного из рабов, он обвел его вокруг, как это было в обычае у римлян при освобождении рабов, а затем дал ему меч и подставил горло. Так и ему палатка стала могилой.
