Элика сжала в ладонях смятые простыни. Жар спал, хвала той женщине, что всю ночь поила ее какими-то горькими отварами трав и смазывала ссадины прохладным бальзамом. Девушка старалась не смотреть на вспухшие шрамы, пересекшие крест-накрест ее грудь, понимая, что может просто разрыдаться на потеху своему мучителю. Ужас вновь накрыл ее липким покрывалом. Что с ней будет, когда он придет снова? Она ослаблена, боль затмевает разум при каждом движении, нет сил даже пошевелиться. Теперь она полностью в его власти, униженная, избитая, обессиленная. Он может делать с ней все что захочет, и как ему противостоять в таком состоянии?..

– Я не сдамся! Можешь меня убить, только так ты подчинишь меня себе! – прошептала принцесса. Слезы сжали ее горло. Она не заслужила такой мести! Поединок не был бесчестным. Стоила ли таких страданий поверхностная царапина на коже?..

Стоила. По сути, Элика поступила с ним равноценно. Только, пожалуй, боль ранения… Да и как можно назвать это ранением… была незначительна перед унижением на глазах толпы… Но ведь у принца был выбор. А она лишена даже этого.

Осознание шокирующего, ужасающего положения, в котором она оказалась, обрушилось внезапно, сдавив в тиски неотвратимости и безысходности. Горькие слезы прорвали плотину оцепенения, на этот раз сознание не пришло ей на помощь, оставшись в стороне. Ласковые лучи полуденного солнца словно дразнили своей свободой, проникая сквозь ажурное металлическое плетение, высвечивая обстановку покоев мучителя, а вместе с тем и ужас прошедшей ночи. Боль в истерзанной груди усилилась, потому что рыдания просто согнули тело пополам. Это был крик загнанной раненой львицы, но сил сдержать его не было. Тьма словно подступала со всех сторон, убивая остатки воли и сопротивления. Элика ощущала себя побежденной, проигравшей, сломленной, осознавая все яснее неизбежность и неотвратимость происшедшего. Прибежавшая на крик рабыня, просидевшая с ней ночь, попыталась напоить рыдающую пленницу успокаивающим настоем, но Элика забилась в ее руках, перевернув кубок. Струйки горячего напитка попали на свежие раны, вызвав новый приступ бесконтрольных рыданий. Образ холодных, несмотря на ярость, глаз новоприобретенного господина возник в глубине предавшего сознания.

"Рано или поздно ты сломаешься. Начнем прямо сейчас. Встань!"

Девушка с неизвестно откуда взявшейся силой оттолкнула от себя что-то успокаивающе шептавшую женщину. Боль словно выплеснулась наружу в отчаянном крике.

– Почему ты не дал мне умереть?! Я не хочу так жить, слышишь, не буду!!!

Поверженная отчаянием, она едва ощутила, как сильные руки обхватили ее сзади, удерживая на месте. Теплая ладонь властно, но вместе с тем успокаивающе легла на затылок, удерживая. Вновь кубок ткнулся в ее сжатые губы, Элика закашлялась, когда слегка остывшая жидкость полилась в горло, и сделала несколько судорожных глотков. Знакомый голос пробил баррикады ее оцепенения.

– Тише. Я рядом. Не плачь.

Но на этот раз близость Домиция не смогла успокоить ее отчаянных рыданий. Тогда он просто прижал к себе потерянную, сломленную девочку, стремясь не задеть раны на груди. Элике было все равно, что она раздета, и что кто-то сейчас видит отметины, определившие ее капитуляцию. Все напряжение пережитых дней за время пути, встреча с возненавидевшим ее врагом, унижение вместе с обещанием дальнейшего кошмара сейчас вырвалось на волю, но это было единственным возможным средством для сохранения рассудка.

Она успокоилась лишь к вечеру. Слез просто не осталось в опустошенной душе. Домиций не отошел от нее ни на шаг, опасаясь новой истерики. Элика отрешенно сносила манипуляции врачевательницы, которая смазывала воспаленные отметины обезболивающей мазью, уверяя, что следов на коже не останется уже в скором времени. Принцессе было все равно. Забота о ее гладкой коже значила лишь одно. Ничто не должно оскорбить искушенный взгляд хозяина, когда он пожелает овладеть своей собственностью на ложе из шкур.

Вчера она впервые столкнулась с высказанным в беспрекословной форме желанием мужчины. Невзирая на отсутствие опыта в подобных отношениях, Элика понимала, какой именно будет его месть. Она знала, что происходит между мужчиной и женщиной за закрытыми завесами покоев, Ксения любила делиться с ней этими подробностями без прикрас. Но какое удовольствие, про которое рассказывала сестра, может быть в том, что хотел с ней сделать Кассий Кассиопейский?! В стремлении подчинить ее себе он выбрал беспроигрышное оружие. Элика вспомнила наказанную братом рабыню и ощутила что-то сродни зависти. Лэндал не взял ее силой, не воспользовался правом хозяина, дабы принудить к ложу любви. Ни одной невольнице не уготовил он той участи, которая была уготована ей, высокородной принцессе, рожденной для правления, а не для рабства. Не было у брата еще одалиски, не познавшей в его объятиях удовольствия. Элика сжала зубы. Ее удел насилие. Она увидела это в его глазах, ласка его слов не могла ввести в заблуждение.

Домиций тщетно пытался уговорить пленницу съесть что-либо. Элика поддалась на его уговоры лишь после того, как он рассказал ей об истинном положении дел в королевстве.

– Пять круговоротов солнца его не будет во дворце. Ты в безопасности. Но тебе нужны силы…

В этот день Элика не сказала ему ни слова. Лишь следующим утром обида, так сильно подогреваемая тяжестью унизительного положения, взяла верх.

– Если бы ты только знал… – с упреком прошептала ему в лицо принцесса. – Если бы ты только знал!

Домиция словно захлестнуло от боли и невозможности исправить положение. Элика все еще была ослаблена. Боль не прошла, не смотря на заживляющие компрессы, и натянуть на себя платье она не смогла. Зябко, несмотря на удушающую жару, куталась в накидку, скрепленную узлом у горла. Это одеяние позволяло не растравливать свежие раны, нанесенные плетью.

– Твоя боль, моя боль, – глухо произнес советник принца, глядя куда-то в сторону. Девушка уже не раз слышала подобное кассиопейское изречение, обозначающее сочувствие и сопереживание или же просто поддержку. Но сейчас оно показалось ей неуместным.

– Ты ничего не знаешь о боли. Готова поспорить, ты и малой толики ее не испытал. Или тебе знакома боль, когда ужас просто сжимает тебя со всех сторон, но бежать некуда? Когда тебя лишили возможности сражения в честном поединке, но не убили, а оставили в живых во власти врага? Тебе не понять. Хочешь знать, почему он со мной это сделал?

– Ты пыталась его убить.

– Я попытаюсь снова! Он не будет обладать мной! И ты с ним заодно! – принцесса закрыла лицо руками. Ей казалось, что вчера она выплакала все слезы, но предательский спазм вновь сдавил горло. Память, словно мучитель, подкидывала ей отрезки прошедших событий в самый неподходящий момент.

«Значит, обойдемся без рабского ошейника… Пока что».

– И что он дальше сделает со мной? – дрожащим голосом изрекла Элика, инстинктивно прикрыв шею руками. – Ты же видишь, что мне пришлось вынести… Кому была нужна моя покорность? Разве спасла бы она меня от насилия?! Нет… Зачем ты убеждал меня в обратном?.. Я должна была догадаться… Ты ни разу не снял с меня цепей, даже заручившись моим словом. Не мешал мне общаться со своими воинами, которые поддерживали меня, как могли, наверняка зная, что произойдет вскоре! Лучше бы рассказал мне правду. Тогда я была бы готова к этому!

– Я обещал оберегать тебя, – устало ответил Домиций. Принцесса не могла знать, что ее обвинения в непонимании и бесчувственности новообретенного друга были несправедливы. – Еще не сейчас, но вскоре ты поймешь. Обезопасить тебя для меня вопрос чести. Вскоре я расскажу тебе.

Утром следующего дня Элика ощутила, что силы к ней вернулись. Но это даже не удивляло. Вчера верная врачевательница провела какой-то хитроумный обряд, обращаясь к своим богам и насильно заставляя выпить еще более мерзких на вкус настоев. После этих варварских методов с принцессы сошло семь потов, унося с собой слабость и головокружение, а вместе с ними, как ни странно, отчаянные мысли и душевную боль. Раны на груди уже не полыхали болью при каждом движении, осталось лишь неприятное ощущение стянутости и ноющей пульсации. Когда прибежавшие на зов рабыни искупали Элику в ванной, стараясь не мочить раны, она уже дремала. Сознание, давшее давеча слабину, вновь вернулось боевым союзником, заключив сделку с рассудком.