Пока Фрэнсис писал «Усовершенствование наук» и сейчас, во время текущей сессии парламента, он все больше и больше сближался с сэром «распутником» Пэкингтоном и леди Пэкингтон. Делал он это с очевидной целью — добиться их согласия на его брак с дочерью леди Пэкингтон Элис, хотя трудно представить, что у него могло быть что-то общее с ее родителями, людьми столь несхожими с ним и характером, и интересами. Возможно, их сближала любовь к строительству и к садоводству. «Распутник» построил себе дом, Уэствуд-парк, в Хэмптон-Ловетте, и вырыл перед ним огромный пруд, что вызвало недовольство соседей, которые сочли, что он находится в опасной близости к королевской дороге. Кто даст Пэкингтону лучший совет относительно этого самого пруда и его, Пэкингтона, прав, чем ученый советник Фрэнсис Бэкон, друг лорда-хранителя печати и лорда-канцлера Элсмира? И вдобавок кто лучше разберется в другом его споре, теперь уже с лордом Зушем, который заявляет, что все графство Вустершир подведомственно ему, хотя он, «распутник», является шерифом города Вустера?

Эта усадьба и злосчастный пруд, без сомнения, были поводом для сближения вспыльчивого «распутника» Пэкингтона и Фрэнсиса, который постоянно обдумывал всякие нововведения и в своем поместье Горэмбери. Представим идиллическую картину: два джентльмена прогуливаются по парку, «распутник» кипятится, что его хотят ущемить в правах, Фрэнсис согласно кивает, предлагая разные дипломатические ходы, и про себя отмечает, что падчерица его хозяина Элис еще больше похорошела. Хэмптон-Ловетт находился в 25 милях от Стратфорда-на-Эйвоне, который Фрэнсис проезжал, направляясь в Лондон и возвращаясь обратно, и в котором Уильям Шакспер купил в 1605 году за 440 фунтов у короны право взимать в течение тридцати одного года церковную десятину с жителей Стратфорда и окрестных деревень.

Осенью 1605 года или, возможно, в начале 1606-го Фрэнсис Бэкон пришел к соглашению с сэром Джоном и леди Пэкингтон относительно будущего мисс Элис Барнем, которой по завещанию отходило наследство в 6000 фунтов, а также 300 фунтов в год из доходов от земель. Брачный контракт, датированный 10 мая 1606 года, передавал Элис в пожизненное пользование поместья Горэмбери, Уэствик и Прей, включая права на доходы от местечек Сент-Майкл и Редберн, причем оценочная стоимость этих прав составляла 300 фунтов в год. Если Фрэнсис умрет первым, ей доставались «сделки и ценности стоимостью 1000 фунтов, с одеждой, бельем и украшениями, и такие драгоценности, которыми она будет владеть во время замужества, за исключением драгоценностей стоимостью свыше 100 фунтов каждая. Если же он ее переживет, поместья отойдут ему и их детям, если же детей не будет, то поместья отойдут его семье в распоряжение управляющих».

Отец Элис Бенедикт Барнем составил завещание незадолго до своей смерти. Элис на тот час было пять лет, десять месяцев и тринадцать дней. Когда она вышла замуж за Фрэнсиса Бэкона — которому было сорок пять, — ей, согласно выкладкам его преподобия К. Мура, сообщившего о них в 1937 году в «Родословной книге», «до четырнадцати лет не хватало двенадцати дней». Возможно, здесь он слегка ошибся, и десятое мая было как раз днем ее четырнадцатилетия. Никого не смущала чрезвычайная молодость невесты — ни досужих любителей толков и пересудов, ни более поздних биографов Фрэнсиса Бэкона, включая Джеймса Спеддинга и У. Хепуорта Диксона. Единственным из современников, кто оставил письменное свидетельство о бракосочетании, был Дадли Карлтон, который написал на следующий день, т. е. 11 мая, Джону Чемберлену: «Вчера сэр Фрэнсис Бэкон обвенчался со своей юной невестой в Марилебонской церкви Девы Марии. Он был с головы до ног в пурпурном, на нем и на его жене были поистине роскошные одеяния из золотой и серебряной парчи, на них пошла изрядная часть ее приданого. Ужин был устроен в доме его тестя сэра Джона Пэкингтона на Стрэнде, что находится напротив больницы „Савой“[8]; самыми почетными гостями были три рыцаря — Хоуп, Хикс и Бистон (сэр Майкл Хикс, сэр Уолтер Хоуп и сэр Хью Бистон, все трое члены парламента); по каковому поводу он в своем тщеславии заявил, что поскольку милорд Солсбери не может посетить его лично, он принимает у себя его полномочных представителей».

То, что Фрэнсис выбрал пурпурный цвет для свадебного наряда, не может не интриговать. Пурпур носили римские императоры и персидские цари. Возможно, в своем воображении он видел себя Юлием Цезарем или Дарием. Нет никаких письменных свидетельств относительно того, кто еще был приглашен на свадьбу и где молодые супруги проводили медовый месяц, — если он у них вообще был. Туикенем-Лодж представляется более подходящим жилищем, чем Горэмбери, ввиду того, что 13 мая Фрэнсису предстояло зачитывать перед его величеством «Жалобу на злоупотребления» — не свою собственную, а жалобу преданной своему монарху палаты общин. К тому же башни дворца Ричмонд на противоположном берегу Темзы, которые так хорошо были видны из Туикенем-Лоджа, наверняка показались более привлекательным зрелищем молодой жене всего-то четырнадцати лет от роду, чем торжественные покои и галерея Горэмбери, особенно если учесть, что поездка в Хартфордшир сулила ей встречу со свекровью, вдовствующей леди Бэкон, которая жила затворницей на своей половине и наверняка была бы обескуражена появлением «юной новобрачной» в серебряной и золотой парче.

Итак, брачная ночь наступила и прошла, оказалась ли она счастливой или неудачной — нам никогда не узнать. Было бы цинично предполагать, что суждения Фрэнсиса в написанном позднее эссе «О браке и холостой жизни» относятся к Элис: «Для человека молодого жена — любовница, для мужчины зрелых лет — подруга, для старика — сиделка. Мужчина женится, чтобы иметь возможность ссориться, когда появится желание; и все же не зря сочли мудрецом человека, который на вопрос, когда мужчине следует жениться, ответил: „Юноше слишком рано, старику вовсе не следует жениться“».

Однако в сочинении на латыни, которое он напишет через год после свадьбы — «Cogitata et Visa de Interpretation Naturae» («Размышления и умозаключения касательно истолкования природы»), — есть любопытный пассаж, где он вспоминает Сциллу из греческого мифа: «У нее женское лицо и туловище, но чресла опоясаны лающими псами. Точно так же эти доктрины сначала являют нам прекрасное лицо, но безрассудного влюбленного, который устремится к соитию с ними в надежде зачать ребенка, прогонят воплями и визгом». У Фрэнсиса Бэкона и Элис Барнем не было детей…

Двадцать седьмого мая в работе парламента был объявлен перерыв до шестнадцатого ноября, так что в распоряжении молодого мужа оказалось целых полгода, чтобы оказывать знаки внимания своей юной супруге и добиваться если не пылкой любви с ее стороны, то хотя бы доброго расположения. Возможно, визит ко двору поможет делу. В начале июля в Лондон приехал погостить брат королевы Анны король Дании Христиан. Он сошел на берег с флагманского корабля в Грейвзенде, где его встретили его зять король Яков и племянник принц Генри и потом отвезли его на своей королевской барке в Гринвич. Бедняжка королева Анна с трудом оправилась после родов и смерти дочери, которая прожила всего несколько часов, и все надеялись, что приезд короля Дании поможет ей пережить утрату. Король проехал в торжественной процессии по улицам Лондона, после чего августейшему гостю были устроены самые разнообразные развлечения и увеселения — ему показывали собор Святого Павла, Вестминстерское аббатство, Тауэр с обязательным зрелищем травли медведя мастифами, потом была соколиная охота, охота на вепрей и оленей…

Граф Солсбери устроил в Теоболдзе великолепный прием в честь сразу двух королей — Якова и Кристиана с их свитами, хотя королева Анна не приехала. Вполне возможно, что Фрэнсис и его жена тоже были приглашены, ведь они были родственники графа, и если они в самом деле присутствовали на торжественном приеме, Фрэнсис, вероятно, счел своим долгом спустя короткое время увести оттуда свою юную супругу. Обед прошел благополучно, но за ним последовала маска, в которой должно было изображаться, как царица Савская приехала к царю Соломону. К несчастью, придворная дама, игравшая роль царицы Савской, проявила слишком большую неумеренность за трапезой и, когда стала подносить дары королю Дании, споткнулась на ступеньках и вылила ему на колени и вино, и сливки, и желе.