— Просто у вас полярные взгляды. У вас власть — свобода свобод, во всем и вся, прежде всего, средство для потребления личных наслаждений, персональное удовольствие от зависимости вам людей подчиненных; у Бэкона власть — потеря личной воли перед лицом государства или государя, рабство собственного служения делу ради блага других.

— Он притворялся. Ты рабство испытала, когда советницей и духовницей была при Болт Бух Грее?

— Бэкон был избран палатой лордов. Король издал указ о его назначении лордом-канцлером. Меня никто не избирал, никто не назначал, оклад не устанавливал, кабинета не было, режим дня свободный. Своего рода почетная, по существу, приживальческая жизнь.

— Деньги-то на расходы, на ту же косметику, выдавали?

— Нет.

— Как без денег-то? Я с Курнопой возилась — мне Ковылко с Каской ежемесячно платили. Не поверю.

— В питомнике гарема на каждую воспитанницу было определенное содержание. Меня выпустили ведь из питомника и назначили новое содержание. Да его отменила революция сержантов.

— Жить на всем готовом — мечта! Тебе обеспеченность устроили, да ты не дорожишь. И оболтус твой. Я бабушка ему, я своей грудью выкормила его отца и мать… Я вам заявлю напрямик: сколь ни вешайте мне на уши лапшу або спагетти, бесполезно. Я с почтением к лорду-канцлеру. Но ему далеко до покойного Главного Правителя. Кое-чему, верно, Главный Правитель поучился бы у него. Болт Бух Грей их обоих повыше и все ж ки, глядишь, взял бы Бэкона к себе в консультанты… К чему я все это? Ученость хороша для тех, кому САМ и бог Саваоф ума не дали. У меня природный ум, и сроду он не сбивался на ложные идеи с призраками. Я почитаю идеи во плоти. Призраков отгоняю молитвой, понадобится — пулей. Так что лапшу не надо вешать. Теперь спрошу напрямки: коли на верху вам счастье не в счастье, откройте бабушке Лемурихе, чем собираетесь обеспечивать семейный бюджет?

— Без дела не станем сидеть, — сказал Курнопай. — Была бы шея, хомут найдется.

— Ферму, что ль, купите?

— Не возражал бы, да не на что.

— У Фэйхоа драгоценности. Главправ дарил.

— По смете питомника была положена одна бижутерия. Крупные драгоценности от себя Главправ дарил только наложницам.

— О твоем целомудрии легенды в народе складывают. На поверку, ежели что, твое целомудрие обернется нищетой. Убыло б у тебя?.. Я б… Эх, мужчина был! На приемы когда в его царствование приглашали, ни разу не забыли, так я с крыльями чувствовала себя. Пожелай он при всех от меня какое хошь желание, невзирая на самый позорный позор, исполнила бы. Не знаете вовсе, чем займетесь для прокорма, но гордыню выламываете из себя. Я-то вот не буду гордыню выламывать! Паду в ноги священному автократу, чтобы пожаловал вас державными должностями.

Курнопай и Фэйхоа грустно переглянулись. Не переубедить бабушку Лемуриху. Закоренелые убеждения неистребимы. Но и правота была за ней, бытейская, кровная. Чужой человек не озаботился бы внезапной немилостью к ним Болт Бух Грея. Не без растерянности стояли они перед необходимостью зарабатывать себе на жизнь.

Утром, едва Курнопай откинул полог пещеры, он сразу почувствовал, что много людей побывало в бухте, да и сейчас кое-кто есть, но не обнаруживает своего присутствия. Нет, внешних изменений не произошло. Нет, он не уловил четко чужие запахи, и все-таки в сыром, уже чуть теплом воздухе держался привкус чего-то постороннего. Ему вдруг помнилось, что в пространстве бухты остались и невидимо, как нежаркое марево, струятся над твердью обрывки биомагнитных протуберанцев, сорванных с обнаженных человеческих тел порывистым ветром предрассветья. Догадался, что прибыл Болт Бух Грей, а так как настроение было хорошее, дурашливо хорошее, крикнул, разминая торс:

— Священного автократа, он же державный правитель, он же потомок САМОГО, он же верховный жрец и так далее, и тому подобное, приветствует генерал-капитан Курнопай, находящийся при исполнении детородного задания.

Бухта сначала ясно повторила крик Курнопая, потом коверкала, дробила, перетирала, сохраняя веселую его легковесность. Он насторожился, когда над базальтовым кубом, который был вроде бы совсем не занят, заметил шевеление. На глыбе спиной к пещере лежал помощник Болт Бух Грея. Во время встречи в санатории Курнопай воспринял помощника как сановника-демократа. Так и решил его называть для внутреннего употребления.

Сановник-Демократ, по первому впечатлению Курнопая, был в черном, слегка бликующем, как базальт, комбинезоне, но стоило ему оторвать туловище от поверхности камня, тотчас верхняя часть комбинезона восприняла цвет неба — поголубела. Однажды вездесущий провиантмейстер сказал, что от продажи хамельонки другим странам Самия будет богатеть, как Япония на транзисторных приемниках, видеомагнитофонах, телевизорах, музыкальных системах, а Кувейт на нефти. Если о Китае, закрепил он предсказание, говорят как о создателе пороха, об Америке — изобретательнице пулемета «максим», о Шотландии — родине верхней одежды «макинтош», то Самию назовут создательницей «хамельонки». Кто-то из командпреподавателей, осмелевших от брэнди, сострил: «А нам дадут прозвище хамельонцы».

Вальяжным шагом идя к пещере, помощник ядовито обронил:

— Священный автократ потому и священный, что потешаться над ним непозволительно.

— Полноте, господин помощник, я радуюсь явлению нашего вождя.

— Вы не могли знать о прибытии Болт Бух Грея.

— Телепатия.

— Потешались дважды над священным автократом. «Я радуюсь явлению нашего вождя», — не пренебрежение ли? Было явление Христа. Историческим преимуществом Христа вы унижаете величье сегодняшней богоподобной личности. По закону «За оскорбление священной особы автократа» вас осудят к пожизненной каторге на урановых рудниках.

— До меня не доводили такой закон.

— До него не доводили, он не ведает, он не слыхал… Да кто есмь он, дабы до него доводили?

— Закон, Сановник-Демократ, наверно, принят вот только?

— У меня звание державного генерал-полковника. Обращаться нужно так: «Господин державный генерал-полковник».

— Так точно, господин державный генерал-полковник.

— Не тянитесь, Курнопай. Вы, во-первых, в отпуске, во-вторых, в гражданских плавках. Что струхнули, бывший головорез номер один?

— На меня не больно-то наведешь ужасть, весьма недавний старший сержант дворцовой охраны при Главправе Черном Лебеде.

— Он ущемился, он подначил, он напомнил сержантику, что тот в результате клятвоотступничества схватил один из высших армейских чинов…

— Еще миг, и все мы будем бывшими, как бы ни оберегали силой хитрости свое иллюзорное величье.

— Не взвивайтесь, Курнопа. В мою задачу входило дать вам понять со всей серьезностью, что больше вы не сможете вести себя запанибрата с нашим повелителем Болт Бух Греем. Он ущемился, он кощунствовал… Га, но закон-то принят. Причем есть разъяснение к нему. Караются длительными работами все те, кто нанесет оскорбление величью близких к Болт Бух Грею лиц. Это второе строгое предупреждение. Третье предупреждение: закон распространяется и на прелестную Фэйхоа. Буде, х-хых, она в чем-либо откажет Болт Бух Грею или его соратникам, ее осудят по вышеупомянутому закону. Прими к сведению.

— Принято.

— На него не наведешь ужасть? Он — рыцарь без страха и сомнения? Закон не учитывает личных свойств субъекта. Всех, героев и негероев, он берет за шкирку и отправляет на каторгу. Да, буди жену. Ни завтрака, ни зарядки. Напяливайте гидрокостюмы — и под воду. Священный автократ ожидает вас в гостевом коттедже.

Унимавшая тревогу, чтобы не пробивалась во взгляде, Фэйхоа забрасывала за ухо воображаемую прядь. Прежде чем войти в воду, она провела пальцем по «молнии» гидрокостюма, будто бы «молния», сделанная с гарантией на три года, могла где-нибудь разгерметизироваться и обнаружиться на ощупь. Фэйхоа медлила, полагая, что помощник, с которым она поддерживала союзные отношения («Я не возражаю против твоего авторитета у Болт Бух Грея, но и ты старайся не повредить моему авторитету у властелина»), намекнет ей на то, как настроен священный автократ и как с ним держаться теперь, однако он и слова не произнес, да еще изобразил физиономией, удлиненной пушистыми висами, брюзгливую неосведомленность. Тут Курнопай поторопил Фэйхоа, и они вошли в океан.