— Илья-а-а!.. — крикнула она несколько раз, сложив ладони рупором. — Илья-а-а!.. — Голос ее терялся и глохнул среди океанской шири, так ей казалось, хотя кричала она, изо всех сил напрягая связки. На нее смотрели с любопытством те, кто находился поближе, но с места никто не тронулся, океан, огромный и равнодушный, был безответен. Откуда-то взявшаяся тучка наползла на луну, стало темно.
Александр Наумович и Марк добежали до буна, того самого, за которым исчезла фигура Ильи, когда они с Александром Наумовичем расстались.
— Что же делать, Марк? Что можно предпринять?.. — говорил Александр Наумович. — Неужели Илья мог... Но тогда — где же, где он?..
«Не надо было сюда ехать... — металось у него в голове. — И было ведь, было у меня предчувствие... Скверное предчувствие... (Никакого предчувствия у Александра Наумовича не было, он вообще не относился к тем людям, кто придает значение каким-либо предчувствиям, но сейчас ему представлялось, что оно было, было...) Не надо было ехать... Не надо было встречаться с Марком... Не надо было делать так, чтобы там, в России, не оказалось места для Ильи... Но откуда же я знал, когда молился на Сахарова, на Солженицына, что все кончится вот этим — этим вечером, этим берегом, этой водой...»
— Он вдруг увидел перед собой колышущееся в воде тело, рыбешек, проплывающих над ним пугливой стайкой. — «Не может быть... Не может быть...» — говорил он себе. Ему показалось вдруг, что все, все, что было у него позади, было грандиозной ложью, обманом, в котором он сам так глупо и безизвинительно принимал участие.
— Что делать?.. — Марк сбросил майку, сбросил свои широкие, как юбка, шорты и остался в белых, плотно сидевших на его бедрах подобиях плавок. — Пойду, взгляну... Вдруг он решил нырнуть, прыгнул сверху и расшиб голову... Так бывает...
Бурно, с плеском, с брызгами, взметнувшимися облаком, кинулся он в воду и поплыл вокруг бетонной, выдвинутой в океан глыбы. Плыл он красиво, сильными, нечастыми гребками бросая тело вперед.
«Абсурд, театр абсурда... — говорил он себе. — Прилететь в Америку, выпить водки и отправиться искать утопленника... Какая связь?.. Но все в мире связано, всякое следствие имеет свою причину... Илья — тюфяк, размазня, такие неминуемо вытесняются из жизни... Но это в теории... А на практике...» — Дикой, невероятной была мысль, что человек, с которым какой-нибудь час назад он сидел за накрытым столом, разговаривал, чокался, запивая необычайно сочное мясо, запеченное в фольге... Им же, кстати, этим человеком и запеченное... Что этот человек... Такой большой, неуклюжий, с потерянными, тусклыми, похожими на маслины глазами... И сам похожий на ребенка... На инфантильного, акселерированного подростка... Что он... Слишком, слишком дикой, невозможной была мысль об этом... Хотя отчего же... — Марк обогнул мощный, выпирающий из воды угол буна и нырнул, скользя рукой по его шершавой стенке, на глубине махристой от прилепившихся к ней водорослей. Вода, пронизанная лунным светом, была прозрачной, он ничего не заметил... — Хотя отчего же... — Марк помнил несколько случаев, один связан был с учителем географии, мягким, добрым человеком, позволявшим ученикам безнаказанно над ним издеваться... Его искали по всему городу, а обнаружили на кладбище, на могиле отца — здесь, в уединении, он выпил приготовленные таблетки, закурил, присел на скамеечку, стоявшую в кустах сирени, развернул газету... Его хоронили всей школой и каждый, бог знает отчего, в душе считал себя причастным к этой смерти, вдвойне таинственной, загадочной, как это всегда бывает, когда речь идет о самоубийцах...
Марк плыл от одного буна к другому, нырял, всматривался в пустынную поверхность океана, не столько желая, сколько страшась увидеть то, что искал... Случаев самоубийств, известных ему, открылось не так мало, а вместе с тем возникло ощущение их заурядности, обыденности, и в этот ряд без труда встраивалось то, что происходило — уже произошло — сегодня...
Возвращаясь к тому месту, где оставалась Инесса, они увидели еще издали их обоих — Инессу и Илью... Они стояли, разговаривая, Илья широкой спиной почти заслонял Инессу, и в первое мгновение Марк и Александр Наумович решили было, что обознались, но Илья издали помахал им рукой, Инесса выглянула из-за его плеча и замахала руками тоже.
Не владея собой, Марк, подойдя, сграбастал Илью, бросил на песок (Илья не сопротивлялся) и, навалясь на него всем телом, тихим голосом выдал ему все, что само собой хлынуло из него в тот момент...
— Надо сказать, вы заставили нас пережить пренеприятные минуты, — сердясь и радуясь одновременно, проговорил Александр Наумович, когда оба, Илья и Марк, отдуваясь, поднялись с земли. — Так что же все-таки случилось?.. Где вы были?..
— Мальчик решил порезвиться, — сказала Инесса. — Убить его мало!.. — Она привстала на носки и пару раз пристукнула Илью кулаком по лбу. — Как вам это нравится?.. — обратилась она к Марии Евгеньевне, которая только что подошла к ним.
— У меня нет слов... — По лицу Марии Евгеньевны, по ее опущенным глазам, вздрагивающим векам было видно, что она еще не пришла в себя.
— Нет, в самом деле, куда вы девались? — Александр Наумович пожал плечами. — Ведь мы уже думали, что вы... — Встретясь взглядом с Марией Евгеньевной, он не договорил, поправился: — Мы уже думали, что вы уплыли в Россию...
— Далеко, — сказал Илья. — Пришлось вернуться...
Он виновато улыбнулся, одними губами, через силу. Глаза его оставались грустными. И когда они оба — Илья и Инесса, то есть все-таки больше Инесса, чем Илья, рассказывая, как он решил доплыть до маяка, но не доплыл и повернул к берегу, постаралась обратить все в шутку, в несбывшийся рекорд для книги Гиннеса, было заметно, что ни для нее, ни для него дело вовсе не исчерпывалось одной только шуткой, что тут все глубже, запутанней и серьезней. Однако никому не хотелось этого замечать, по крайней мере — сейчас...
Облегчение, овладевшее всеми после пережитого страха, оттеснило в сторону все остальное. Они еще не верили себе. Они похлопывали Илью по плечу, поглаживали по затылку, старались притронуться к нему пальцем, как бы проверяя и доказывая себе, что он — живой, ничего такого с ним не стряслось... Они еще не вполне оправились. Александр Наумович находился в не присущем ему заторможенном состоянии, после одинокого, однообразного существования обилие впечатлений этого дня давило на него. Он сидел в позе лотоса, которую принимал, когда старался успокоиться, и смотрел в океанскую даль. Мария Евгеньевна сидела от него несколько поодаль, и ее лицо, обычно сосредоточенное, энергичное, имело выражение безмятежно-расслабленное, она словно грелась в лунных лучах. Илья сидел между Инессой и Марком, Инесса тихонько поглаживала его локоть, другим локтем он упирался в локоть Марка, и это соприкосновение локтей, похоже, доставляло им обоим удовольствие.
Они остались на берегу одни. Позади шуршали об асфальт поредевшие машины, вода едва слышно накатывала на песок. Им не хотелось подниматься, не хотелось нарушать хрупкую тишину. Редкостное чувство избавления от нависшей, неминуемой, уже как бы осуществившейся опасности охватило их, с ним не хотелось расставаться. А может быть напоминание о том неизбежном, что рано или поздно ждало каждого впереди, заставляло всех ощутить взаимную близость, так люди на плоту, который несет на скалы, приникают друг к другу, как будто это способно их спасти...
Небо уже не было таким пустынным, как раньше, небольшие облака в тонких серебряных ободках двигались по нему, то наплывая на луну — и тогда все вокруг темнело, то вновь освобождая ее блистающий диск — и тогда берег и океан опять заливало ярким, струящимся светом. Была в этой переменчивости своя странная гармония... И было такое чувство, какое бывает у человека, ощущающего, что в полной мрака комнате кто-то есть — по едва слышному краткому шороху, по еле уловимому дыханию, по сгущению тьмы в какой-нибудь части ее пространства, хотя все это, с другой стороны, может оказаться только выдумкой, мнительностью, игрой воображения, не в меру возбужденного или болезненного...
