Сократ выступил в качестве примирителя.

— Но почему же вы не ударили девчонку в свою очередь? — спросил он с большим участием.

— Подобный вопрос может задать только мой учитель! Да разве мужчине прилично бить слабую женщину?

— Отчего же нет? Разве мужчине с женщиной нельзя затеять обоюдной драки? Ведь у вас обоих есть кулаки?

— Видите ли, почтенный Сократ, люди дерутся ради чести, а какой же чести можно ожидать от женщины?

— Тогда нельзя получить от нее и оскорбления; ведь как то, так и другое черпается из одного источника. На мой взгляд, эта девушка сильно дорожит своею честью, раз она защищала ее от неотразимого Алкивиада. Если же она умеет постоять за свою честь и вовсе не отличается слабостью, — доказательством чему служит герб, запечатленный на ланите героя, значит, — поединок с нею, пожалуй, имел бы не меньше смысла, чем поединок с мужчиною.

— Делайте с ней, что хотите — воскликнул Алкивиад, — хоть женитесь на ней, если есть охота. Я ошибся в этой злючке, но теперь рассмотрел, что она хромая.

Тем временем, несколько молодых женщин окружили странную гостью, которая так резко возмутилась ухаживанием мужчины; это было вовсе не в нравах здешнего общества. Приятельницы хозяйки восторгались благородным негодованием незнакомки, которая без устали рассказывала, как нахальный молодой человек сначала без церемонии рассматривал ее в упор, потом дерзко подмигнул, и наконец обнял ее. На такую наглость последовал быстрый и внушительный ответ.

Слушая деревенскую невинность, говорившую почти простонародным языком, дамы посмеивались втихомолку и в то же время не без зависти посматривали на ее прелестную шейку, соблазнившую Алкивиада. Особенно горячилась по поводу случившегося долговязая Таргелия.

В молодости ей удалось с грехом пополам подкупить только очень немногих мужчин своей претензией на ученость, потому что ее внешние свойства не пленяли никого; в старости она сделалась святошей и теперь потешала общество своим лицемерным негодованием.

— Эти молодые аристократы воображают, что им все позволено! Отец Алкивиада поступал со мною еще хуже, чем сын поступил сегодня с вами. Но, конечно, я охотнее допускала, чтобы он в таких случаях касался меня самой, а не моей одежды, потому что «стыд остается в одеждах», по выражению Феано.

Молодая девушка покраснела и в замешательстве осмотрелась вокруг. Тут Сократ подошел к долговязой Таргелии, лукаво грозя ей пальцем.

— Вы забываете, милейшая, — сказал он, — что Феано говорила об отношениях супругов, когда произнесла это изречение; смысл же его таков, что и жене необходимо постоянно ограждать свою женскую стыдливость одеждами. Но, если уж вы заговорили о стыде, мне хотелось бы расспросить вас о сущности этого чувства, проявляемого все реже и реже нашими женщинами. Достаточно ли у вас твердая память, чтоб вы могли сообщить мне что-нибудь о нем?

Смеясь и браня Сократа, женщины понемногу разошлись. Скульптор остался наедине с противницей Алкивиада.

— Могу ли я присесть возле вас? — начал он. — Вы должны мне объяснить причину своего гнева. Сознайтесь откровенно: из какого побуждения оскорбили вы моего легкомысленного юного друга? Руководила ли вами смешанная с завистью досада, что он своей бесцеремонностью как бы поставил вас ниже остальных, роскошно разодетых дам? Или вас взбесило его волокитство, к которому вы не привыкли и которого поэтому не сумели оценить по достоинству?

— У меня не было времени соображать, — отвечала девушка, — к тому же я слишком глупа для таких рассуждений. Он забылся, и я его ударила. У нас в деревне всегда так делают.

— Прекрасно; однако, если вы желаете играть видную роль в афинских салонах, а по своей наружности вы имеете полное право рассчитывать на успех — вам необходимо брать пример с других дам. Кто хочет сделать карьеру на этом пути, тот не должен выходить из себя и драться при первом поползновении на любезность со стороны мужчины. Немножко сдержанности, время от времени веселый отпор на словах — это другое дело. Мужчины даже любят своенравных красавиц, и неподатливость в женщине только сильнее привлекает их. Но при этом надо подавать им надежду, что в конце концов они восторжествуют над вашей женской слабостью; в противном случае, ухаживатели отвернутся и скажут: «зелен виноград!» Если же вы не наделены от природы гибкостью характера и не умеете притворяться когда нужно, то сердитой, то ласковой и влюбленной, вам ни за что не сделать себе карьеры. По крайней мере, таково мнение, преуспевающих в здешнем кругу.

— В чем же это они преуспевают? — простодушно спросила девушка, с удивлением взглянув на скульптора своими серьезными серыми глазами.

Сократ, которого трудно было сбить с толку, долго мерил фигуру своей соседки недоумевающим взглядом, прежде чем ответить. Наконец он спросил:

— Как же вы сюда попали, если вам неизвестна главная цель прекрасных подруг Аспазии?

Девушка сообщила ему, что зовут ее Ксантиппой, что Аспазия хотела арендовать у нее маленькое именьице и привезла ее сюда, чтоб она повеселилась. Но Ксантиппа нашла очень мало удовольствия в гостях: в комнатах страшная духота и все присутствующие до того учтивы между собою, что их обращение не может быть приятным. Она же не умеет лгать, а потому сейчас накинет свой платок и уйдет домой. Ей нечего бояться: привязываются же здесь к женщинам пьяные мужчины, а хуже этого не может случиться и на большой дороге в ночную пору.

Сократ с минуту помолчал, затем задумчиво прибавил:

— В таком случае, милая Ксантиппа, мы совершенно с вами сходимся. Я также чувствую себя чужим в этом обществе, где каждый старается быть или казаться не тем, что он есть; я же не в силах найти под этими личинами истину, которую постоянно ищу. Между тем, для меня нет большего удовольствия, как искание истины. Но до сих пор мне также мало удалось найти ее, как и другим; следовательно, я не знаю, заключается ли в ней приятное или неприятное; тем не менее, поиски ее приносят мне наслаждение; вероятно, в них-то и заключается главная прелесть. Однако, все же они тяжелы для человека, и только любовь к правде поддерживает его в этих трудах. Может быть, для вас искание истины и не составляет величайшего счастья жизни, но вы должны любить правду также сильно, как я, потому что ложь вам ненавистна. Значит, мы созданы друг для друга, так как любим одно и то же. Согласны ли вы сделаться моей женой?

Хотя Сократ говорил это очень серьезно, Ксантиппа, смеясь, окинула взглядом его неуклюжую фигуру и воскликнула:

— Для того чтобы жениться, не нужно любить одно и то же, а как раз наоборот! — как говорят добрые люди. Прощайте. Пропустите меня, пожалуйста; вы также назойливо пристали ко мне, как и ваш красивый молодой друг; только ваши приемы деликатнее.

И она выскользнула из комнаты.

Желая пройти в большую залу, Сократ наткнулся на хозяйку дома, которая только что успокоила Алквиада и теперь собиралась сделать выговор молоденькой гостье, нарушительнице всеобщего веселья. Она спросила Сократа, куда девалась девушка, виновница скандала.

— Если вы говорите о хорошенькой Ксантиппе, — сказал он, — то, по-моему, она лучше и честнее большинства присутствующих здесь ваших приятельниц.

Аспазия попросила скульптора пойти с нею, чтобы остановить беглянку.

Они нашли Ксантиппу у выхода, где она закутывала платком плечи и голову, собираясь уходить.

Аспазия загородила ей дорогу и воскликнула:

— Вы должны немедленно узнать, что я пригласила вас к себе в дом с добрыми намерениями. Вот это мой друг, скульптор Сократ, знаменитый человек у нас в Афинах. Он желает на вас жениться.

Ксантиппа, вероятно, приняла сделанное ей раньше предложение за шутку, потому что теперь, встретив вопросительный взгляд Сократа, почувствовала внезапную робость. Девушку бросило в дрожь при мысли, что этот малорослый толстяк будет ее мужем. И все-таки у нее не хватило духу сказать: «нет». В первый раз со смерти отца, она осознала весь ужас одиночества и робко, почти с мольбою прошептала, обращаясь к Аспазии: