— Хорошо, — сказала на это жена, — мы можем выгодно продать твою группу в провинции, назвав ее «судом Париса». Ведь там всегда изображаются три женщины, а мужчина при них совсем лишний.
Но Сократ схватил самый тяжелый молот и одним ударом раздробил голову средней фигуре, после чего покинул мастерскую, даже не оглянувшись.
Ксантиппе, между тем, посчастливилось встретить поддержку и добрый совет у каменотеса, жившего рядом с заброшенной мастерской. По его словам, ему было очень приятно, что по соседству опять закипит жизнь. Этот человек так хорошо знал мастерскую Сократа, как будто привык в ней хозяйничать в отсутствие владельца. При внимательном осмотре, валявшийся здесь камень оказался гораздо ценнее, чем думала Ксантиппа. Сократ был, вероятно, любителем и знатоком редчайших пород мрамора; то, что теперь походило на кучу мусора под слоем пыли и грязи, вскоре предстало перед ее глазами в виде благороднейшего материала для резца ваятеля. Кроме того, тут же нашлись несколько старинных статуй значительной ценности и куча красивых, полосатых полудрагоценных камней, приобретенных Сократом, вероятно, в го время, когда он собирался заняться вырезкою гемм или камей.
Деятельная хозяйка тотчас обратила в деньги все лишнее, что понапрасну загромождало мастерскую, мешая торговле камнями, за которую Ксантиппа принялась с большим усердием. Ради выгоды она оставила за собой только половину помещения, лучшую же часть уступила за небольшую плату каменотесу, оказавшему ей столько услуг. В первые дни Ксантиппа вынесла немало насмешек от соседей; немногочисленные покупатели также докучали ей своею требовательностью. Каждый вечер бедная женщина возвращалась домой не в духе и громко сожалела о продаже своего имения.
И вот однажды, когда Ксантиппа перечисляла все прелести проданного имения, с тоскою изгнанника, вспоминающего далекую отчизну, Сократ принес какой-то свиток и объяснил жене, что чертеж на нем представляет собой карту земной поверхности. Потом он указал место на карте, занимаемое Грецией, потом, где находится Аттика, и предложил ей поискать Афины. Под его руководством Ксантиппа нашла точку, а рядом с нею название знаменитой столицы.
— Ну, а теперь найди-ка, ты на карте Аттики свою землицу! — заключил Сократ.
Раздосадованная жена возразила ему, что если уж Афины обозначены одной точкой, то о принадлежавшей ей земле тут не может быть и помину.
Тогда муж взял ее за руку и сказал внушительным тоном.
— Если бы кто-нибудь из нас мог увидеть издали земной диск, то Афины были бы на ней в виде едва заметной точки, а твое имение окончательно бы стушевалось. И о такой-то мелочи ты не перестаешь ныть вот уже сколько времени!
Подобные доводы, несправедливость которых она понимала, хотя и не умела опровергнуть их на основании логики, не убеждали Ксантиппу; однако заботы о торговле и соединенные с нею хлопоты постепенно отвлекли ее мысли от бесполезных сожалений. Жена Сократа скоро поняла, что ей нужно обратить все свое внимание на будущее, если она хочет спасти от нищеты себя и беззаботного человека, которому доверила свою судьбу. Она поняла, что прошлое может иметь цену только для людей, располагающих досугом, а в памяти того, кто борется за существование, оно неминуемо должно быть предано забвению.
Последние события принесли бедняжке еще больше забот. С тех пор как триумф на большом философском состязании сделал Сократа предметом городских толков, он неожиданно обратился в самое популярное лицо в Афинах. Хотя многие знали его давно и по-своему ценили, но не подозревали, что известность бедного скульптора столь велика. Теперь же все рыночные торговки и носильщики толковали между собою, что чудаковатый господин, который заводит со всяким встречным потешные разговоры, состоит в большом почете у знатных людей и слывет мудрецом. Заинтригованная чернь старалась после этого вовлечь Сократа еще более в смешные разглагольствования. Художники, которые втихомолку следовали советам философа, а на публике смеялись над «курносым», начали находить этот нос крайне выразительным и старались открыть глубокий смысл в самых невинных словах Сократа. Наконец, весь круг Аспазии, а более всех сама честолюбивая куртизанка, стали гордиться знаменитым мужем. Каждый из этого общества, разумеется, хвалился дружбой с прославленным мудрецом, стараясь еще более распространить его славу. Между тем, бывший скульптор, окруженный почитателями, продолжал вести прежний образ жизни, не изменяя своей беззаботной веселости. Он болтал одинаково и со знатным человеком и поденщиком, разузнавая обо всем, что ему приходило в голову: о секретах ремесла, о тайнах культа, о значении памятников и достоинстве философских идей. И когда, после продолжительной беседы, чудак шел дальше своей дорогой, на лице его отражалось добродушное лукавство, точно не он выслушал сию минуту лекцию, а сам прочел ее.
Никто из близких ему людей не подозревал, как глубоко волновала умы его манера расспрашивать о самых обыденных предметах и какой чудовищный переворот могли произвести в головах благонамеренных афинян его замечания. Сам же, Сократ, находивший наслаждение в неутомимых поисках истины, менее всех подозревал, как отражается на окружающих его невинное препровождение времени.
Всеобщий почет, которым пользовался теперь Сократ, приносил только лишнее горе бедной Ксантиппе. О ней сложилось мнение, что она держит под башмаком своего мудрого супруга, и хотя Ксантиппа всякий раз встречала горьким смехом подобные намеки, люди стали докучать ей своим приторным заискиванием. Сама она отлично понимала, что муж подчиняется ей только в вопросах еды и питья, да безответно переносит домашние бури, но никакая земная или небесная сила, не сможет переломить его упрямой настойчивости во всем остальном. Однако все ее уверения на этот счет не приводили ни к чему.
В домике Ксантиппы появлялись: то огородница с просьбою о том, чтоб знаменитый Сократ вызвал для нее обильный дождь, то приходили скотоводы за чудодейственной мазью для заболевших телят; старые девы приносили собак, прося приготовить им лекарство от глазной боли. Каждый из них знал наперед, что неисправимый чудак отошлет их с насмешками прочь, и потому обращался к хозяйке дома. И чем больше росла его слава, и чем меньше Сократ оказывал помощи суеверному простонародью, тем сильнее возрастали всеобщее удивление и недовольство.
Как старинные приятельницы, так и новые знакомые Ксантиппы, даже те, которые до сих пор смотрели на нее свысока, мешали ей теперь заниматься делом, осаждая несчастную женщину расспросами и зловещими предсказаниями. По их словам, Сократ то оскорбил парод публичной похвалой образованию, то задел весь город, превознося чужеземные порядки, наконец, — и это предостережение повторялось чаще всего — он богохульствовал, насмехаясь над жрецами. Хотя Ксантиппа значительно утратила свою набожность со времени замужества, однако резкие выходки мужа против религии пугали ее.
Даже сама великолепная Аспазия однажды посетила ее лавку и, без церемонии усевшись на полуоконченную мраморную ступень, рядом с хозяйкой, завела с ней такой разговор, будто бы Ксантиппа была по меньшей мере женою архонта и могла карать или миловать кого ей угодно.
Супруга Лизикла заговорила о том, что Сократ сделался теперь героем дня, и поэтому должен примкнуть к какой-нибудь политической партии, если не хочет в конце концов сесть между двух стульев. Муж Аспазии и красавец Алкивиад — при этом имени куртизанка так дерзко заглянула в глаза Ксантиппы, что та покраснела и принялась торопливо обтирать перепачканную пылью ладонь о мраморную ступеньку; — итак Лизикл с Алкивиадом, предводители благонамеренных патриотов, были бы не прочь помочь Сократу занять высокое положение в государстве, если бы он захотел вступить на политическое поприще. Она — Аспазия — слишком мало разбирается в подобных вещах, но завтра к Ксантиппе зайдет сам Алкивиад и научит, как взяться за дело.
Когда Ксантиппа с тяжелым сердцем вернулась в тот вечер домой, Сократ был вовсе не расположен беседовать с нею. Чем больше людей ежедневно встречал он теперь, тем больше нерешенных вопросов вставало перед ним; поэтому он стал уходить в дальнюю комнату, чтобы предаваться там без помехи своим думам. Нередко случалось, что ни запах кушанья, приготовленного на ужин, ни зов жены не могли вызвать его оттуда. На следующее утро Ксантиппа, которой было неприятно посредничество Алкивиада, опять-таки напрасно пыталась исполнить поручение Аспазии. Сократ позвал к себе служанку и расспрашивал ее о том, как курица высиживает цыплят. Этот вопрос до того поглотил философа, что он, по обыкновению, сделался глух ко всему остальному. Наконец жена сердито крикнула ему:
