События этого дня как живые стоят у меня перед глазами. В одну минуту Париж словно переродился. Он был весь наэлектризован, но это не была уверенность в победе, — скорее смешанное чувство страха перед надвигающимся несчастьем и облегчения от того, что, наконец, кончилось нестерпимое ожидание.

В Лондоне Уинстон Черчилль сменил Невиля Чемберлена. Через пять дней после первых атак германские войска вступили на французскую землю. Второй раз за двадцать пять лет страна терпела нашествие неприятеля.

В день, когда французский фронт был прорван у Седана, мы сидели в редакции в ожидании новостей. Официальные сообщения были полны оптимизма. Частная информация была не столь радужна, но даже и она далеко не соответствовала действительным размерам катастрофы. Я объехал все министерства. «Положение очень серьезное, — отвечали мне, — но как-нибудь вывернемся».

Голландия капитулировала. Бельгийская, французская и английская армии отступали. Рейно снова реорганизовал кабинет. Он пригласил Петэна, приятеля Франко, на пост заместителя премьера. Он передал Даладье министерство иностранных дел и взял себе министерство национальной обороны. Сторонник фашизма, генерал Вейган был назначен главнокомандующим, а Пол Бодуэн заместителем государственного секретаря. Жорж Мандель, «полицмейстер Клемансо», возглавил министерство внутренних дел. Таков был ответ Рейно на приближение немецких армий к Ламаншу.

Союзные армии были отрезаны друг от друга. На их воссоединение не оставалось никаких надежд. Во французском кабинете мощная «пятая колонна», призванная самим Рейно, начала свою подрывную работу. Вернее, она продолжала ее.

На первом же заседании кабинета, о котором мне рассказывал один насмерть перепуганный министр, маршал Петэн потребовал немедленного прекращения войны. Вейган заявил, что его назначение запоздало на две недели. «Никаких шансов на спасение», — повторил он несколько раз. Оба эти человека принадлежали к группе, которая предпочитала лучше видеть в Париже немцев, чем Народный фронт.

Удар за ударом сыпались на Францию. В Париже сирены то и дело возвещали о воздушной тревоге. Поток беженцев — голландских, бельгийских, французских — устремился через столицу. Слухи, неизвестно откуда возникавшие, распространялись, словно пожар. В министерстве иностранных дел на Кэ д'Орсэ уже начали однажды жечь архивы —верховное командование по телефону сообщило, что германская бронетанковая колонна будет в Париже через несколько часов. Этого не случилось. Германские войска заканчивали в это время бои во Фландрии.

Париж был объявлен военной зоной. Весь транспорт был мобилизовав. Строжайше воспрещалось выходить на улицу после вечернего сигнала. Террасы кафе пустовали. Тысячи австрийских и немецких эмигрантов были интернированы на спортивных стадионах. «Пятая колонна! Боритесь с пятой колонной!» — завопили газеты. Казалось, Мандель решил, наконец, очистить парижские салоны и редакции газет от агентов Гитлера. Он закрыл «Же сюи парту», фашистскую газету, и произвел несколько арестов. Но к концу мая «Ордр» сетовала: «В тюрьмах много тысяч коммунистов и почти нет германских агентов».

Три французских армии, английские экспедиционные войска и остатки разбитых бельгийских войск отступали к Ламаншу. Сначала пала Булонь, потом Калэ.

Но Франция не достигла еще предела своих несчастий. Леопольд, король бельгийский, сдался на милость Германии. Больше недели сотни тысяч людей с трепетом ждали известий из Фландрии. Успели ли эвакуироваться их сыновья, мужья, близкие?

Яростная воздушная бомбардировка Парижа была встречена чуть ли не с чувством облегчения. Многие парижане не могли перенести мысли о том, что миллионы французов страдают, а они сидят в безопасности. В результате бомбежки 260 убитых и сотни раненых.

Париж опустел. Сотни тысяч людей покинули его. Мы также готовились покинуть город. Правительственные учреждения эвакуировались.

Битва за Фландрию кончилась. Меньше половины французских войск удалось переправить в Англию. Остальные попали в руки Гитлеру.

Началась битва за Францию.

В течение двух дней казалось, что фронт устоит. Но потом англичане обнажили левый фланг. Началось отступление к Парижу.

Кабинет Рейно снова реорганизовался. Даладье получил отставку. На Кэ д'Орсэ водворился Поль Бодуэн.

Правительство бежало из Парижа.

Муссолини объявил Франции войну — как раз в тот момент, когда она уже фактически пришла к концу.

Я уехал в Тур.

В Париже ждали немцев с минуты на минуту.

Страна, проигравшая войну, ищет виновников поражения. Но не всегда истинные виновники оказываются на скамье подсудимых.

В то время как я пишу эти строки, в сонном базарном городишке Риоме на юге Франции стараниями Петэна и Лаваля организован суд над теми, «кто виновен в переходе от состояния мира к состоянию войны». История не признает приговора, вынесенного этими людьми. Правительство Петэна есть не что иное, как креатура националсоциалистов, и соответственно с этим оно и действует.

Франция вступила в войну при крайне неблагоприятных обстоятельствах. Политика коллективной безопасности была взорвана Лавалем изнутри. Блюмовская тактика «невмешательства» внесла раскол в силы, способные и полные решимости сопротивляться гитлеровской агрессии. Даладье и Боннэ предали Чехословакию. Они сорвали договор о взаимопомощи с Советской Россией. Война была проиграна Францией уже в Мюнхене.

Ситуация могла бы быть другой только при условии, если бы народные силы во Франции были убеждены, что после Мюнхена никаких дальнейших уступок не будет; что прекратится наступление на социальное законодательство, завоеванное Народным фронтом; что французское правительство действительно желает сотрудничать с другими антифашистскими странами. Вместо этого правительство Даладье — Боннэ и правительство Рейно продолжали и даже усилили свою политику. Это деморализовало страну.

Уже к началу военных действий Франция была расщеплена, деморализована бесконечными предательствами, свидетельницей которых она была. Она не верила тем, кто ею руководил.

Поскольку агенты Гитлера занимали крупные государственные посты во Франции, германское военное руководство знало о каждом шаге, который решало предпринять французское или английское правительства или Верховный военный совет союзников. Когда принималось решение послать английскую дивизию на передовые позиции, германский генеральный штаб знал об этом уже два часа спустя.

Когда английский король Георг VI посетил фронт, германское радио передавало сведения о его поездке раньше, чем французская и английская пресса.

Когда Рейно и Даладье ссорились, германское радио сообщало об этом во всех подробностях.

Конечно, германское радио передавало немало злостных измышлений о разногласиях во французских кабинетах. Но все же страшно становилось от того, насколько немцы были информированы. Саботаж был не только делом рук отдельных гитлеровских агентов. В нем участвовала большая часть делового мира, а также высокопоставленные лица из числа гражданских и военных властей.

Первые изъяны в техническом оснащении французской армии обнаружились уже в самом начале военных действий. Зима 1939/40 года была одной из самых суровых за целое столетие в истории Европы. А у французской армии не было одеял. Почему? Из-за полной дезорганизации снабжения.

Нехватало и обуви. На передовых постах линии Мажино французские солдаты в дождь, изморозь и жестокие морозы не имели ничего, кроме легких летних ботинок. В письмах домой они просили прислать теплую обувь. Одно из таких писем было опубликовано в газете и сопровождалось призывом к сбору обуви для солдат. На газету ополчились другие издания за то, что она «открывает врагу военные тайны».

На втором месяце войны рабочий авиационного завода Блока рассказал мне, что из-за недостатка сырья завод выпускает меньше самолетов, чем до войны. Это была правда — производство военных самолетов вновь достигло довоенного уровня только в 1940 году. Военное командование предлагало закупать самолеты в Соединенных Штатах. Министр авиации отказался разместить там крупные заказы, — французские промышленники настаивали, чтобы деньги оставались во Франции. А, между тем, если бы заказы на танки и самолеты были размещены вскоре после начала войны, это могло бы в корне изменить ее ход.