Марсель Деа, опубликовавший листовку с требованием немедленного и безусловного мира, был допрошен следователем и отпущен. Через некоторое время дело против него было прекращено.

Бывший член исполнительного комитета социалистов, профессор Зоретти, распространял в кулуарах парламента и по редакционным кабинетам разоблачительное письмо. Зоретти был исключен из социалистической партии за то, что пытался через одного швейцарского социалиста побудить II Интернационал выступить с предложением о мирных переговорах. Ныне Зоретти доказывал, что Поль Фор был связан с ним в этом деле и что сам Фор находился в тесном контакте с Лавалем. Из документов Зоретти также явствовало, что вмешательство этих двух политических деятелей воспрепятствовало назначению Блюма вице-премьером, а Эррио — министром иностранных дел в кабинете Даладье при его реорганизации. Разоблачения эти не были лишены некоторого мрачного юмора, поскольку Зоретти приводил также антисемитские высказывания Поля Фора по адресу Леона Блюма.

Тем не менее Фор и Лаваль продолжали оставаться советчиками Даладье.

Перемены в кабинете Муссолини вызвали восторг во французской прессе, в них видели признак того, что дуче намерен исключить из состава своего правительства все прогерманские элементы. Две газеты, пытавшиеся высказать противоположное и, как показали последующие события, правильное мнение, были подвергнуты жесточайшей цензуре и получили предупреждение о закрытии.

Ноябрь начался новой тревогой. Разнеслись слухи о том, что немецкие армии собираются занять Голландию и Бельгию. Как-то ранним утром, около пяти часов, меня разбудил звонок из министерства иностранных дел. Оттуда сообщали, что вторжение в Голландию уже началось. Но это была ложная тревога. По версии, имевшей хождение на Кэ д'Орсэ, генералам удалось отговорить Гитлера от похода. Вернее всего, слухи о предстоящем нападении на Голландию распространялись по указке Геббельса, это был один из приемов «войны нервов». Аналогичные слухи циркулировали постоянно, держа военное и политическое руководство в состоянии нервного напряжения; когда же начинались действительные события, они, к сожалению, неизменно заставали Францию врасплох.

В правительстве отношения между премьером Даладье и министром финансов Рейно были натянуты до крайности благодаря растущему влиянию Рейно. Этого вертлявого и зоркого «сторожевого пса казначейства» в парламентских кругах именовали «дофином», так как все были уверены, что в ближайшем будущем он унаследует мантию Даладье. Чтобы положить конец растущему влиянию Рейно и его продвижению в премьеры — эта мысль становилась все более популярной в палате, — Даладье услал его в Лондон с важными экономическими предложениями. Переговоры Рейно с английским министром финансов сэром Джоном Саймоном закончились соглашением, изложенным в общих туманных фразах. Неудача Рейно была использована Даладье, чтобы на время умерить пыл его сторонников.

Соперничество этих двух людей тяжело сказывалось на работе кабинета. Однажды, когда два британских министра приехали в Париж, Даладье не пригласил Рейно на завтрак, устроенный им в честь гостей. Тогда английские министры нанесли визит Рейно в его министерстве, но они сделали это до завтрака у Даладье. Это вызвало у премьера такой взрыв ярости, что он чуть было не отменил приема англичан.

«Война нервов» оказывала свое влияние на палату депутатов. Одни депутаты с большой нервозностью отмечали бездействие французской армии. Другие использовали этот факт как аргумент в пользу мира. В сенатской комиссии по иностранным делам Лаваль предпринял одну из своих вылазок: он обрушился на правительство за недостаточно энергичные попытки договориться с Муссолини. Когда же его друг, Поль Бодуэн, вернулся из Рима с пустыми руками, Лаваль потребовал разрыва дипломатических отношений с Россией. Он нашел себе союзников в газетах «Тан», «Журналь де деба», «Матэн» и др. Эта агитация велась с невероятным ожесточением и достигла своей высшей точки к моменту начала военных действий в Финляндии.

Следующие три месяца прошли почти целиком под знаком этих событий. Третий период войны отмечен разнузданной антисоветской кампанией.

Самые дикие фантастические измышления о развале в Красной Армии распространялись французской печатью.

Парламентская группа Лаваля, ратовавшая за мир с Германией, энергично нажимала на Даладье, побуждая его объявить войну России. Возможность в перспективе слияния этих двух конфликтов, — франко-германского и русскофинского, — настаивали они, была лишь наруку Франции. Они рассчитывали, что это позволит им широко развернуть антисоветский поход.

Генерал Вейган был вызван в Париж для обсуждения ближневосточных приготовлений. Другой французский генерал был послан в Финляндию в качестве военного консультанта. В Хельсинки подлежали отправке самолеты и танки. В течение трех месяцев во Франции всеми способами поддерживалась вера в то, что финны могут сопротивляться в течение года или даже выиграть войну против Советской России.

Впрочем, в палате чуть было не произошел кризис изза возмутительных цензурных порядков и вызывающего поведения Даладье. Кризиса удалось избежать только тем, что в последнюю минуту премьер заверил парламент, что вовсе не покушался на его права. После долгих заверений подобного рода был утвержден военный бюджет в сумме 259 миллиардов франков.

Под Новый год французское верховное командование опубликовало успокоительное сообщение, что линия Мажино дополнена укреплениями и продлена вдоль бельгийской границы до самого моря.

В политических кругах все больше нарастало недовольство против французского верховного командования. Раздавались жалобы на то, что Гамелен недостаточно энергично ведет войну. Его обвиняли в излишней осторожности, в том, что он противится всяким наступательным действиям.

На смену ему уже прочили генерал-губернатора Марокко, Ногеса. Гамелена выручила новая тревога в связи с событиями в Бельгии и Голландии. В палате продолжались раздоры. В кулуарах многие депутаты не скрывали своего недовольства Даладье. Требование созыва закрытого заседания парламента завоевывало все больше сторонников. «Если Даладье предстанет перед закрытым заседанием сената, — сказал мне Жаннене, — он не получит и сотни голосов».

Круги, близкие к Лавалю, прочили в премьеры маршала Петэна. «Только великий солдат, — утверждали они, — может вывести Францию из этой ужасной катастрофы»; Даладье же слишком слабохарактерен и уступчив по отношению к коммунистам и англичанам.

Но Даладье уже готовил контр-атаку. Прежде всего он создал в палате специальную комиссию по изучению вопроса о коммунистах. Комиссия предложила удалить всех коммунистов из государственного аппарата. Затем Даладье созвал еще одно совещание Верховного военного совета союзников. Французы решили выступить в Финляндии против Советского Союза, если финны официально будут просить об этом. Пятидесятитысячная армия была сконцентрирована в одном из французских портов для отправки в Финляндию.

Подготовив таким образом почву, Даладье предстал перед закрытым заседанием парламента — первым с начала войны. Это заседание продолжалось тридцать один час и закончилось открытым голосованием. Правительство получило вотум доверия в 535 голосов против нуля.

Сторонники умиротворения возобновили свои атаки с новой силой. Крупнейшая утренняя газета Франции «Пти паризьен» переметнулась в «лагерь мира» и стала намекать на возможность соглашения с немцами. Конференция областных секретарей социалистической партии показала, что партийный аппарат поддерживает сторонника умиротворения Поля Фора.

Общественное мнение было более или менее подготовлено к неудачам финнов к концу кампании. Однако сообщение о мире, заключенном между Россией и Финляндией после прорыва Красной Армией линии Маннергейма, произвело в Париже ошеломляющее впечатление, так как газеты только и твердили, что о продолжающемся сопротивлении финнов. Даладье был вынужден созвать второе закрытое заседание палаты.