Я не успеваю ничего сказать, как Тревис стучит несколько раз, а затем открывает для меня дверь, жестом приглашая войти внутрь. Захожу в комнату, Тревис закрывает дверь с другой стороны.

В комнате пусто, и горит свет. Я думаю о том, что Алекс может быть в ванной комнате, но когда зову его по имени, никто не откликается. Выключаю свет и ложусь на кровать. Слезы, наконец, вырываются наружу.

В темноте я чувствую себя как никогда одинокой. Это чувство было неведомо мне раньше, сейчас же я понимаю, что мне некому довериться. Боль в груди не дает дышать, внутри все сжимается. Хочется рвать и метать. На смену слезам приходит ярость, смешанная с горечью.

Я испытываю это до тех самых пор:

Пока в комнате не появляется Алекс.

Не слышит мой плачь.

Не ложится рядом.

Прижимает к себе.

Слезы проходят, когда его теплые ладони берут мое лицо. Алекс разворачивает меня к себе. Идеальное лицо все в синяках и порезах.

– Все будет хорошо, – говорит он.

– Этого никто не может обещать, – ком встает в горле, я с трудом отвечаю ему.

– Я не обещаю, – шепчет Алекс. Я чувствую его дыхание на своих губах. – Я гарантирую.

Его губы накрывают мои, и я понимаю, что проваливаюсь в бездну, на самой глубине которой скрываются огромные камни.

10

Я лежу в объятиях Алекса и смотрю в потолок. Думаю о звездах и о Вселенной. Возможно ли такое, что там, на небе сейчас моя сестра? Она стала звездой и теперь мерцает в свете луны? Не знаю.

Никто не знает.

Алекс прижимает меня к себе. Я чувствую на своей коже теплое дыхание. Его руки нежно обнимают меня, мне кажется, что я становлюсь сильнее. Будто его прикосновения дают мне невидимую силу, помогающую мне держаться на плаву. Спустя некоторое время слезы на моих щеках высыхают. Смущение пропадает, когда Алекс проводит пальцами по моей руке.

Ночью он поцеловал меня, а я расплакалась. Слезы сами собой выступили на глазах, но он не испугался этого. Алекс притянул меня к себе и больше не отпускал.

Сейчас же его грудь, вздымающаяся под весом моего тела, действует успокаивающе. Я больше не плачу, но чувство опустошенности из-за смерти сестры все так же больно давит. Алекс ничего не говорил. До сих пор он не произнес ни слова, но тепло его тела помогает лучше всяких речей. Оно успокаивает, принося в мою жизнь безмятежность.

– Алекс? – я нарушаю тишину, но не двигаюсь.

– Да?

– Все это, – я не знаю, как правильно подобрать слова. – Все, что происходит между нами, на самом деле? Или мне кажется, что что-то происходит, а в действительности ничего не… – мои слова и мысли путаются. Может, я и могу в каких-то ситуациях постоять за себя, съязвить или врезать противнику, но Алекс не мой враг, меня к нему тянет, и я не понимаю почему.

И это пугает.

К счастью, Алекс обрывает меня на полуслове, прежде чем я успеваю ляпнуть какую-нибудь глупость.

– Ева, – он немного отодвигается, давая мне возможность взглянуть на него. Алекс разворачивается ко мне, и я оказываюсь лицом к лицу с ним. – Я тоже самое хотел спросить у тебя, – уголки его губ еле заметно поднимаются вверх.

– Могу я просить тебя быть со мной честным?

Алекс кивает.

Я переворачиваюсь на живот и правой рукой тянусь к нему. Его лицо выражает недоумение. Правой рукой дотрагиваюсь до его шрамов. Он вздрагивает.

– Кто сделал это с тобой?

Алекс отводит глаза. Его мышцы напрягаются.

– Ты не захочешь знать этого.

– Ты ошибаешься. Я потому и спрашиваю. Мы были с тобой в заброшенном доме. В Чистилище. Если бы я не знала, что ты состоишь в Совете, то решила бы, что ты из здешних мест.

Безлицый тяжело вздыхает. Он садится, притягивая меня к себе. Алекс смотрит мне прямо в глаза, прежде чем ответить.

– Ева, ты должна знать, что в Совет попадают не по крови. Нельзя родиться и тут же стать Безлицым. Таковым может быть каждый, – он поправляет вылезшую прядь волос мне за ухо. – Даже маленький мальчик из Чистилища.

Мария подталкивает меня вперед. Ненавижу, когда она так делает. Иногда мне страшно поворачиваться к ней спиной, вдруг эта ненормальная воткнет нож в спину. Несмотря на мое к ней не самое лучшее расположение, должна заметить, что мне ее жаль. Мария выглядит усталой. Под глазами темные круги, а плечи поникшие, словно она не спала несколько дней. Волосы распущены и спутаны, они закрывают ее лицо, где я замечаю хорошего размера синяк.

– Что-то случилось?

– Здесь всегда что-то случается, – недовольно фыркает Мария, она толкает меня в спину. – Шевелись.

– Перестань. Я умею ходить, необязательно меня постоянно толкать.

Она вновь толкает меня.

      Во мне вспыхивает злость. Хочется пожать руку тому, кто заехал ей по лицу.

Мария тыкает пистолетом мне в плечо, я испытываю дикое желание отобрать у нее оружие и использовать его по назначению.

– Ты меня раздражаешь, – слышу ее голос из-за спины.

– Взаимно, – отвечаю я, заворачивая за угол. Дверь в комнату, если можно так назвать помещение, где мы все живем, открыта. Я ныряю в проход и осматриваюсь.

Все уже в сборе. Девушки, которые работают по ночам, выглядят усталыми и несобранными. Кто-то одет только наполовину, у других макияж размазан по лицу, третьи и вовсе еле стоят на ногах. Что касается более молодых девушек и девочек, не достигших совершеннолетия, то они кажутся менее усталыми, все уже одеты и готовы к работе. Еще бы, в отличие от нас, они спят по ночам.

– В строй.

Я прохожу к девушкам и занимаю свое место между Хлоей и Жанной. На мгновение мы переглядываемся, я тяжело вздыхаю, чувствуя болезненный спазм в области живота.

– У меня плохое предчувствие, – произношу так тихо, чтобы меня смогли услышать только мои подруги.

Я не свожу взгляда с Марии, она выглядит нервной, ее руки дрожат, она медленно осматривает нас, удостоверяясь все ли на месте.

– Малышня, – кричит Мария, обращаясь к несовершеннолетним. – Вон отсюда. За работу!

В дверном проеме появляется Тревис, в руках которого я замечаю дубинку. Повторять дважды не требуется, увидев вышибалу с дубинкой в руке, все несовершеннолетние стремятся покинуть комнату. Он проводит их наверх.

Когда комната наполовину пустеет, Мария подает голос:

– Сегодня пришлось собрать вас раньше, – начинает говорить девушка. – До обеда у вас есть время отдохнуть, а так же привести себя в порядок. Что же касается времени после обеда, – она запинается, от чего внутри сводит все внутренности. Что-то не так. – Всем вам придется выехать за пределы Содержательного дома.

Я чувствую, как мое сердце проваливается в пятки. Девушки перешептываются, с ужасом поглядывая на Марию. Жанна берет меня за руку, ее ладонь влажная, а рука трясется. Она сжимает мои пальцы.

– Решили скормить нас каннибалам? – подает голос Жанна. Волна паники охватывает весь строй.

– Что вы задумали? – выкрикивает Мелисса, девушка, которой Мария заклеила рот и залепила пощечину за неповиновение в вечер, когда Безлицые играли в карты, а затем стреляли по наручникам на наших запястьях.

– Безлицым захотелось на нас поохотиться? – кричит девушка, Алиса, стоящая рядом с Хлоей.

Девушки повышают голоса, выкрикивая ругательства, но я стою, не двигаясь. Перед глазами всплывает хижина, в которой мы были вместе с Алексом, а затем нападение каннибалов. У меня перехватывает дыхание, словно один из этих нелюдей вновь держит меня за горло, прижимая к стене и обнажая гнилые зубы. Перед глазами стоит туман, я даже не замечаю, как Мария перестает пререкаться с испуганными девушками, а просто поднимает пистолет и стреляет в энергосберегающую лампу на стене. Звук выстрела оглушает, но я продолжаю стоять, как ни в чем ни бывало.

Осколки стекла рассыпаются на более мелкие куски, ударяясь о бетонный пол. Голоса стихают, больше никто не осмеливается что-то сказать.

– Совсем сдурели? – Мария в бешенстве, ее глаза широко распахнуты, кажется, словно в данный момент она может кинуться на любого из нас, и не думаю, что ее кто-то способен остановить. – Вы поедете на нашу базу. Совет желает отдохнуть именно там. Выезжаем в два часа дня. В вашем распоряжении семь часов, думаю, вам этого хватит.