Я щелкнул пальцами, веля светильникам пригаснуть и не реагировать более на звуки. Ил, распаляясь все больше, продолжал:

– Какая-то жаба заманила батюшку в ловушку… Какая-то колдуновская дрянь, прости, Хорт, но какая-то колдуновская сволочь лишила батюшку рассудка, да еще, издеваясь, цацку навесила… Огонь этот… Сам ли Пер оплошал, сам ли батюшка свечку опрокинул, или это они, глумясь, все так устроили, чтобы я…

Он замолчал и посмотрел на свои ладони. Страшненькие были руки – после того, как довелось гнуть раскаленные прутья решетки.

– Ил… – начал я примиряюще. – Подумай. Кто – они? С девкой он уехал, авантюристка его обманула, обокрала, зельем опоила… и бросила. Случаются такие дела, сам знаешь…

– И это, – кулак грохнулся на стол рядом с кулоном, – это тоже девка ему навесила? А?

Я пожал плечами:

– Мало ли. Может, и девка.

– Ты же сказал – здоровый колдун это сделал.

– Я сказал – крупный маг…

Глаза Ятера свирепо сузились:

– Ты сказал… Юлишь. Крутишь. А я этого дела так не оставлю. Если ты, колдун, сейчас откажешься… видит жаба, я другого найду. В столицу поеду, золотом заплачу, но этого дела так не оставлю и хозяина этой цацки найду! Слышишь?!

Он накручивал себя, намерено злил. Он сам себя убеждал, что страшная кончина отца вызывает у него сыновний гнев и желание отомстить; на самом деле уже завтра ночью он будет крепко спать, и заживо сгорающий безумный старик не приснится ему.

Приснится – мне.

– Дело твое, – пробормотал я, отворачиваясь. – Иди, ищи… Но никто не возьмется разыскивать человека, который производит такие кулоны. Это небезопасно, извини.

Сделалось тихо. Светильники, не смея реагировать на тишину, горели все так же ровно; кабанья морда из темной яшмы скалилась на столе, в окружении винных потеков, мне зачем-то вспомнились заляпанные кровью осенние листья, умирающий на рыхлой земле вепрь…

Тот самый, чье чучело пылится теперь в охотничьей зале Ятеров, тот самый, что скоро станет добычей моли.

– Хорт, – сказал Ятер, когда молчание стало совсем уж тягостным. – Хорт… Помнишь, как я тебя из колодца тащил?

Я поморщился.

…Нам было лет по тринадцать, отец Ила пребывал в отъезде, а потому нам удалось удрать на ночную рыбалку. Ни до какой рыбы дело, разумеется, не дошло – мы всю ночь купались, жарили мясо на вертеле, пили пиво и дурачились, а под утро я разродился фейерверком.

В окрестных селах до сих пор живы легенды об этом зрелище. Я выложился весь – запустил в небо все мое представление о свободе, силе и красоте; я ужасно гордился тем, что вышло, и жалел только, что этого не видит отец. Ил был потрясен моим искусством до глубины души – его наивная радость так рассмешила меня, что последний уголек я запустил баронету в штаны.

…Мы рассорились на всю жизнь. Со слезами на глазах Ил обзывал меня скотиной, самовлюбленным поганым колдуненком; я пожал плечами и, насвистывая, пошел домой.

По дороге мне встретился колодец.

Наверное, сама судьба отомстила мне. Потому что когда, вопя на все голоса и наслаждаясь эхом, я наклонился над срубом особенно сильно – ноги мои соскользнули с влажного от росы камня, и я кувыркнулся в черную бездну.

Эхо подхватило теперь уже нешуточный вопль.

Упал я относительно удачно – по крайней мере, шею не сломал и сознания не утратил, а значит, и оптимизма не потерял. При мне были мои заклинания – я мог сдернуть цепь, закрепленную на вороте, мог подняться, как муха, по отвесной стене, мог, в случае неудачи, призвать людей себе на помощь…

Вот тут мне аукнулся фейерверк. Оказалось, что сил, необходимых для даже для самого слабого заклинания, у меня не осталось.

И вот когда я понял это – наступила одна из главных минут моей жизни. Жизни наследственного мага тринадцати лет, баловня судьбы, убежденного, что мир существует только для него.

Холод. Темнота. Ужас смерти.

Мне предстояло барахтаться в ледяной воде, пока какая-нибудь ранняя хозяюшка не соберется набрать водицы, а до этого, по самым оптимистичным расчетам, оставалось часа три; тем временем начались судороги. Плавал я изрядно, но холодная глубина колодца, казалось, засасывала меня, а ухватиться за склизкие стенки не было возможности – руки срывались, ногти обламывались. Охваченный болью и паникой, я принялся вопить что есть мочи – орать, надсаживая горло, из последних сил звать на помощь, и мои крики то и дело переходили в бульканье…

Кто меня услышал? Конечно, Ил де Ятер, тринадцатилетний Ил, которому я полчаса назад подпустил огоньку в штаны.

Когда я увидел человеческое лицо над собой – моя радость была столь же неистова, как и сокрушительно было последовавшее за тем разочарование. Я узнал недавнего дружка; я ждал, что он скажет ехидным голосом: что, допрыгался, колдуненок? Ты побарахтайся, а я посмотрю, как ты тонешь, ладно?

Я знал, что он что-то подобное скажет. Потому что сам на его месте сказал бы именно так.

– Сейчас, – хрипло сказал Ил, над которым я и до этого издевался часто и с удовольствием. – Держись, только держись, я цепь сброшу…

Я тонул.

Цепь упала рядом – но я не мог уже подтянуться. Все, что я мог – схватиться за нее зубами, оставив ноздри над водой.

– Я спускаюсь… Я спускаюсь, Хорт…

Ржавая цепь не была приспособлена для того, чтобы выдерживать вес упитанного тринадцатилетнего подростка, каким был молодой Ятер. Тяжелое дыхание моего дружка заполнило собой колодец; на меня стали падать комочки глины с его ботинок.

Металл был соленый, с привкусом крови. Этот привкус я запомнил на всю жизнь.

Ил окунулся в воду рядом со мной. Его пояс врезался мне в подмышки; привязав меня, Ил стал подниматься, теперь на меня падали холодные капли, и тяжелое дыхание то и дело срывалось в приглушенный стон…

Потом цепь перестала дергаться, и завизжал ворот. Ил был сильным мальчиком, а я, по счастью, был тощ. Ему удалось вытащить мое окоченевшее размокшее тело.

Все это я помнил уже урывками.

Фонарь в его руках. Лицо, освещенное этим фонарем, окровавленные ладони, испуганные, участливые глаза:

– Ты живой?..

Те же самые глаза смотрели сейчас с лица молодого самодура, грозного барона Ятера:

– Помнишь?

– Помню, – сказал я, откидываясь на спинку кресла.

…Говорят, в некоторых семьях до сих пор чтят Закон Весов. То есть дикарскую традицию прежних времен – когда человек, чью жизнь спасли, шел ко спасителю едва ли не в рабство, покуда не представится возможность поквитаться… Странно жили наши предки. И удивительно, что, подчиняясь столь глупым традициям, они не только выжили, но и потомков наплодили… Это что же получается – с тринадцати лет я, наследственный внестепенной, оказался бы должником какого-то провинциального барончика?

– Я все помню, Ил…

Свирепое лицо моего собеседника сделалось по-собачьи просящим:

– Ну?..

– Я все помню… Но я не возьмусь. Извини.

Бешеный белый взгляд был мне ответом.

ЗАДАЧА № 69: Маг первой степени отправляет послание на расстояние 1000 км. На какое расстояние отправит такое же послание маг второй степени, при условии что энергозатраты обоих на почтовое заклинание одинаковы?

Вот уже два года прошло с тех пор, как я отпустил последнего слугу – дом, двор и огород обслуживали меня без посторонней помощи. Сложную систему заклинаний наложил по моему заказу один очень хороший назначенный маг – не потому, что я не справился, а потому, что бытовыми проблемами должен заниматься специалист; таким образом я избавлен был от необходимости самостоятельно стаскивать сапоги – и в то же время получил возможность проводить жизнь в благородном одиночестве.

Часа два после ухода Ятера я сидел в гостиной, играл светильниками, имитируя фейерверк, и пил холодную воду.