– Ну да, конечно! Кто же, если не кокни! – Он хлопнул себя по колену.
– Я рада, что вас позабавили мои слова, мистер Холмс! – холодно заявила леди Стокер-Брант. – Кроме того, я расслышала имя Генри Грей или что-то в этом роде. Я точно не помню, но мне кажется, что это было, когда я переходила дорогу. – Она вздохнула и приложила ко лбу платок, смоченный одеколоном.
Холмс вскочил, подхватил свою шляпу и раскланялся:
– Премного благодарен, ваша светлость! Идемте, Ватсон, пора приниматься за дело.
– Поймайте этого злодея, мистер Холмс, – на удивление бесстрастно попросила леди Стокер-Брант. – Сейчас мне колют морфий, оберегая мои нервы, но ведь я понимаю, что до конца жизни обречена ездить на инвалидном кресле или ковылять на костылях. Я этого не переживу!
Мы тряслись в тарахтящем кебе по Слоун-стрит, вдоль сплошных фасадов из красного кирпича, скрытых сейчас за бурым туманом, и вяло переговаривались.
– Мы хотя бы знаем, что это кокни, – заметил я.
Холмс глядел в окно, по-детски подтянув колени к подбородку. Однако мысли его были заняты вовсе не уличным движением.
– Сомневаюсь. Дабы изобразить выговор кокни, особые способности не требуются, Ватсон! – Сказав так, он надолго замолчал.
А я мрачно думал о том, что по вине этого извращенца доверие общества к людям нашей профессии, в котором мы всегда так нуждаемся, теперь надолго подорвано!
Выйдя на углу Флуд-стрит, мы перешли на другую сторону и последовали по маршруту леди Стокер-Брант. Оказалось, что у реки туман рассеивается. Впереди открылась приятная перспектива Чейн-Уолк. Особенность этого района такова, что хозяева каждого из милых особнячков могут наслаждаться уединением, живя при этом почти в центре города. Окна уютно светились в свете газовых фонарей. Слева протекала Темза, впереди высился мост Баттерси, вдоль противоположного берега тянулись складские ряды, у причалов сновали торговые суда с грузами. А за мостом открывался более широкий участок реки, где на мелководье стояла парусная баржа и множество плавучих домиков, один из которых привлек внимание моего друга. Он вскочил на парапет набережной и стал пристально разглядывать заинтересовавший его предмет. Вдруг его губы скривились в улыбке, он мрачно усмехнулся и воскликнул:
– А ведь это рифма! – Спрыгнув на землю, Холмс распорядился: – Стойте здесь, я скоро вернусь.
Затем он сбежал по ступеням к воде и, прыгая с камня на камень, добрался до судна, чтобы взглянуть на него поближе.
Должен сказать, что этот плавучий дом представлял собой унылое зрелище, ибо весь его корпус, выкрашенный белой краской, некогда, должно быть, блестящий и нарядный, теперь был изъеден ржавчиной и покрыт водорослями. На крыше кабины торчала простая дымовая труба. Словом, при взгляде на это сооружение невольно возникал недоуменный вопрос: что это – дом или лодка?
Я зажег сигарету и стал смотреть на стальной барк, что грациозно скользил мимо в сопровождении флотилии, которую составляли баржи и шаланды.
– Да там, кажется, давно никто не живет, – сказал Холмс, возвращаясь на набережную. – А вы видите название?
– Ну да, «Пендрил Гей», – ответил я.
– И что из этого следует?
– По-моему, ничего особенного. Лодку, наверное, назвали в честь некоей птицы, что встречается в местных болотах. Чтобы узнать точнее, необходимо проконсультироваться у специалиста по пернатой дичи, – шутливо отвечал я.
– А вам не кажется, Ватсон, что «Пендрил Гей» звучит почти как Генри Грей?
– Ну да, некоторое звуковое сходство имеется, – согласился я.
– Скажете тоже – некоторое звуковое сходство! – воскликнул Холмс, ударяя тростью о землю. – Да ведь на слух и не различишь! Спутать их проще простого. Вот, взгляните. – Он сунул мне в руки листок, вырванный из блокнота. – Я переписал объявление о продаже, что висит на двери кабины.
Я расправил листок и прочел:
– «Продается лодка «Пендрил Гей». С просьбами о сдаче внаем не обращаться. Владелец в настоящее время проживает во Франции. Для справок: Александр Лавсэй и К°, нотариус. Хай-стрит, 29, Баттерси. Июль 1893 г.».
– А сейчас уже 1895-й. Видимо, покупателей так и не нашлось. Лодку, похоже, изредка подкрашивают и смолят, но в общем она постепенно разрушается, стоя на приколе. Думаю, владелец с нотариусом давно о ней забыли.
Теперь мы вдвоем спустились на заболоченный берег и поднялись на борт.
Пока я оглядывал иллюминаторы и световой люк на крыше, ища способ пробраться внутрь, Холмс, обладающий криминальным талантом, быстро решил проблему.
– А замок-то недавно меняли, Ватсон, – заметил он, вынимая из кармана перочинный нож и вставляя его в замочную скважину.
Раздался щелчок пружины, дверь на шарнирах откатилась, и мы осторожно спустились по приставной лестнице вниз, где густо пахло смесью мыла, керосина и табака.
Обстановка оказалась весьма скромной. У стен, обитых деревом, располагались мягкие откидные сиденья. В дальнем конце помещения была печь с трубой и складной столик для умывальных принадлежностей, а посередине стоял длинный стол под керосиновой лампой. Заметив, что одна из деревянных панелей стены сдвинулась, я попробовал снять ее, и мне это удалось. В стене обнаружилась ниша.
Холмс, который ворошил тростью серую золу в печи, оставил свое занятие и подошел ко мне. Надо сказать, что я не менее своего коллеги надеялся обнаружить что-нибудь ценное в плане расследования, но этой находке я не обрадовался, а ужаснулся, ибо увидел хирургическую пилу, которую Холмс осторожно вынул из тайника, стараясь не задеть острого зубчатого лезвия. В тусклом свете, проникавшем в кабину через люк на крыше, на ручке из панциря черепахи явственно читалась золотая буква «М». Когда я сунул руку в нишу, чтобы проверить, нет ли там еще чего-нибудь, то нащупал картонную коробку без крышки. Внутри лежало несколько скальпелей, бинты и иглы.
– Мы, кажется, забрели в его логово, – поежился я.
Сложив все обратно и вернув на место панель, мы напоследок еще раз огляделись и поспешили оставить «Пендрил Гей», пристанище безумца, проводящего тут свои жуткие опыты.
– Что нам теперь делать, Холмс? – спросил я.
– Ваша старая адресная книга оказалась бесценной, Ватсон, ибо я нашел там всех врачей, живущих либо имеющих практику близ набережной. Среди них числятся, насколько я помню, доктор Минтон, доктор Мэдден и доктор Малбери. Я взял на себя смелость составить список.
– Так нам предстоит обойти весь Челси? – удивился я, чувствуя, что меня совсем не увлекает такая перспектива.
– Знаю, что это нелегко, но надеюсь, нам повезет и круг подозреваемых быстро сузится! – отвечал Холмс.
К шести часам вечера мы посетили не менее чем десять адресов, навестив в том числе доктора Митчелла, доктора Джозефа Монтегю (который оказался доктором философии!), доктора Персиваля Мэддена и доктора Джулиуса Марша, но никто из них не вызывал подозрений. Признаюсь, к тому времени я порядком утомился от этой бесполезной, как мне представлялось, затеи и мечтал только добраться до Бейкер-стрит и вкусно поужинать в уютной обстановке.
Очередной адрес привел нас к красивому георгианскому особняку с белым оштукатуренным фасадом, подъемными окнами и черными чугунными перилами. Дом на Элм-Парк-Роуд принадлежал доктору Теодору Морфиусу, консультанту Королевского лондонского госпиталя и кандидату в члены парламента.
Когда Холмс позвонил, дверь открыла экономка – полногрудая женщина по фамилии Стивенс.
– Доктор Морфиус сейчас в больнице на консультации, – сказала она, – и вернется не скоро.
– А вы не могли бы припомнить, где был доктор Морфиус в прошлую среду примерно с девяти до двенадцати часов вечера? – спросил Холмс.
– Нет ничего проще, – раздался голос из глубины прихожей, и на крыльцо вышел высокий смазливый молодой человек в щегольском сюртуке, бриджах и гетрах.
Его сигарета распространяла в воздухе экзотический аромат. Мне показалось, что он поглядывает на нас с высокомерием или даже пренебрежением. Неторопливо затянувшись, он облокотился о перила и продолжил:
