– Шоб було!

Ванька посмотрел на Кирилла сквозь стакан.

– А меня выпустят?

– Ты же свободный человек! – поддел Кирилл. – Пролетарий! Кто тебя остановит?

– Никто! А обратно впустят?

– Ты же сво…

– Э! – перебил потомка Иван. – У нас милиция не лаптем щи хлебает! Это тебе не ваша продажная девка капитализма!

– Кто? – вылупился от неожиданности Кирилл.

– Полиция ваша! – пояснил прадед. – Слушай, контра проклятая, а чего я на тебя до сих пор милицию не вызвал?

– Я твой правнук!

– А, ну да! Точно… Тогда наливай!..

г. Мариуполь.

А. Е. Огурцов, лейтенант, уполномоченный РКМ НКВД

На подъем «полуторка» тянула плохо, а толкать как‑то не солидно, хотя Феофанов, сунувшийся в окно, предлагал такой выход из положения. Лейтенант отмахнулся. Толкать в одиночку – бессмысленно. А вылезать всем, оставив задержанных и водителя, значит уделаться в грязи по уши. Вчерашний дождь все же наследил, оставив в выемках между брусчаткой лужицы воды. Так и плелись, преодолев крутой подъем как бы не минут за двадцать. Огурцов даже пожалел, что забыл засечь время. Дальше, по ровной шоссейке, пошло ловчее и к райотделу они подъехали, не потратив, считай, и часа. Огурцов вылез из машины, и удивился. На крыльце стоял дежурный милиционер, то и дело вытирая вспотевший лоб.

– Здравия желаю, тарищ лейтенант! – обрадовано затараторил он. – Хорошо, что вы прибыли. А то у нас такое дело, а все разъехались. Один я остался, а тут такое дело…

У него за спиной завозились сержант с Феофановым, выгружая задержанных и мешки. Мешки слесарь‑ударник, аккуратно передал сержанту. А вот задержанным пришлось прыгать самим. Отчего старший расквасил нос и теперь мотал головой, разбрызгивая во все стороны капельки крови.

– Сержант, ты чего творишь?!

– Нельзя по‑другому, товарищ лейтенант! – пояснил сержант, вытащив из кармана задержанного замызганный носовой платок, и промокая его же разбитый нос. – Меня, эта падла, ругательски «ментом» обзывала. И к взятке склоняла. У меня даже свидетель есть, Серега, подтверди!

– Так точно, товарищ лейтенант! – перегнулся через край Феофанов. – И мне предлагал.

Огурцов хмыкнул, и покачал головой. Потом кивнул дежурному, так и стоящему на крыльце:

– Слушаю!

– Сперва на Слободке, в пивной, что на выходе, морячки порезались, что‑то не поделили, так наши все туда выехали. А с полчаса назад позвонили, что Краеведческий музей обокрали! – выпалил милиционер. – Ночью с черного входа забрались. Смотритель только что узнал!

Лейтенант покосился на задержанных. Тот, что с разбитым носом и фингалом, молчал. А второй, по которому сразу было видно, несмотря на фигуру ломового грузчика, что хлипковат, ощутимо побледнел.

– Феофанов, Прокофьев! – Огурцов, наконец‑то, вспомнил фамилию сержанта, упорно вылетавшую из головы, – мазуриков заводите. Вещественные доказательства – куда положено. Еще кто есть в отделе, или ты тут сам казакуешь? – уточнил на всякий случай у дежурного.

Тот развел руками:

– Говорю, же, все уехали. Один как перст, не разорваться.

Огурцов кивнул дежурному и поманил водителя, так и не выбравшегося, несмотря на духоту, из кабины:

– Дуй на Слободку, докладывай капитану, что так мол, и так. Ну и не забудь доложить, что похищенное частично найдено.

«Полуторка» прочихалась, обдав всех черным дымом, и умчалась, расплескивая лужи.

Лейтенант посмотрел на безоблачное небо, обещающее жаркий до безобразия день и вздохнул. Судя по всему, раньше ночи никак не освободиться…

Задержанные молчали. Сидели за столом и делали вид, что проглотили языки. Лейтенант даже начал подумывать нехорошие мысли насчет табельного нагана, подремывающего в желтой кобуре. Очень уж хорошо им на манер кастета орудовать. А древним полицейским «Смит‑Вессоном» еще бы сподручнее было. У него и вес в три старорежимных фунта, удобно держать за ствол, как дубинку. Вот только ты, лейтенант, не полицейский какой, из заграницы, а советский милиционер, поставленный охранять революционный порядок и общественную безопасность. Поэтому пальцы задержанным дробить, пусть они хоть десять раз виноваты – последнее дело.

– Напоминаю, что чистосердечное признание облегчает не только совесть, но и наказание, – второй раз повторил лейтенант.

Но задержанные, пересилив первый испуг после попадания в стены милиции, продолжали молчать. В сторону второго стола, на котором Прокофьев с Феофановым раскладывали изъятое, даже и не смотрели.

– Хочется молчать – ваше право, – безразлично сказал Огурцов и пожал плечами. – Вот только сейчас мы отпечатки снимем и сверим. Не отвертитесь!

– Потом я еще все опишу, – не оборачиваясь, буркнул Феофанов, проверяя опустевший мешок, на момент завалявшейся в складках мелочевки. – Как бегали, как за ножи хватались, да как взятки сулили!

– Невиноватые мы! – как ни странно, но первым раскололся старший задержанный.

– А кто виноватый? – наклонился лейтенант, стараясь дышать ртом, чтобы не обонять вонь застарелого перегара.

– Из этих он, из будущих, – хлюпнул второй. – Гадом буду, не виноватый я. Гражданин начальник, пиши нам явку с повинной!

– Напишу, как не написать, – согласился лейтенант. – Вот ты мне только мил человек…

– Сарбаш я, Иван…

– Иван, то бишь гражданин Сарбаш, ты мне, для начала, все обстоятельно изложишь в письменном виде. Кто такой ты сам, подельник твой, да тот, кто подговорил. А если изложишь все без ошибок, да без помарок, тогда и подумаем, стоит ли наш Народный суд просить о снисхождении к оступившимся членам социалистического общества.

– Напишу, напишу! – закивал Сарбаш. – Он к нам с Кузьмой в пивняке на Главпочтамте подошел, говорит, в музее «рыжья» да «белья» много всякого! Его, после как церкви позакрывали, все туда снесли! И лежало без дела! А мы «фомкой» замок отжали, он там на сгнившей дужке болтался…

– А на Песчанку каким ветром вас занесло? – уточнил Огурцов, начавший записывать показания. И что, что красным карандашом на оберточной бумаге? Можно и переписать будет.

– Дык хотели лодку присмотреть, чтобы на днях дернуть.

– Куда дернуть? В Румынию на веслах? – скептически переспросил лейтенант. – Или в Одессу?

– Не, до Мамы никто не собирался. У Кузьмы там должников много, – простодушно продолжал «колоться» Сарбаш. – Нас морячок обещал на фарватере подобрать.

– Судно «Ред Стар‑Шесть», – вдруг подал голос Кузьма. – Они на Турцию идут. Гражданин начальник, – предложил задержанный, нехорошо покосившись на подельника, – давай я этого морячка опознаю, а ты и мне «признанку» намалюешь?

– А делить как собирались? – сделал вид, что не услышал вопроса лейтенант. – Поровну или по честному?

– По жизненной справедливости, – неожиданно засмеялся сержант, и подмигнул опешившим Сарбашу с Кузьмой. – Вы же, как последние фраера, голимого фуфела набрали. Ни одной серебрухи нету. Все – посеребренное. За такое – вами только катранов кормить в проливе.

– А вот насчет морячка мы с вами, гражданин Сарбаш, поговорим обязательно. Нам такие гости из будущего и даром не нужны! – добавил Александр.

Курская область, дер. Камышовка

Татяна Семыкина, тинейджер, пассажир легкомоторного самолета

Застолье было в самом разгаре. Накрытые во дворе Николая Артемьева столы ломились от яств. Половина блюд гостям была незнакома.

– Это что? – неуверенно спрашивала Татяна, показывая на стакан с прозрачным красным напитком.

Соседка, дородная женщина раза в два старше гостьи, каждый раз улыбалась:

– Морс это. Пей, дочка, не бойся. Там спиртного нет.

Татяна пробовала, смаковала незнакомый, но очень приятный вкус, а через минуту задавала новый вопрос, удивляясь терпению хозяев. Фридрих уже сошелся с парнями и размахивая руками травил анекдоты, встречаемые дружным хохотом. Уж чего‑чего, а всевозможных смешных историй он знал огромное количество. Татяна была страшно горда собой. Так боялась лететь в Россию. И не лететь тоже боялась. Раз Фридрих так загорелся этой идеей, не составить ему компанию было бы беспросветной глупостью. Совместные приключения сближают! А раздельные… Ну, понятно же! Особенно, если найдется другая, не столь нерешительная. Та же Эльза Газенклевер! Эта корова всё время вьется вокруг Фрица. Только дай шанс… Но не на такую напала. У Татяны настоящий Семыкинский характер, она своего не упустит! И полетела. И долетела. И приземлилась. И ничего страшного. Хорошие здесь люди.