В мае, с открытием Генеральных штатов распорядок занятий Павла Строганова претерпевает серьезные изменения. Ромм и его подопечный начинают регулярно посещать Версаль, где с трибуны наблюдают за работой Штатов. Вероятно, первое время Ромм полагал, что ему удастся совмещать столь интенсивное увлечение политикой с продолжением систематического образования своего ученика. Во всяком случае, в мае он направляет А.С. Строганову письмо с пространным планом дальнейшей учебы его сына. Без указания даты оно впервые было опубликовано великим князем Николаем Михайловичем^[805]. По мнению А. Галанте-Гарроне, документ составлен в апреле 1789 г. – в момент отъезда на родину Г.А. Строганова, то есть до начала работы Генеральных штатов, сразу после которого Ромм, как полагал итальянский историк, оставил все свои педагогические начинания^[806]. Судя по тексту письма, его, скорей всего, действительно повезли с собой в Петербург Г.А. Строганов и Демишель. Однако из Парижа они уехали не в апреле, как думал А. Галанте-Гарроне, а 12 мая^[807] – неделю спустя после открытия Генеральных штатов. Впрочем, последнее обстоятельство пока ещё ничуть не мешало Ромму строить новые планы по образованию своего питомца: "К концу года мы намереваемся проехать по южным провинциям, оттуда направимся в Германию, Голландию и Англию, дабы продолжить занятия по различным дисциплинам (...) Пребывание в Германии будет преследовать цель упрочить наши навыки в немецком и приступить к изучению права. После овладения этим языком, знать который в России настоятельно необходимо, я хочу, чтобы он^[808] освоил английский, дабы суметь прочесть вышедшие на нём несколько хороших книг по искусству. Изучение этих языков окажется для него менее трудным, поскольку он довольствуется освоением прозы, которая всегда проще, чем речь поэта"^[809].

Впрочем, столь замечательным прожектам суждено было остаться на бумаге. Водоворот революционных событий всё глубже затягивал и учителя, и ученика. В монографии А. Галанте-Гарроне детально показан процесс быстрой радикализации в мае-июне 1789 г. взглядов Ромма, прежде достаточно безразлично относившегося к политике. О воззрениях его подопечного известно гораздо меньше. Логично предположить, что резкая смена обстановки, когда юноша, которого долгое время воспитывали анахоретом, вдруг оказался в гуще политических страстей, произвела на него достаточно сильное впечатление. Если ещё осенью предыдущего года политика имела для него более чем второстепенное значение, то с июня 1789 г. она регулярно появляется в его письмах к отцу. Так, 15/26 июня 1789 г. Павел сообщает: "Мы здесь имеем весьма дождливое время, что заставляет опасаться великаго голода, который уже причинил во многих городах бунты. Теперь в Париже есть премножество войск собрано, чтобы от возмущений удерживать народ, который везде ужасно беден"^[810].

A вот Ромм в своих посланиях старшему Строганову, напротив, вообще не касается политических тем, рассказывая преимущественно об успехах своего воспитанника и учебе. Так, в письме от 16/27 июня он сообщает: "Ваш сын добился успехов в плавании: дважды он пересек Сену в достаточно широком месте"^[811]. И даже в день парижского восстания и взятия Бастилии, Ромм в письме от 3/14 июля, ни словом не упомянув о происходящем на улице, ограничился обсуждением исключительно вопросов учебы: "Я не могу не обратиться к Вам снова с просьбой, повторяя которую, уже наскучил, но которая для нас важна, а именно – прислать нам те предметы, что уже давно собираете для нас и что могли бы расширить познания Вашего сына в географии, истории и экономике его родины. Он находится в добром здравии и добился больших успехов в тех физических упражнениях, которыми занимается, но особенно в плавании"^[812].

Однако события 14 июля получили огромный резонанс не только во Франции, но и далеко за её пределами, а потому дальнейшее умолчание о них Ромма могло вызвать недоумение старого графа. И когда Павел 9/20 июля известил отца о случившемся: "Вы, может быть, уже знаете о бывшем в Париже смятении, и вы, может быть, неспокойны о нас, но ничего не опасайтесь, ибо теперь все весьма мирно"^[813]. Ромм от себя добавил: "Господин Граф, мы могли бы Вам писать чаще, чтобы предотвратить тревогу, которую у Вас могут вызвать сообщения газет о происходящем в Париже. Теперь же вокруг нас все в совершенном спокойствии"^[814].

С этого времени мало какое из писем уже не только Павла Строганова, но и Ромма обходилось без того или иного упоминания о событиях революции. Например, 24 июля / 4 августа Попо рассказывает о посещении с наставником разгромленной народом Бастилии^[815]. Сам Ромм в тот же день направляет А.С. Строганову письмо с объяснением причин их задержки в Париже: "Мы отложили наше путешествие в южные провинции, поскольку при этом всеобщем брожении умов, которые повсюду заняты исключительно вопросами власти и управления, мы не смогли бы там столь же успешно обеспечить себе образование, развлечение и безопасность. Г-н де Лафайет, главнокомандующий городской милицией Парижа, и г-н Байи, мэр города, установили прекраснейший порядок во всех кварталах. Повсюду здесь царит спокойствие, и пребывание в Париже теперь более безопасно, нежели во всей остальной Франции"^[816]. Утверждая последнее, Ромм мог сравнивать положение в столице с ситуацией в его родной Нижней Оверни, охваченной в те дни, как, впрочем, и многие другие французские провинции, "великим страхом". Дюбрель сообщал Ромму, что провинция взбудоражена слухами о появившихся неизвестно откуда таинственных разбойничьих шайках, одно известие о приближении которых вызывает страшную панику^[817].

Между тем, "политическое образование" Ромма и Строганова продолжалось, поглощая практически всё их время. Все другие занятия оказались заброшены. Поездки в Версаль стали практически ежедневными, а с 11 августа Ромм даже снял там квартиру, которую они с Павлом покинут лишь в октябре, с переездом Национального собрания в Париж^[818]. В послании Дюбрелю от 8 сентября Ромм так описывал освоение нового и для учителя, и для ученика "предмета": "В течение некоторого времени мы регулярно посещаем заседания Национального собрания. Они мне представляются отличной школой общественного права для Очера. Он проявляет к ним живой интерес, все наши разговоры теперь только об этом. Получаемые нами со всех сторон знания обо всех важнейших сторонах политического устройства столь прочно завладели нашим вниманием и настолько заполняют наше время, что любое другое занятие для нас оказывается почти невозможным"^[819].

В какой степени эти "уроки" были усвоены Павлом Строгановым? Прежде всего, надо отметить, что политика, действительно, стала наиболее подробно освещаемой в его корреспонденции темой. Любопытно, что особое внимание он уделял продовольственному вопросу, считая основной причиной народных волнений недостаток хлеба. Едва ли не в каждом письме он так или иначе касался этой темы, сообщая как обстоят дела со снабжением населения продовольствием: 9/20 сентября 1789г. – "Здесь жатва хотя и была хороша, однако же весьма трудно достать хлеба, и не знают к чему сие приписать; говорят, что много вывозят для императора (хотя вывоз весьма строго запрещен)"^[820]; 23 сентября / 4 октября – "Здесь все весьма тихо, хлеб не редок, как был прежде, и так народ не бунтуется"^[821]. Любопытно, что уже на следующий день, после того как это было написано, в Париже начались волнения, вылившиеся в поход плебса на Версаль. Впрочем, и в дальнейшем продовольственная проблема постоянно находила отражение в письмах Павла: 11/22 ноября 1789 г. – "все мирно теперь в Париже, и хлеб не редок"^[822]; 2/13 декабря – "Здесь все мирно, и уверяют, что меры взятыя снабдили Париж хлебом на целую зиму"^[823]. Письмо от 17/28 декабря 1789 г. также показывает, что перспективу гражданского умиротворения во Франции Павел Строганов связывал именно с благоприятным урожаем грядущего года. В небольшой приписке к этому посланию Ромм добавляет: "...Мы можем лишь повторить, что порядок и безопасность укрепляются с каждым днем, что все идет к установлению мира и что мы здесь пользуемся всеми благоприятными возможностями, которые нам предоставляются в данных обстоятельствах"^[824]. Любопытно, что двумя неделями позже младший Строганов почти дословно повторит то же самое: "Я не имею ничего другого вам сказать, как только, что здесь все спокойно и в мире"^[825].