Сам Н.И. Кареев специальными исследованиями по истории государства Старого порядка не занимался, однако соответствующие работы современных ему авторов хорошо знал: списки научной литературы, приводимые в указанных изданиях, выглядят весьма убедительно. Тем не менее в своих рассуждениях о французском абсолютизме он исходил не столько из конкретного материала, пусть даже почерпнутого из чужих трудов, сколько из абстрактной теоретической схемы, выведенной по принципу "от обратного" из его же собственных представлений о том, чем собственно являлась Французская революция. Считая её полным отрицанием Старого порядка, Н.И. Кареев наделял последний качествами, прямо противоположными тем, которые приписывал вышедшему из Революции новому порядку. А поскольку основными принципами "исторического движения", начатого в 1789 г., историк считал свободу и равенство, то, утверждал он, "с этой точки зрения старые порядки сводятся к отсутствию (курсив мой – А.Ч.) политической свободы и гражданского равенства"^[163]. Иначе говоря, Н.И. Кареев выделял здесь в качестве сущностных, идентифицирующих признаков политической модели Старого порядка не какие-либо из её собственных черт, а, напротив, отсутствие черт, свойственных модели-антиподу.

Роль такого антипода абсолютизму у Н.И. Кареева играл не только и не столько государственный строй постреволюциониой Франции, хотя, как мы видели выше, именно через сравнение с ним он определял государство Старого порядка, сколько политическое устройство Англии XVII-XVIII вв., в котором историк видел своего рода архетип "конституционных учреждений" всех остальных стран Европы нового времени. С этой точки зрения, вся западноевропейская история того периода выглядела как "развитие противоположности между двумя типами государств" – английской конституционной монархией и французским абсолютизмом, а Французская революция представлялась торжеством английской модели и началом её распространения на континенте^[164].

Впрочем, присущие, по мнению Н.И. Кареева, французскому Старому порядку "несвобода" и "неравенство" имели и вполне конкретные воплощения: абсолютизм выступал олицетворением "несвободы", сословные привилегии или "социальный феодализм" – "неравенства"^[165]. Именно эта двухчленная формула – "соединение социального феодализма средних веков с абсолютной монархией нового времени"^[166] – и выражала, согласно Н.И. Карееву, суть Старого порядка. Причем, если верить историку, оба элемента обладали вполне автономным характером и слабо зависели друг от друга. Чтобы более наглядно объяснить их соотношение, Н.И. Кареев даже воспользовался марксистскими понятиями "базис" и "надстройка", хотя марксизм в целом он отнюдь не жаловал: «То, что есть верного в учении экономического материализма, так это – различие в исторической жизни народа базиса и надстроек: таким базисом "старого порядка" было сословное общество, одною из надстроек – бюрократическое государство...»^[167] Однако если, согласно теории марксизма, базис играет определяющую роль по отношению к надстройке, то в трактовке Н.И. Кареева их соединение носит чисто механический характер: одна надстройка может сменить другую без каких-либо изменений в состоянии базиса, фактически как если бы речь шла о замене одного предмета другим на неподвижной поверхности стола. Тот или иной "социальный строй", считал историк, "может существовать при разных политических формах"^[168]. Так, "феодализм" служил "базисом" и для средневекового государства, построенного на вассально-сюзеренных связях, и для "сословной монархии", и для бюрократической абсолютной монархии нового времени^[169].

Соответственно и абсолютизм представлялся Н.И. Карееву неким внеисторическим феноменом – формой государственного устройства, способной найти себе применение в любой стране, при любом общественном строе. К числу абсолютных монархий он на равных основаниях относил Египет эпохи фараонов и тирании древнегреческих полисов, эллинистические монархии и средневековые восточные деспотии, Римскую, Византийскую и наполеоновскую империи, западноевропейские монархии раннего нового времени и российское самодержавие до 1905 г.^[170] Более того, даже в период самой Французской революции Н.И. Кареев находил "продолжение старого абсолютизма" в якобинской диктатуре^[171]. Общим знаменателем, который позволяет втиснуть в рамки единого понятия весь этот пестрый конгломерат государственных институтов едва ли не всех времен и народов, ученый считал "неограниченную" власть государства: "Общее тут – большее или меньшее устранение общественных сил от дел правления, сосредоточение неограниченной власти в лице главы государства, управление государством исключительно при помощи государевых слуг".^[172]

С высоты этой предельно абстрактной генерализации Н.И. Кареев трактовал и французскую монархию Старого порядка. Последняя интересовала его не как исторически сложившийся, более или менее эффективно функционировавший и постоянно развивавшийся комплекс государственных институтов, а как "самый рельефный", "типический" образец абсолютизма^[173]. Собственно, вся эволюция французской государственности на протяжении почти полутора тысяч лет укладывалась историком в достаточно простую схему: на смену "античному абсолютизму" Римской империи пришла политическая "феодализация", после чего на рубеже средневековья и нового времени опять началось возрождение абсолютизма, что "в сущности" означало "возвращение к политическим формам императорского Рима"^[174].

Характеристика Н.И. Кареевым отдельных аспектов функционирования французского государства Старого порядка также довольно абстрактна и схематична. Конкретные факты лишь изредка привлекались им в качестве иллюстративного материала к общим положениям своей интерпретации.

Итак, что же являла собой монархия Старого порядка в изображении "патриарха русской школы" историков Французской революции? В сжатом виде его представления на сей счет могут быть выражены формулой "всепоглощающее государство"^[175]. "Несвобода", составлявшая, по его мнению, суть абсолютизма, проявлялась, прежде всего, в "полном подчинении всей народной жизни тому, что королевская власть считала своим правом и своим интересом, отождествляя их с правом и интересом самого государства, единственным судьею которых был притом опять-таки сам монарх"^[176]. Я не случайно выделил курсивом слово "всей". Н.И. Кареев и в самом деле не только полагал, что "абсолютное государство нового времени с неограниченной королевской властью во главе стремилось быть всем во всем"^[177], но и был убежден, что оно, действительно, преуспело в этом стремлении. По словам историка, французская монархия того периода полностью соответствовала идеалу неограниченной власти, описанной Ж. Боденом^[178].

Абсолютный характер власти французского короля, утверждал Н.И. Кареев, проявлялся в том, что "вся нация сосредоточивалась в его особе, и государство как бы воплощалось в личности государя"^[179]. В афористичной форме такое положение вещей выражала известная фраза, якобы высказанная Людовиком XIV, "государство – это я". Хотя русский ученый и отмечал, что подлинность этих слов "подвергается сильному сомнению", тем не менее, считал, что они вполне соответствуют "некоторым собственным заявлениям Людовика XIV и в особенности всему его поведению"^[180].

По словам Н.И. Кареева, в "сословной монархии", существовавшей до установления абсолютизма, "король делился в той или иной мере политическими правами с сословиями, представленными на государственных сеймах (во Франции роль таковых играли Генеральные штаты. – A.Ч.). Последние вотировали налоги, принимали участие в издании законов, наблюдали отчасти за действиями администрации, нередко даже выбирали королей"^[181]. При абсолютизме же все эти функции перешли к монарху и подчиненному ему бюрократическому аппарату: "Королевская власть и бюрократия взяли на себя законодательную функцию государства, вполне устранивши общественные силы от какого бы то ни было участия в издании законов и в преобразовательной деятельности государства. То же самое произошло в области управления и суда, которые все более и более бюрократизировались"^[182].