– Выходит, мы все обречены на поражение.

– Так говорят святые отцы. Но их горестные слова не должны никого повергать в уныние. Наше спасение в смирении перед коварством. Наш долг сражаться с дьяволом, чтобы не случилось. Такова Божья воля. Каждая молитва и благочестивое действие ослабляет темного ангела и приближает нас к Христу.

– Не счесть побежденных дьяволом, но в поединке с ним не бывает победителей, кроме Христа, – добавила Ари.

– Дьявол сеет рознь не только в душе каждого из нас, но и промеж христианами, – продолжал говорить Филипп. – Стоит христианским монархам сойтись вместе, как они начинают враждовать между собою. Однажды английский король задумал нападение на Дамиетту и попытался найти союзников, и не нашел их, потому что ему воспротивился герцог Хендрик и переманил на свою сторону всех остальных. В конце концов, нападение на Дамиетту так и не состоялось – англичане не решились идти на город в одиночку, опасаясь не столько сопротивления арабов, сколько предательства со стороны соплеменников. Раскол между христианами столь велик, что часто достигает грани, за которой остается лишь вступить в открытую схватку. Кто еще, кроме дьявола внушает нам ненависть друг к другу, когда неизреченные помыслы обращаются против нас же самих. Ненависть живет как внутри наших душ, так и промеж христианами.

Слова Филиппа заставили принца вспомнить трактат арабского святого Ибн Луки о противостоянии животной части души, сохранившей чистоту, и разумной части, отравленной Эблисом. Но не заблуждаются ли Филипп и Ари, уверовавшие во всемогущество дьявола? Ведь Мал мог неоднократно избавиться от змея, и всего лишь легкомысленно не воспользовался предоставленными ему шансами.

– Известно ли вам имя Ибн Луки? – спросил Мал Филиппа.

– Нет, – ответил Рыцарь.

– Хуфтор, не затруднит ли тебя еще раз рассказать про Ибн Луку? – окликнул Мал Проводника

– Расскажи нам эту историю со всеми подробностями так, чтобы она закончилась не раньше, чем мы остановимся на ночлег, – учтиво попросил Филипп.

– Разумеется, – отозвался Хуфтор.

Пилигримы покинули Крак, оставив после себя руины, щедро посыпанные пеплом. Из всего войска Филиппа выжило не больше сотни человек, и число раненных, не способных передвигаться верхом на лошадях, вдвое превосходило тех, кто еще мог держаться в седле. За конниками тянулась вереница повозок с раненными солдатами. Они прикладывали к ранам куски мяса, а также делали себе и обессиленным товарищам медовые повязки. Лошадей было больше, чем наездников, но Мал предпочитал идти пешком, ведя за собой навьюченного тюками верблюда, – он все еще не мог смириться с потерей Леопарда.

В пальмовом лесу к отряду присоединились пятеро воинов вместе с двенадцатью захваченными перед штурмом пленниками. Пилигримам оставалось достичь сторожевого бастиона, где они могли спокойно дождаться кораблей «Тифона», «Медею» и «Геракла», идущих от Люстшлессла к Краку по водному пути. Суда должны были доставить их к галарскому Мемфису.

Хуфтор всю дорогу неутомимо пересказывал историю Ибн Луки. К удивлению Мала, Ари живо реагировала на речи проводника. Отшельница из молчаливой, замкнутой в себе воительницы, неожиданно преобразилась во внимательную и отзывчивую собеседницу. Ее вопросы отличались точностью, а высказывания были просты и изящны. Рассказ про Ибн Луку естественным образом перетек в беседу с Ари, которая, судя по лучащемуся взгляду Хуфтора, доставляла ему наслаждение. Проводник не смог сдержать любопытство и принялся расспрашивать рыжеволосую спутницу о том, как отшельница смогла приобрести столь глубокие познания в философии и логике, сколько книг ей пришлось для этого прочитать. Ари, как и подобает отшельнице, коротко отвечала ему: все, что она имеет, даровано по милости Господа.

– Клянусь Аллахом, – воскликнул Хуфтор, оказавшись рядом с Малом и Морквардом, – эта женщина являет собой кладезь мудрости. Ее слова отрезвляют ум подобно влаге из живительного источника. Этот дар достается только тем, кто способен надолго оградить слух, язык и глаза от всего, что может уязвить сердце. Воистину, счастливец – тот, кто сможет заставить Ари забыть о скорби по погибшему мужу. Она достойна любви лучшего из воинов.

– Так женись на ней сам, Хуфтор! – хохотнул Морквард.

– Это невозможно, – помрачнел Хуфтор, – для этого мне придется, по меньшей мере, разлучиться с самим собой.

На Мала внезапно нахлынула волна гнева:

– Для меня любая дорога не имеет смысла, если рядом со мной нет моей Маргариты. Хуфтор – вот кто виноват более всех в том, что случилось. Как он мог не знать про подземный ход под городскими стенами? Это он вынудил меня молить о помощи Лесного воина! А Паладин? Он с самого начала был против Маргариты, и теперь ему не о чем сожалеть. Филипп лишь избавился от очередного препятствия на пути к Священной обители. Ари с ним заодно. Кто еще может быть более безразличен к чьей-либо смерти?! И ей нет дела до того, что цена всему – моя Маргарита, моя маленькая Маргарита! Проклятый Морквард – ты похитил ее и навсегда разрушил мою жизнь!

Едва сдерживая себя, Мал поскакал вперед, чтобы не слышать человеческих голосов.

Обратный путь из Крака давался с трудом, и отряд не успел достигнуть бастиона до наступления темноты. Филипп приказал расположиться на ночлег рядом с лесными зарослями. Солдаты до сих пор пребывали в мрачном настроении. Чтобы приободрить их, паладин пообещал устроить по прибытию кораблей пиршество и раздать жалованье. Но ему не удалось развеять печаль, охватившую сердца воинов, разрушивших Крак – ни одного радостного возгласа не раздалось в ответ. И только Хуфтор был по-прежнему словоохотлив. За ужином он рассуждал о том, какое горе постигло лошадей, утративших в бою наездников. По его словам выходило, что лошадиная печаль сейчас так сильна, что распространяется и на людей:

– Для лошади нет страшнее разлуки, чем разлука с хозяином. Пока они живы, сердца человека и скакуна слиты воедино. Когда кто-либо из них погибает, связующие их нити разрываются, и душевные раны оставшихся в живых еще долго кровоточат. Если человек способен примириться с болью утраты, то лошадь жаждет только одного: последовать за хозяином, чтобы вновь соединиться с ним.

Сын ночи, с заходом солнца обратившийся в человека, заливаясь слезами, пал перед Хуфтором на колени:

– Прости меня, хозяин: ведь это я украл твою кобылу. Я, как только узрел тебя в деревне сородичей, так и помыслить больше не мог другого наездника. Ревность зажглась в моем сердце, я похитил твою кобылу и отвел ее туда, где о ней могли позаботиться. Вот увидишь, хозяин, она ждет тебя, твоя кобыла цела и невредима. Мы вернемся к ней, и ты обретешь свое потерянное сердце. А меня можешь бросить! Я не достоин твоей любви и заботы…

Хуфтор, не сказав ни слова, погладил Сына ночи по черной шевелюре и потрепал его по плечу.

Всю ночь Мал провел у костра. Дан тоже не спал. Он подкладывал дров в огонь до тех пор, пока Мал не отправил его отдыхать. Принц прислушивался к самому себе и к тому, что происходит вокруг. Тяжелые предчувствия не давали ему покоя. К утру он ощутил сильный голод. Во время утренней трапезы Мал ни в чем себе не отказывал: он ел мясо большими кусками, почти не пережевывая. Такой аппетит привел в удивление даже Моркварда:

– Мал, побереги кишки, ты ешь за пятерых.

– Я голоден, – ответил Мал, подражая Леопарду в ясности и краткости высказывания.

Помимо многочисленных кусков говядины, он поместил внутрь себя гуся и поросенка, сдобрив их овощами и фруктами.

Перед тем, как тронуться в путь, Хуфтор предупредил Мала:

– Я оставлю вас у города Айя.

– Я благодарен тебе, – сдержанно проговорил Мал. – Ты – хороший проводник и храбрый воин.

Он хотел добавить что-нибудь еще, но не мог найти нужных слов.

Утреннюю тишину разорвало дикое лошадиное ржание. Мал оглянулся: Сын ночи с налитыми кровью глазами бешено метался взад-вперед.

– Что с тобой? – прокричал Хуфтор и бросился успокаивать жеребца.