– Вряд ли серых призраков можно сосчитать, как чужан, они почти не лоцируются и ходят практически бесшумно, то есть без всяких вспышек, колебаний электромагнитных полей, нарушений метрики и прочих эффектов. Пока замечено семь призраков, да и то пять из них «мигают» – то появляются, то исчазают, и лишь один дежурит постоянно. Кстати, возле него крутится и «пакмак» СЭКОНа.

– Это машина Грехова.

– Хотел бы я знать, что ему нужно, – проворчал Эрберг вслух.

– Так спроси, – философски посоветовал Железовский так же вслух.

Командор погранслужбы хмыкнул.

– А сам что же не рискнешь? Или ты у него в долгу, как крестник, и не хочешь лишний раз напоминать о себе?

– Знаешь, при разговоре с ним меня не покидает ощущение, что он знает все! А у Забавы вообще развился комплекс неполноценности, в его присутствии она буквально ощетинивается, собирается в комок, словно ждет нападения… или в крайнем случае какого-то подвоха. Кстати, от подруги Грехова Анастасии Демидовой Забава услышала утверждение, что у него абсолютная память! То есть он помнит все прожитые моменты. Как тебе это нравится?

– Никак. Бедный проконсул! Хотя он вряд ли нуждается в сочувствии. Он хомозавр, а не человек, как и К-мигранты.

– Ну, это ты напрасно, просто у него ген резерва работает в полную силу, и, возможно, он человек больше, чем мы с тобой.

– «Пакмак» Грехова возвращается, – доложил Мартин. – Даю «зеленую улицу». Через полчаса будет на борту.

– Наверное, он подслушал наши мысли, – предположил Аристарх хладнокровно, поглядев на соседа.

Эрберг засмеялся:

– Это уже из области черной магии.

В течение получаса они вслушивались в переговоры подчиненных, изредка отвечая на прямые вопросы, вызывали нужных абонентов, передавали распоряжения и принимали поступающие сообщения, физически ощущая, как с каждой секундой колоссальное тело Конструктора углубляется в пространство Системы, приближаясь к Солнцу и к Земле. А потом на спейсер прибыл Грехов.

Проконсул вошел в зал в обычном своем одеянии – в черном с металлическими полосами на груди кокосе, остановился у кресла Железовского, глядя на светящиеся контуры многосложной фигуры Конструктора. Сказал вслух, не прибегая к пси-обмену:

– Ну и что решили уважаемые члены капитула[16] насчет блудного Вседержителя?

– Вы о Конструкторе? – вежливо спросил Железовский.

– О нем, болезном.

– СЭКОН предложил жесткую программу под названием «Предупреждение Титаника».

– Весьма недвусмысленное название. Подробности?

Комиссар отмолчался, и ответил Эрберг:

– Две сотни излучателей начинают работать синхронно, создавая на пути Конструктора плотный энергетический конус. Если это его не остановит, следующий щит будет из антиматерии. Последним в программе стоит квагма-заслон[17].

Грехов прищурился. Ему не надо было объяснять, что такое квагма-заслон – возбуждение и усилие колебаний вакуума, сопровождающихся рождением «голых» кварков.

– Вы считаете, что эти ваши действия смогут остановить Конструктора?

– А вы считаете, не смогут? – осведомился Эрберг. – Ни одно материальное тело не способно выдержать кипение кварковой «пены». Уничтожить Конструктора мы, конечно, не сможем, но почувствовать боль заставим.

– Ясно. Рисковые ребята в СЭКОНе, если строят свои прогнозы на энтимеме[18], забывая, к чему приводят поспешные обобщения. Ведь уже все убедились, что Конструктор – не просто материальное тело и на него не распространяются законы физики. Он живет по своим законам. Известно ли вам, что каждый физически реализуемый сигнал ограничен по мощности, в том числе и энергетический импульс типа «суперструнного» возбуждения вакуума? Так вот для уничтожения Конструктора необходим энергоимпульс бесконечной мощности!

– Чушь! – вырвалось у Эрберга, однако он тут же поправился. – Извините, но я математик, и ваше высказывание для меня – что красная тряпка для быка, чисто дилетантское заявление.

Грехов хмуро улыбнулся, ответил иронично-спокойным взглядом Железовскому, указал на пустующее кресло:

– Разрешите посидеть тут с вами? Не помешаю? Надо собраться с мыслями. Чего-то я не учитываю в своих экспериментах.

– А чем вы занимаетесь, если не секрет?

Грехов помолчал, заметил разрешающий кивок Железовского и сел в пустующее кресло.

– Хочу найти одного приятеля, спросить его о Берестове.

– А полномочия?

– Оставь, Ингвар, – мысленно одернул Эрберга комиссар. – У него карт-бланш Совета безопасности. Да и при чем тут полномочия?

В глазах Грехова промелькнула насмешливая искра; несмотря на отсутствие пси-рации, он услышал реплику, но заговорил о другом:

– Аристарх, я тоже сожалею, что не смог отговорить Берестова от визита, его миссия с самого начала была обречена на провал, ибо любой орган Конструктора – если воспользоваться земной терминологией – это область пространства огромной информационной емкости, и выдержать гигантское давление информации ни один человек не может… хотя у Берестова шанс был, все-таки в нем проклюнулся интрасенс.

– Что же вы не доказали этого еще тогда, до запуска послов? – хмыкнул Эрберг.

– Мне не поверили бы. А времени на подробный футур-анализ у вас не было.

– Что правда, то правда, – кивнул Эрберг, замер. – Простите, я на связи.

Железовский выслушал сообщение о появлении еще одного пакета роидов в сопровождении серого призрака, глянул на Грехова:

– Зачем вам связь с призраками? Вряд ли только для выяснения судьбы Ратибора.

– Не только. – Проконсул заговорил не сразу. – Меня интересуют кое-какие философские аспекты бытия.

– Какие, если не секрет?

Грехов удивленно посмотрел на комиссара, потом понял и улыбнулся с какой-то глубоко затаенной жалостью, обращенной тем не менее не к Железовскому, а неизвестно к кому.

– И что есть разум? И что есть любовь? И что есть жизнь?

Железовский улыбнулся в ответ, он тоже читал «Листья травы» Уолта Уитмена.

В разговор то и дело вмешивались голоса дежурных, командиров погранпостов, оперативных групп, исследовательских отрядов, инков, управляющих всем непрерывно маневрирующим флотом и контролирующих сложнейшую систему взаимодействия включенных в работу коллективов, поэтому комиссар предложил Грехову надеть пси-радио, чтобы каждый раз не извиняться за молчание. Проконсул молча включил кресло и подсоединился к тревожному каналу компьютерной связи в тот момент, когда Мартин сообщил о появлении нового конвоя, как стали называть пограничники редкие группки роидов и серых призраков. Группы эти действительно напоминали конвои: впереди мчался призрак, за ним корабль чужан, и замыкал колонну еще один серый призрак, а то и два. Конвои обычно появлялись из глубин пространства и выходили в лоб Конструктору, словно шли на таран, а Конструктор после столкновения «включал прожектор» – из района падения корабля роидов вырастал толстый, диаметром в километр, луч света.

Посмотрев картину столкновения, выведенную на обзорный виом, и выслушав идеи ученых по этому поводу, руководители погранвахты снова обратили внимание на собеседника, который вдруг попросил координатора сообщать ему новости о перемещении серых призраков.

– Индекс ВП? – спросил Мартин.

– Сто[19]. – Грехов кинул беглый взгляд на Эрберга, недовольного решением коллеги. – Прошу прощения, я не слишком злоупотребляю машинным обеспечением? Не хотелось бы ссылаться на необходимость каждого шага.

Командор вспомнил о карт-бланше и проглотил готовые вырваться возражения, признавая в душе, что работать Грехов не мешал.

– Если бдение в кресле можно назвать работой, – меланхолически отозвался Железовский мысленно.

– Работа работе рознь, – возразил Эрберг. – Но мне лучше засыпать вулкан вручную, лопатой, чем сидеть на собственных нервах и дергаться от каждого шороха и скрипа.