Вошел Умбаа, облаченный в сверкающий, как зеркало, балахон с остроконечным капюшоном и горбом генератора поля на спине – скафандр высшей защиты.

– Зачем такие предосторожности? – поморщился Вихров. – Сели нормально, все спокойно…

– Именно потому, что все спокойно, – пробормотал Умбаа. – Надевай.

И они потопали из рубки, одинаково широкие, уродливые, блистающие живым полированным металлом.

У золотистой опорной гармоники десантолета знойным маревом дрожал воздух, искажая очертания скал, подчеркивая плывущую над всем миром сонную, жаркую тишину. И дымы, дымы со всех сторон до горизонта…

– Постой-ка, – сказал Умбаа изменившимся голосом. – Ты ничего не слышишь?

Шепот ему почудился, близкий многоголосый шепот.

– Разговаривает… кто-то… – неуверенно сказал Вихров.

И в это время паутина над десантолетом колыхнулась, словно ветер ударил в нее сбоку, и пошла косо вверх к заходящему светилу. Через минуту она стала невидимой. Пропал и странный шепот.

Умбаа сел в кресло и захлопнул фонарь. Преобразователи формы куттера басовито запели, он поднялся в воздух, похожий издали на листок клена с каплей росы посредине. Свист распоротого воздуха стек к корме и прекратился: скорость аппарата превысила скорость звука.

Лиловое пятно светила, нависшего над размытой линией близкого горного хребта, еле проглядывало сквозь полупрозрачный воздух, отчего все предметы казались одетыми в серую вуаль.

Умбаа перешел на радарное зрение, и видимость улучшилась, только картина сразу стала одноцветной: небо сделалось темно-зеленым, более светлые дымные струи исчертили его малахитовым узором, плато засверкало изумрудным огнем.

– И все же мне кажется, что Тихонов не зря говорил о Городе, – словно продолжая спор, сказал Вихров.

Автоматы очистили кабину от остатков ядовитой чужой атмосферы, и Умбаа, не снимая, разгерметизировал скафандр. Вихров с любопытством посмотрел на чеканный профиль товарища, ожидая, что скажет Умбаа. Шутники утверждали, что он один из последних потомков племени ацтеков, будто бы даже прямой потомок их легендарного императора Монтесумы. В домыслы о «прямом потомке» Вихров, конечно, не верил, но лицо Умбаа – смуглое, горбоносое, с тяжелым подбородком, прямыми губами, скошенными к вискам глазами, бесстрастное и впечатляющее – действительно представляло собой яркий образец лица индейского воина или вождя, типичного для давно исчезнувших в веках племен майя, инков, ацтеков. Правда, характер Умбаа, склонного к иронии, сильно отличался от характера настоящего индейца.

– Сейчас пойдем по кругу, – сосредоточенно сказал Умбаа, – тревожно мне что-то… И ладонь левая чешется…

– Левая? – переспросил Вихров и засмеялся. – Я думал, один я суеверен. Странный мы народ, астрофизики. Сами же изгнали Бога со всех небес, а суеверны, как древние халдеи.

«Как я тогда сказал? – подумал Умбаа. – Дурные предчувствия сбываются, если человек к ним подготовлен? Чепуха! Дурные предчувствия имеют обыкновение сбываться, когда этого не ждешь…»

Они пролетели недалеко от черного загадочного объекта, с орбиты напоминающего такыр. Со стороны он походил больше на закопченные развалины, чем на скалы или выходы черной породы, и Вихров даже привстал, собираясь обратить внимание Умбаа на это явление, но передумал. Город скрылся из глаз.

Через час куттер завершил круг, в центре которого стоял их корабль, и пошел на второй. Свист рассекающего воздуха вернулся и уже не стихал, однотонный и утомляющий.

Светило наполовину зашло за зубчатый профиль хребта и уменьшалось на глазах… Зашло. Еще несколько минут алели далекие вершины гор, потом и они погасли. Разбежались по небу багровые полосы, потускнели. Куттер оказался как бы в мрачной впадине, полной тумана. Безмолвие… Странное, жуткое место!

– Пора возвращаться, – пробормотал Умбаа. – Так мы ничего не найдем. «Если вообще что-нибудь найдем, – подумал он. – Зонд мог уловить отражение от местных скал… Без помощи орбитальных измерений нам не обойтись».

Вихров промолчал. Маяк десантолета еле пробивался сквозь фон помех, и астрофизику было не по себе.

Где-то на горизонте, будто повиснув в пространстве, возникло вдруг голубоватое зарево. Оно увеличивалось, и вскоре голубое свечение, бледное и прозрачное, закрыло перед ними четверть небосвода. Потом показалась неровная белая линия, над которой и вставало это загадочное сияние.

– Где-то здесь должен быть тот черный объект, – буркнул Вихров и с оживлением добавил: – Может, он и есть тот самый Город, о котором предупреждал Тихонов?

Умбаа оглянулся, и что-то поразило его, некое движение у кормы куттера. Он вгляделся, ахнул и кинул машину вниз, потом вправо, вверх и снова вниз. Над ними промелькнул размазанный от скорости фосфоресцирующий силуэт и растаял в ночи.

Умбаа вдруг стало так плохо, что на мгновение он забылся. Неприятная слабость охватила тело, сердце рванулось, как при спазме, и, прошептав:

– Держись, Виталий!.. – он направил куттер к земле.

Лучи прожекторов выхватили из тьмы бешено мелькавшие внизу каменные столбы, какие-то крупные предметы, похожие на стога сена… Аппарат влетел в узкий проход между изломами каменных стен, резко затормозил у выпуклого бока черного валуна, несущий диск противно проскрежетал днищем по обломкам, и куттер остановился. Прожектор потух. Наступила цикадная тишина.

Свечение неведомого источника за скалами позволило им довольно свободно ориентироваться в обстановке.

После крушения они с час приходили в себя.

– Вот твое «все спокойно», – невнятно проговорил Умбаа, прожевывая таблетки адаптогена, кислые, терпкие, приятно холодящие нёбо.

Вихров прожевал свои, посмотрел на беспорядок в кабине и со вздохом откинулся в кресле:

– Что это было?

Умбаа мрачно усмехнулся.

– Этого, дорогой мой астрофизик, как сказал бы наш командир, не знаю даже я сам.

Лететь в темноте на поиски неведомо где опустившегося «Могиканина» не имело смысла. Умбаа вспомнил подробности падения машины и вновь пережил болезненное чувство собственного бессилия. Встреча с призраком могла окончиться трагически, предупреждения Тихонова, командира трижды злосчастного «Могиканина», сбывались воочию.

До утра было еще далеко, и Умбаа решил провести маленькую разведку в направлении загадочного свечения.

Медленно пробираясь между темными телами скал, напоминающих туши мамонтов, Вихров томился предчувствием нависшей над ними беды, но, боясь показаться смешным в глазах кибернетика, только чаще оглядывался и не снимал руки с рукоятки деформатора.

– Попомни мои слова, – сказал он, всматриваясь в шевелящиеся тени, – с этой планетой связана какая-то тайна. Одно то, что она существует вопреки всем законам космогонии в плотном пылевом облаке – глобуле, – говорит само за себя. А неизвестное силовое поле? Наука нечасто сталкивается с факторами, принципиально отличающимися от всего ей известного.

– Правильно говоришь, – с сарказмом заметил Умбаа, понимая, что послужило толчком к разговорчивости товарища.

– Правильно, – согласился Вихров, поразмыслил и добавил: – Разве ты хочешь возразить?

Умбаа проворчал что-то неразборчивое, но в это время они вышли из каменного лабиринта на край обширной площади, и вести отвлеченные разговоры стало недосуг. В центре площади неподвижно парило серебристо-белое облако не то дыма, не то пара, пухлая шапка которого изредка вскипала белыми фонтанами. А за облаком вздымались полупрозрачные, истекающие голубоватым эфемерным свечением… глыбы льда!

Скопище айсбергов стометровой высоты, приткнувшихся к скалам! Айсберги уходили за горизонт, создавая иллюзию бесконечного ледяного поля, и Умбаа, так и не подобравший к картине иных земных аналогий, прошептал:

– Ледник?!

Вихров, с неожиданным хладнокровием рассматривавший «ледяную» бугристую стену, поднял свой блок фиксации событий – инфор, давно заменивший людям фотоаппарат, кинокамеру и магнитофон одновременно, и запечатлел светящийся «лед» во всем его великолепии.