— Вы позволите? — спросил он, притворяя за собой дверь.

— Хоть я и очень занят, как вы сами знаете, милейший господин Митнахт, однако же не могу не принять управляющего имением моего покойного друга графа Варбурга. Что привело вас ко мне?

— Один вопрос. Только один вопрос, господин Эйзенберг.

— Присядьте и объясните, в чем дело. Как здоровье графини? — спросил всегда внимательный ландрат.

— Покорнейше благодарю за приглашение. Что касается графини, то она совершенно здорова.

— Вы, вероятно, пришли узнать что-нибудь о той девушке, которую людская молва называет молодой графиней. Должен признаться, что я не разделяю надежды на то, что несчастная дочь моего покойного друга будет когда-нибудь найдена. Что касается пациентки доктора Гагена, то я видел ее и должен сказать, что не заметил какого-либо сходства с молодой графиней Лили, которую прежде довольно часто видел и хорошо знал. Лили была милейшим существом.

— Только отдельные лица, не знавшие близко молодую графиню, верят нелепому слуху о том, будто найденная девушка и есть погибшая в пропасти графиня.

— Интересно будет знать, чем разрешится эта загадка. Девушка до сих пор находится на попечении доктора Гагена. Как только сознание вернется к ней, она будет подвергнута допросу. Тогда выяснится, кто она и каким образом оказалась ночью у дома господина доктора. А до этого времени, уважаемый фон Митнахт, я не смогу ответить на ваш вопрос и сообщить какие-нибудь сведения по этому деду. Хочу только заметить, что меня удивляет еще одно обстоятельство: до сих пор пропавшую девушку никто не разыскивает ни здесь, ни в дальних округах. Нигде ни одного объявления, ни одного запроса, ни одной заметки в газете. Надо полагать, у нее были родные или близкие. Не с неба же она свалилась. Одним словом, я тут ровным счетом ничего не понимаю.

— Подождите немного, господин Эйзенберг, вся эта запутанная история скоро получит объяснение. Но дело, которое привело меня к вам, не касается неизвестной девушки, хотя косвенным образом и связано с ней.

— Что вы имеете в виду, господин Митнахт?

— Странный вопрос, скажете вы, но я все-таки осмелюсь задать его вам. Неоднократно встречался я с новым врачом, доктором Гагеном, был у него дома, виделся с ним в ресторане у рынка, куда он иногда заходит, и повсюду меня не оставляет ощущение, что он вовсе не тот человек, за кого себя выдает. Только пусть это останется между нами, господин Эйзенберг. Сам не знаю, откуда пришла ко мне эта мысль, но только господин Гаген вовсе не доктор…

Фон Эйзенберг загадочно усмехнулся и тут же скрыл свою усмешку.

— Так вот что вам показалось. Но, скажите на милость, кем же, в таком случае, может быть наш новый врач?

— Это-то я и хотел узнать от вас, господин Эйзенберг. Я пришел к вам с просьбой ответить мне по секрету, кто же, собственно, таков наш новый врач?

— Кто таков? Могу со всей откровенностью сказать вам, милейший фон Митнахт, что это доктор Гаген и никто больше.

— И никто другой не скрывается за этим именем?

— Если бы это и соответствовало вашему вопросу, я все равно не считал бы себя вправе открывать другим его тайну, — уклончиво заявил фон Эйзенберг.

— Что же это за тайна, которую нельзя раскрыть! — воскликнул фон Митнахт, не удержавшись в этот раз от своего обычного резкого тона.

Фон Эйзенберг пожал плечами.

— Если господин Гаген и скрывает свое настоящее имя, значит у него есть на то основания, и тайну его следовало бы уважать.

— Все это так, но допускает ли закон присваивать себе чужое имя, чужой титул, чужую профессию?

— На все могут быть свои причины. Если я говорю вам, что господин Гаген — врач, значит, ничего другого я вам сообщить не могу о его личности. Господина Гагена я, действительно, знаю как доктора для бедных. Доброго, искусного, самоотверженного врача, и этого мне вполне достаточно.

Фон Митнахт рывком встал с места, досадуя на несговорчивость ландрата.

— Простите, что побеспокоил вас, многоуважаемый господин Эйзенберг, — сухо сказал он. — Честь имею!

И, небрежно поклонившись, быстро вышел из комнаты.

«Он обиделся, — заметил себе ландрат, когда за фон Митнахтом закрылась дверь. — Зачем же надо было являться сюда с подобным вопросом? Не мое дело сообщать всем и каждому, кто такой доктор Гаген. Да и какая им забота в том? Он новый городской врач. Зовут его так, как он называет себя, и дело с концом. А кто этим не довольствуется, пусть ломает себе голову».

Вскоре после этого была подана карета, и фон Эйзенберг отправился по делам в соседнюю деревню.

Писарь остался в канцелярии один. Он отложил в сторону работу и грустно задумался о своей убогой жизни. Скудного жалования едва хватало на самое необходимое. Очень часто в последние числа месяца перед выплатой денег ему приходилось питаться черствым хлебом и водой.

В дверь постучали, и кто-то вошел.

Писарь вздрогнул, внезапно выведенный из своих раздумий. Перед ним стоял управляющий графини.

— Вы один, не так ли? — обратился он к писарю.

— Да, один.

— Не хотите ли заработать золотой? — спросил фон Митнахт, кладя на стол перед писарем монету.

У того глаза загорелись при виде таких больших денег.

— Мне? Золотой? — пролепетал он. — Конечно, хотелось бы, но каким образом?

— Самым простым, друг мой, и гораздо легче, чем вы думаете, — сказал фон Митнахт. — Вы ведете реестр жителей города и округа?

— Да, это моя обязанность, — подтвердил писарь.

— Чтобы заработать золотой, вам надо будет позволить мне ненадолго заглянуть в эти списки.

— Если вам нужно только это, господин Митнахт, то извольте, за мной дело не станет! — С этими словами он проворно вынул из стола большую, толстую книгу, за ней другую такую же. — Эта по округу, — сказал он, указывая на первую, — а эта по городу, — указал он на вторую. — Скажите, кто вам нужен, и я помогу ускорить дело.

— Но вы никому не скажете?

— Упаси Боже, господин Митнахт. Я вообще не люблю много разговаривать.

— Ценное качество, — пробормотал фон Митнахт и добавил громче: — Найдите мне доктора Гагена.

Писарь без дальнейших рассуждений поспешил исполнить просьбу щедрого господина, давшего ему возможность так легко заработать золотую монету. Тот появился, как добрый гений, неожиданно избавив на какое-то время от забот о хлебе насущном.

С большим усердием писарь стал перелистывать объемистую книгу, пока наконец не нашел названное ему имя.