— Прекрасно, — сказал Гринслейд. — У мальчика была возможность сбежать незамеченным. Ваше мнение, Аллейн?

— Следователю в принципе не рекомендуется высказываться, — небрежным тоном заметил Аллейн. — Но поскольку посетители бистро и несчастный Хокинс исключили Джея из числа подозреваемых, а вы лично находились за тридцать миль отсюда…

— Я бы попросил!

— …то у меня нет причин, чтобы не поделиться с вами некоторыми сомнениями. Каким образом мальчик, сжимая в руках добычу и находясь лицом к балюстраде, умудрился поцарапать ногтями обивку, да так, что царапины идут не поперек, а вдоль балюстрады, немного отклоняясь к внешней стороне? К тому же там есть след от обувного крема — видимо, мальчик задел ногой за обивку. Все эти следы никак не сочетаются с прыжком в зал вниз головой. Зато они отлично сочетаются с такой картиной: мальчика ударили по лицу, он упал на балюстраду, его подняли и столкнули вниз. Возражения мистера Джея также весьма разумны. Сейчас у меня нет на них ответов, надо подумать. Далее, если мальчик — убийца и вор, то кто тогда отодвинул задвижку и поднял решетку на двери главного входа? Кто оставил ключ в замке и захлопнул дверь снаружи?

— Неужто дверь была открыта?

— Полиция нашла ее открытой.

— Я… я не заметил этого, — сказал Перегрин, потирая рукой глаза. — Наверное, я пребывал в шоке.

— Наверное.

— Джоббинс запирал дверь на задвижку и опускал решетку после того, как все уходили, и мне кажется, что он всегда вешал ключ в углу за кассой. Нет, — медленно произнес Перегрин, — мальчик никак не мог открыть дверь. Одно с другим не сходится.

— Вот именно, не сходится, — мягко заметил Аллейн.

— Какие действия вы намерены предпринять? — спросил Гринслейд.

— Те, что обычно предпринимаются в таких случаях. Боюсь, дело выглядит довольно запутанным. Конечно, на постаменте или дельфине могут обнаружиться следы, но я склонен думать, что скорее всего на них ничего нет. Возможно, на сейфе есть опечатки, но пока сержант Бейли ничего не нашел. Вызывает интерес кровоподтек на лице мальчика.

— Если он придет в себя, — сказал Перегрин, — он нам все расскажет.

— Только в том случае, если он сам ни в чем не виноват, — упрямо стоял на своем Гринслейд.

— Сотрясение мозга — вещь непредсказуемая, — отметил Аллейн. — А пока нам придется допросить всех членов труппы, рабочих сцены, служащих и всех прочих.

— Допросить?

— Необходимо выяснить, кто и где был в момент совершения преступления. Вы могли бы мне помочь, — обратился Аллейн к Перегрину. — Если не считать мальчика, вы и мисс Данн последними покинули театр. Конечно, если кто-то не затаился в ожидании вашего ухода, что вполне вероятно. Вы не могли бы вспомнить, когда и через какую дверь уходили другие актеры?

— Думаю, могу, — нахмурился Перегрин.

Эмоциональная усталость обернулась нервным возбуждением, такое же состояние повышенной восприимчивости он частенько испытывал после затянувшихся генеральных репетиций. Он поведал о мерах предосторожности, предпринимаемых после каждого спектакля. Помещение тщательно обыскивается рабочими сцены и служителями. Перегрин был уверен, что никому из зрителей не удалось бы спрятаться в театре.

Он деловито и точно описал, как ушли рабочие и как Гертруда Брейси и Маркус Найт вышли вместе через зал, чтобы избежать луж. Вслед за ними появился Чарльз Рэндом, он был один и воспользовался служебным входом. Потом из гримерной вышла Эмили и осталась с Перегрином за кулисами.

— А потом, — продолжал Перегрин, — появились Дестини Мед и Гарри Гроув с компанией. Они, по всей видимости, собирались устроить вечеринку. Они вышли через служебный вход, и я слышал, как Гарри крикнул, что собирается привезти какую-то вещь, а Дестини просила его не задерживаться. И в тот момент — я как раз выглянул на улицу, чтобы узнать, что там творится, — в тот момент мне показалось… — Он умолк.

— Что вам показалось?

— Я подумал, что боковая дверь на сцене приоткрылась. Хотя мне не очень хорошо было видно. Если так оно и было, то ее наверняка приоткрыл этот несчастный мальчишка.

— Но вы не видели его?

— Нет, только слышал. — И Перегрин рассказал, как он спустился в зал и о чем разговаривал с Джоббинсом. Аллейн попросил его повторить еще раз, желая удостовериться, что все понял правильно.

— Вы бросились ловить мальчика, не так ли? После того, как он мяукнул и хлопнул дверью?

— Да. Но Джоббинс сказал, что за ним не угнаться. Поэтому мы распрощались и…

— Да?

— Так, вспомнил кое-что. Знаете, что мы сказали друг другу на прощание? Я сказал: «Это ваше последнее дежурство», а он ответил: «Точно. Последний выход». Ведь сегодня реликвии должны были забрать и Джоббинсу больше не пришлось бы торчать на балконе.

Гринслейд и Фокс откликнулись негромкими соответствующими фразами. Аллейн помолчал немного и спросил:

— Значит, попрощавшись, вы с мисс Данн ушли. Через служебный вход?

— Да.

— Он был заперт, когда вы уходили?

— Нет. Хотя погодите минутку. Думаю, дверь была на замке, но не на задвижке. Хокинс вошел через нее, у него был ключ. Он хороший работник из уважаемой фирмы, что бы вы о нем ни подумали, глядя на его поведение сегодня. Он зашел и закрыл дверь на задвижку.

— Да, об этом он нам рассказал, — заметил Аллейн. — Вспомнили что-то еще?

— Вроде бы нет, — ответил Перегрин. — Но все равно у меня такое чувство, что я что-то упускаю. Какую-то деталь.

— С чем она связана?

— Не знаю… Наверное, с мальчиком.

— С мальчиком?

— Мне кажется, что в тот момент я как раз думал о постановке «Вишневого сада», но… нет, пожалуй, это не имеет отношения к делу.

— Знаю, что вас это не касается, Аллейн, — вмешался мистер Гринслейд, — но я хотел бы обсудить один вопрос с Джеем. Я хотел бы знать, что будет со спектаклем. Ведь сезон еще не кончился. Я не знаком с театральной практикой.

— В театральной практике, — не без язвительности ответил Перегрин, — не часто сталкиваются с насильственной смертью одного из служащих.

— Я понимаю.

— Но, конечно, — продолжал Перегрин, — определенная точка зрения имеется…

— Именно. Э-э… «представление продолжается», — несколько смущенно процитировал Гринслейд.

— Думаю, оно должно продолжаться. У Тревора есть дублер. Завтра… нет, сегодня воскресенье, и у нас есть время собраться с силами. — Перегрин внезапно умолк и повернулся к Аллейну. — Если, конечно, у полиции нет возражений.

— Сейчас трудно сказать, но думаю, к вечеру понедельника ситуация определится. Наверное, вы хотели бы знать наше решение заранее. Пока могу лишь вам посоветовать готовиться к спектаклю. Если что-нибудь изменится, мы немедленно дадим вам знать.

— Нужно столько успеть до понедельника, — произнес Перегрин с видом человека, внезапно сделавшего неприятное открытие. — Там… там, на площадке бог знает что творится.

— Боюсь, нам придется забрать часть ковра с собой, мои парни займутся этим. Вы сумеете заменить его к завтрашнему вечеру?

— Думаю, да, — ответил Перегрин, потирая лицо руками. — Да, конечно, мы что-нибудь придумаем.

— Мы также забрали бронзового дельфина.

Перегрин велел себе не думать о Джоббинсе. Он должен держаться, иначе его опять затошнит.

— Забрали? — пробормотал он. — Да, понимаю.

— Если на сегодня все… — Гринслейд поднялся. — Надо сообщить мистеру Кондукису, — вздохнул он, и вдруг на его лице появилось выражение ужаса. — Пресса! О боже, пресса!

— Пресса, — подхватил Аллейн, — сидит в засаде перед театром. Мы сделали заявление, в котором говорится, что с ночным сторожем «Дельфина» произошел несчастный случай, но причины случившегося пока неизвестны.

— Так долго не продлится, — проворчал Гринслейд, натягивая пальто. Он оставил Аллейну свой номер телефона, с мрачным видом попросил Перегрина держать его в курсе дела и ушел.

— Не смею вас больше задерживать, — обратился Аллейн к Перегрину, — но я хотел бы сегодня же побеседовать со всеми актерами. Я вижу здесь список адресов и телефонов. Если никто не будет возражать, я предпочел бы не навещать каждого по отдельности, но пригласить всех сюда, в «Дельфин». Так мы сэкономим время.