— Погоди, — сказал Дон с легкой обидой в голосе. — Ты правда видела всю эту ересь? А собаки, ну, эти твари, на собак похожие?

— А ты можешь потерпеть и послушать? В любом случае собаки не так важны, чем бы там Мэллон ни соблаговолил поделиться с тобой.

— Вот они-то как раз очень важны, — возразил Олсон, пожалуй, чуть громче, чем следовало.

Она может продолжать? Чуть выше по склону, напротив Ботика, вроде бы стоял краснолицый мужчина в окровавленных лохмотьях и размахивал мечом, но Мередит видела его не очень четко. Какое-то животное маячило за его спиной. Может, даже олень, рога напоминали оленьи. Видения были как бы за стеклянной витриной, за огромными звуконепроницаемыми окнами. В каждой сценке — своя погода. Позади большого дядьки с мечом беспрестанно били молнии, но люди около Мередит, эта жуткая пара стариков, пришли из абсолютно белого мира, шквальный ветер трепал бороду старика и волосы старухи.

Перед Мэллоном она мельком увидела обнаженную женщину — удивительно, не правда ли? — но успела разглядеть, что тело у нее бледно-зеленоватого цвета. У нее тоже было животное, какое-то странное, не передать словами. Голубь метался в небе над бледно-зеленой, трупного цвета женщиной…

Знаете, вот сейчас она думает об этом, и такое чувство, будто они тогда попали в музей. Сценки напоминали диорамы, только живые, с двигающимися фигурами. А там, где стояли Дон и мальчишки-студенты, она видела какое-то безумие, дикую вечеринку. Верхом на медведе катался король, размахивал руками и молотил всех на своем пути, а разъяренная королева орала, тыча во все стороны длинным жезлом, — Медвежий король и Буйная королева, как прозвала их Мередит. У них была большая собака какой-то охотничьей породы, а сами они будто отлиты из сверкающего серебра, вместо лиц — гладкие блестящие поверхности. А позади резвились какие-то другие непонятные фигуры, и знаете, в том мире было шумно…

Дональд бегал кругами, Мэллон застывшим взглядом смотрел исключительно перед собой, словно его вот-вот хватит удар, Кит Хейвард не обращал никакого внимания на суету, происходящую у них перед носом, как, впрочем, и Милстрэп. Кит смотрел только на Мередит, и его жуткое лицо — потому что оно было жутким, и все, что она о нем до сих пор думала, было абсолютно неверным — напоминало цементную маску, висящую перед пылающим огнем. Мередит сказала себе: «Лучше уж пусть стоит где стоял, потому что у него напрочь снесло башню».

Мир Медвежьего короля и Буйной королевы выплеснулся из своего пространства и покатился через другие, затопляя их. Всюду закружились серебристые люди, разглагольствуя сами с собой и рассекая воздух пьяными жестами. Мередит увидела в этом какую-то зловещую привлекательность, особенно когда королева повернулась к ней и подняла над головой жезл.

С конца жезла сорвался луч и ударил Мередит в лоб с силой летящего мотылька, пронзил кость черепа и вошел в мозг, где сделался коротким, холодным прутиком. Прутик вздрогнул разок и растворился, впитавшись.

Великое блаженство было даровано и получено.

Король помахал пивной кружкой и шлепнул свое средство передвижения по голове, а Буйная королева нацелилась веретеном, как показалось Мередит, в Миногу. Потом Мередит не обращала внимания ни на кого и ни на что, будь то иллюзорный персонаж, иллюзорное животное или обыкновенный человек, поскольку все ее внимание заняли три великих принципа, начавшие укореняться в сознании: именно тогда они, образно говоря, прочищали глотки и готовились зазвучать. И зазвучали — заговорили, но не тоном южного политика или актера-любителя, как она ожидала в свете царящей суматохи, а негромким, спокойным женским голосом.

И вот тогда, джентльмены, Мередит Брайт начала наконец-то постигать суть происходящего. Великим блаженством было видение нового неба и новой земли. Только новые небо и земля оказались совсем не такими, как представляли люди, нет-нет-нет. Мередит хихикнула над несоответствием мира — каким он на самом деле был и каким почти все, включая и ее прежнюю, представляли себе. Последствием эпизода с веретеном была мудрость — мудрость трех великих принципов.

Да, Мередит знает, Мередит понимает: сидящим перед ней мужчинам интересно послушать об этой мудрости, которая пришла из потустороннего королевства, но придется подождать, потому что им предстоит много чего узнать о событиях того жизненно важного вечера.

Случилось столько всего… Ребятам грозило навеки затеряться в хоррор-шоу — сумасшедшие актеры стремились окружить их, однако продвинулись лишь на малую долю сантиметра, скажем, на минимально возможное расстояние, чего никто, кроме Мередит и, наверное, Миноги, даже не заметил. Тут как раз и собакоподобные навострили уши и оживились, когда этот идиот Кит Хейвард, конечно же не замечая опасности, которой вот-вот подвергнется, выпрыгнул со своего места и бросился со всех ног к Мередит. Он собирался схватить ее и утащить — Хейвард хотел похитить ее, она поняла это: ей были абсолютно ясны его намерения. Она светилась в его жутких, жутких глазах, эта цель. Или желание — называйте как угодно. Он слишком долго жаждал ее и наконец решился.

Бретт Милстрэп как будто разобрался с той странной точкой пространства, на которую так долго в недоумении пялился. Он сосредоточивался так усердно, что даже не заметил, как его дружок удрал, бросив его одного. Пока Хейвард бежал к Мередит, Милстрэп нагнулся и схватился за край шва, как бы соединяющего безумный мир с нашим. Сунув пальцы в трещину, он с силой потянул. Мускулы, о существовании которых у мальчишки Мередит и не подозревала, рельефно округлились, и он принялся за работу. Четырехфутовая секция диорамы отогнулась, как гибкий экран, и король с королевой повернулись взглянуть, что делает студент. Король вонзил каблуки в медвежьи бока, а королева в ужасе заорала и замахала жезлом — они хотели, чтобы он остановился…

Больше Мередит не видела ничего: темная тень возникла перед ней, закрыв обзор. Поначалу она решила, что это собакоид, поскольку эти твари как раз начали выдвигаться вперед, чтобы, как поняла Мередит, защитить людей от счастливых туристов вечности, или как их там. Но это было нечто более крупное, к тому же от него воняло, причем воняло так мерзко, что даже возбуждало… Нет, правда, если сделать духи с таким запахом, некоторые женщины будут постоянно душиться ими, а многие — может, раз в год, когда предстоит маленькое, но очень серьезное дело. Это зловоние, этот странный аромат кружил голову Мередит, зрение затуманилось, и полагаться на него она бы не стала: откуда ж знать, правильно ли ты видишь окружающее, когда земля колышется, колени будто тисками сжало, а в голове все плывет.

Правда? Я о том, что уверенности не было никакой.

Тем не менее, пока Мередит пыталась справиться с воздействием странного аромата, который очень напоминал так понравившийся ей сырой, горячий, сексуальный запах раздавленного мандарина за нижней губой Бобби Флинна, ей показалось, что заслонившее обзор существо медленно-медленно повернулось к ней и подарило блаженную улыбку, только чуть подпорченную тем, что улыбающиеся губы были красными от крови Кита Хейварда, и тем, что бесчувственное тело Кита Хейварда, без головы и правой руки, свисало из лап огромного существа. Правда, ту тварь она описать не в состоянии. Что-то вроде оборотня, постоянно меняющего облик: от низкорослого Кинг-Конга до громадного обнаженного старика с развевающимися седыми волосами, с набитым плотью и раздробленными костями брюхом, превращающегося в мультяшную фиолетовую химеру, выплевывающую красные и белые ошметки Кита Хейварда, одновременно улыбаясь Мередит. Впрочем, все они улыбались Мередит Брайт: и огромный примат, и обнаженный гигант, и мультяшная тварь — улыбались, и недожеванные объедки Кита Хейварда вываливались и вытекали из трех ртов, которые на самом деле были одним.

Я ощутил странное чувство: Мередит рассказывала правду о тех улыбках, но, возможно, неосознанно лгала о чем-то таком, что я воспринял как нечто непристойное. Мередит Уолш, напомнил я себе, обитала в своей невообразимой моральной сфере. Я задал ей вопрос.