Мы используем земное слово «инверсия» — «выворотка», «обращение», — поскольку оно идеально описывает суть процесса. «Инверсия» характеризует математическое соотношение между сверхсветовым и досветовым пространствами, выведенное земными учеными во второй половине двадцатого века.

По сути, двигатель выкидывает корабль из реальной Вселенной в мнимую. В момент перехода возникает болезненное состояние бытия, когда мы отчасти реальны, а отчасти мнимы. Подобное состояние, мягко говоря, сильно дезориентирует; мне не хотелось бы проверять, что случится, если этот переход не будет практически мгновенным. Поэтому, прежде чем нырнуть в сверхсветовое пространство или вынырнуть из него, мы приближаемся как можно ближе к «дереву», то есть разгоняемся до скоростей настолько близких к скорости света, насколько позволяет топливо.

К несчастью, это означает, что выход из инверсии на релятивистских скоростях сопровождается выбросом значительного количества энергии и элементарных частиц. Поэтому выходить из инверсии вблизи твердых объектов равнозначно катастрофе. Собственно, то же относится не только к твердым телам, но и вообще ко всему за исключением почти полного вакуума.

Инверсия радикально изменила характер боевой техники. Технология усовершенствовалась до такой степени, что нормальные люди уже не справлялись с боевыми нагрузками. С появлением боевых кораблей и ракет, способных инверсировать из сверхсветового пространства на околосветовой скорости, такие понятия, как «линия фронта», потеряли всякий смысл.

Средства обороны, развивавшиеся параллельно со средствами нападения, позволили сохранять наши обитаемые миры в относительной безопасности. Но стеречь весь космос мы не могли. Огромные космические секторы были лишены границ, обозначавших, что принадлежит Эйюбе, что — Сколии, а что — Земному Союзу.

«Инверсионный двигатель в норме», — доложил Жабо.

«Проверка фотонной тяги». Хотя вблизи планет корабль использовал водородные двигатели, в открытом космосе он приводился в движение фотонными.

«Фотонные двигатели в норме и готовы к инициированию».

«Топливо?»

«Состояние полей позитронных баков в норме».

«Отлично». Внутренность магнитных баков сама по себе представляла вселенную, место, бывшее одновременно реальным и мнимым и существовавшее, только пока работал инверсионный двигатель. Ситуация была куда проще, чем с людьми, поскольку элементарные частицы не испытывают психологической травмы от сознания наличия у них одновременно реальных и мнимых частей.

Селектор улавливал в космическом пространстве релятивистские электроны, а магнитные баки выделяли в зону сгорания позитроны. Материя/антиматерия.

Они взаимодействовали, выделяя фантастическое количество энергии, создававшее тягу. Барьеры из гамма-лучей и сверхпроводящие решетки защищали корабль от собственных тепловых выделений, в то время как двигатель сообщал ему фантастическое ускорение.

Последним важнейшим элементом корабля являлась стазисная катушка, сохранявшая неизменной квантово-волновую функцию корабля в момент ускорения. Перегрузки при ускорениях не могли повредить нам, поскольку наша молекулярная конфигурация на время стазиса фиксировалась. Мы не застывали: наши атомы продолжали вибрировать, вращаться и делать то, что они делали в момент активации катушки. Атомные часы, измерявшие ход времени в стазисе, продолжали работать. Но ни один из атомов не менял своего квантового состояния, что означало: наш корабль и все, что в нем находится, становятся жесткими даже при мощных нагрузках, которые мы испытывали. Без такой защиты перегрузки просто стерли бы нас в порошок.

«Прерываю стартовый режим», — доложил Жабо.

«Что происходит?» — спросила я. В моем сознании проявилось изображение земного спутника, показанного так реалистично, что я видела заклепки на его корпусе. Под спутником появилось кодированное послание. Пока эта белиберда плыла по моей психосреде, Жабо давал одновременно письменный и устный перевод депеши.

Бред сивой кобылы. Послание касалось меня. Земляне посылали в КИКС рапорт о моем аресте. С греческого на сколийский его переводил лично Тиллер Смит.

«Жабо, кой черт эта картинка появилась именно сейчас?»

«Когда я перехватывал передачу, твой центр среагировал на имя „Тиллер Смит“».

Я обратилась к своему центру.

«Почему ты среагировал на Тиллера Смита?»

«По твоей шкале интересов он имеет восемьдесят два процента».

Чушь. Почему он вычислил, что Тиллер Смит так интересует меня? Сейчас, когда я готовилась к бою, мне меньше всего нужна была дурацкая картинка со спутником.

«Проверка модуля отбора информации, — подумала я. — И вовсе не обязательно давать Тиллеру Смиту такой высокий индекс».

«Проверка. — Потом:

— Модуль отбора информации в норме. Причина появления информации — твоя реакция на содержание подаренной им книги».

С чего это книга нечитабельных стихотворений так возбуждает мой центр?

«Убрать все команды, связанные со „Стихами на Стекле“».

«Принято».

Изображение спутника исчезло.

«Праймери Валдория, — подумал Таас. — Я не могу избавиться от вашего спутника. Он мешается у меня на дисплее».

«Какие команды ты пробовал?»

«Стоп, Отмена, Прервать, Выход, Пока, Система, Вырезать, Вытолкать, Черт подрал».

«Черт подрал? Что еще за команда?»

«Это я так ругаюсь».

Я улыбнулась.

«Попробуй „Стереть“».

«Получилось».

Его псимвол «Стереть» появился на моем дисплее: пышная дама в легком одеянии и с ведром краски. Она провела кистью по юбке и та исчезла. Вслед за юбкой исчезла и дама.

Я рассмеялась.

«Все готовы к взлету?»

«Готов», — подумал Рекс.

«Готов», — подумала Хильда.

«Готов», — подумал Таас.

«Тогда пошли».

«Включаю водородные двигатели», — доложил Жабо.

Для маневров вблизи планет корабль использовал водородный двигатель, тяга которого создавалась потоком раскаленной плазмы.

Диспетчерская разрешила нам взлет с двенадцатой площадки. Но пока мы рулили туда, в моем аудиокоме затрещал голос диспетчера:

— Простите, праймери Валдория. Вашей четверке придется немного подождать. Двенадцатая занята.

— Вас понял. — Мы притормозили.

«Что, черт возьми, происходит?»

Жабо дал мне изображение нескольких кораблей, изготовившихся к взлету на площадке, мимо которой нам предстояло выруливать на двенадцатую.

На борту виднелась эмблема купцов — выгнувшая спину пантера. Корабли ждали старта в предрассветном воздухе; свет прожекторов отражался от их корпусов, как от ледяных глыб. Самым изящным был веретенообразный корабль, излюбленное средство передвижения аристо. Его окружали три тяжелых сторожевика. Учитывая, что большинство хайтонов летали в сопровождении только одного сторожевика, максимум двух, я не сомневалась в том, кого же несет «Веретено».

«Куокс», — произнес в моем сознании Рекс.

«Да».

«Мы ведь можем расстрелять его прямо здесь», — мелькнула мысль Тааса.

Я нахмурилась.

«То, что ты предлагаешь, — простое убийство».

«Да», — согласилась Хильда.

«Ну и что?» — не сдавался Таас.

Я не верила своим ушам. Они не шутили. Они предлагали взорвать гражданский корабль — просто так, неспровоцированно. Убить видного межзвездного лидера.

«Прекратить!» — рыкнула я на них.

Все мои приборы показывали, что двенадцатая площадка свободна. Ничто не мешало нам стартовать с нее. Я не сомневалась, что диспетчерская просто не хотела, чтобы мы оказались вблизи кораблей купцов. Возможно, они боялись, что мы поступим именно так, как предлагали Таас и Хильда.

Вокруг площадки вспыхнули сигнальные огни. Корабли окутались клубами пара. Потом один из сторожевиков ушел вверх, опалив площадку огнем из дюз.

Остальные корабли последовали за ним. Вибрация от взлета сотрясала мое тело и сознание.

Мы неслись сквозь космос наперегонки с эскадрами Куокса. Инверсировав, мы могли развивать любую нужную скорость, только бы она не была меньше скорости света.