— Вера Николаевна.
Она вздрогнула и остановилась. Не оглядываясь, Вера Николаевна ждала, когда Красильников подойдет, зябко поводя плечами и ожидая бог знает чего. Краем глаза она увидела, как маленькая, с розовой грудкой птаха села на куст шиповника и вопросительно уставилась на нее. Где-то за деревьями глухо стучал дятел. А так сонно и тихо было в тайге, косо прошитой лучами света. Красильников подошел и молча обнял ее за плечи. От прикосновения его рук Вера Николаевна глубоко вздохнула, обмякла и, выронив корзину, медленно повернулась. И куда-то падали, падали деревья, наконец опрокинулись, и она почувствовала запах прелых листьев, душный и терпкий запах тления, и сильную боль в правом боку. В сознании было темно и восторженно от ожидания, томительного предчувствия, но боль в боку стала невыносимой. Вера Николаевна сдавленно ойкнула и легонько сдвинулась в сторону. Красильников, пьяно пропавший в ее волосах, понял это движение по-своему, резко откачнулся и сел. Еще какое-то мгновение Вера Николаевна лежала в беспамятном оцепенении, ничего не понимая и не желая возвращаться из того мира, где так больно и сладко собиралась быть. Потом обида, бесконечная женская обида, пришла к ней, она перевернулась на живот и горько заплакала.
«Боже мой, — думала через десять минут Вера Николаевна, — как же это все противно. Вначале Бездомцев, с его идиотской философией о красоте, потом этот… интеллигент в первом поколении… Какой дикий день… Сучок, обыкновенный сучок под боком, и вся жизнь может пойти иначе».
В том, что жизнь ее должна перемениться, Вера Николаевна не сомневалась, но думала об этом равнодушно и невнимательно. Как перемениться — она не знала, да и не хотела сейчас знать. Ничего не хотела знать.
В глубоком отчуждении сидели они среди леса, не зная, как лучше им разойтись, не глядя друг на друга и не находя никаких слов.
— Может, костер развести? — наконец нашелся Красильников.
— Хватит на сегодня костров, — криво усмехнулась Вера Николаевна, — предостаточно.
Мягко и плавно кружась, на колени Веры Николаевны упал желтый кленовый лист. Был он светел и тих, с коричневыми прожилками и обреченной покорностью в тонко загнутых краях. Потом упал второй и еще один. Она подняла голову и увидела — Осень…
9
Да, была уже осень. Завороженный, загипнотизированный яркими красками город построжал, высветлился сквозь полуобнаженные деревья и словно бы затаился в предчувствии зимы. С тихим прощальным курлыканьем ночью над городом пролетали журавли. Странен был этот звук невидимых журавлей, летящих где-то там, между звездами и землей. Странен и непонятен. Кому пели они, вечные кочевники планеты Земля? Путеводным звездам, сиренево мерцающим впереди, людям, остающимся возле их гнездовий, или же то был восторг перед счастьем полёта, звездами и людьми?..
Вера Николаевна Палашникова уезжала в отпуск. Она уже простилась со всеми, но почему-то медлила уходить из своего кабинета. Уже дважды звонил Палашников, торопил ее, а она все прохаживалась из угла в угол, что-то вспоминая и о чем-то легко сожалея. «Вот, — думала Вера Николаевна, — пора и в путь. А ехать вдруг расхотелось. Именно сейчас, в последние минуты, не хочется уезжать. Что-то случилось со мною за этот год. Что же? Кажется, совсем недавно была весна, а еще раньше, на один-два дня, я была молодой и вся жизнь — впереди. Неужели так будет всегда? Неужели жизнь— грусть и воспоминания о прошлом? В таком случае…»
— Верочка! — вбежала Тоня. — За тобой пришла машина.
Надо было уходить. Дальше оттягивать невозможно и не нужно — он не придет. Это Вера Николаевна поняла только сейчас, грустно улыбнулась и сказала Тоне:
— Так хотелось ехать, а теперь вот…
— Верочка, — Тонины глаза неожиданно переполнились слезами, — ты приедешь назад?
— Я? — Вера Николаевна удивилась. — Почему ты об этом спрашиваешь?
— У меня такое чувство, — Тоня всхлипнула, — а я тебя полюбила. Очень!
— Глупости, — Вера Николаевна нахмурилась и, лёгонько тронув Тоню за локоть, быстро вышла из кабинета…
— Ну, Верочка, счастливого пути! — Палашников приобнял жену, коротко ткнулся холодными губами в висок и мягко подтолкнул ее к трапу. — Как только доберешься, сообщи телеграммой… Всем нашим — привет!
Вера Николаевна взошла на трап и помахала мужу рукой. Константин Иванович тоже помахал, ободряюще улыбнулся, но в глазах его оставалась грусть…
Ночью, за несколько часов до Москвы, Вера Николаевна проснулась с тревожно бьющимся сердцем. Только что она была в предосеннем лесу. Горел маленький костер, падали листья, и чьи-то неотступные глаза горько смотрели на нее. Прислонившись головой к иллюминатору, Вера Николаевна вздохнула и, смежив веки, вновь оказалась среди огромных деревьев и медленно падающих листьев…
