Подвижники – их два типа. Обывательское мышление привыкло ассоциировать подвижника с храмом, где в виде схимника появляется он, в дыму ладана, молящийся или на паперти, где к нему устремляется народ и благоговейно склоняет головы по мановению благословляющей его руки. Представляют его в тихой келье с гробом вместо кровати. Сухое, аскетическое лицо, тихая речь и шелест листвы монастырских дубов за окном. Черные рясы, скуфьи, клобуки, четки и персты, сложенные для крестного знамения...

Не таков подвижник-строитель Жизни настоящего времени. Ни покроем одежды, ни наружностью не отличается он от остальных людей. И рабочая спецовка, штатский костюм, ряса священника, фрак дипломата и мундир воина одинаково могут служить ему облачением.

Не в дыму ладана приход его, а в жестокой свалке человеческой за карьеру, богатство, утоление гложущих страстей.... Не благоговейно склоненные головы видит он вокруг, а исподлобья бросаемые, полные подозрения взоры – насмешки и злобное шипение, которые так и говорят:

– Врешь... Святошей прикидываешься... Не обманешь нас... Не может быть, чтобы ты не блудил, не обманывал, не пьянствовал, не злословил, не присваивал – как мы... Скрываешь только...

Уродливые летучие мыши злобной клеветы летят ему вслед. Редко, редко он увидит вопрошающие глаза ищущего – истинного признания, которому можно дать зерно совета... еще реже встретит собрата, зажегшего, как и он, светильник сердца, и вышедшего звать на трапезу познания...

Встретит он неприязнь и противодействие там, где незамеченно, не вызвав никаких протестов, прошел бы самый обыкновенный человек, «раб страстей».

Пустыни. ... Вот оно – раскинулось необозримое сожженное пространство бывших городов, сел, лесов, нив... Нигде ни кустика, ни травинки лишь пепел и песок... Днем проносящиеся ветры крутят громадные столбы пыли, гремят оторванными металлическими листами на каркасах всюду валяющихся сгоревших летательных машин... Отрывает ветер и снова засыпает белые костяки на гигантских кладбищах, где нашли мгновенную смерть целые армии... Гонит ветер столбы пыли, а по земле бегут струйки песку и, шурша, заползают в пустые глазницы черепов в проржавелых касках... Ни дымка от жилья, ни песни, ни голоса, ни птичьего посвиста...

Лишь темной ночью, может быть, промелькнет, как тень, случайно забредший сюда волк, и как рыдание, как жалоба, издали донесется его завывание...

Пустыня жизни с ее бесплодными буграми каменных сердец, чье мертвящее равнодушие и холод убивает улыбку при рождении и светлый порыв в самом зачатке... где песок ничтожных интересов и мелких забот, поднятый ветром зависти, тщеславия и страстей, застилает истинную цель человеческого существования и заставляет устремляться к миражам, рассыпающимся у порога достижения...

Нельзя называть религией человека то вероучение или Церковь, к которой человек приписан, благодаря факту своего рождения от родителей католиков, православных, лютеран или других, если он не выполняет основных требований своего вероучения, то есть если он в своей повседневной жизни лжет, обманывает, сквернословит, думает и действует лишь с целью собственного благополучия и обогащения. Ведь поступки такого человека противоречат основным требованиям его «приписного» вероучения, и – какое же он имеет право выдавать его за свою религию, когда у него в самом деле религия эгоизма и самоуслаждения?

Под термином «религия» следует подразумевать те принципы и правила, в действительность, эффективность и полезность которых человек верит и поэтому руководствуется ими в своей повседневной жизни, во всех своих поступках, как в больших, так и в самых малых.

Разумеется, что та религия, которая обеспечивает наилучшие достижения, – достойна называться наукой жизни.

Эволюционная целесообразность и мужество отказа от старых отживших форм должны быть характерными чертами подвижника нашего времени. Ему должно быть ведомо, что величайшим творческим фактором в беспредельности пространства и времени, в беспредельности эволюции и духовного восхождения является неограниченная свободная мысль. Поэтому всякое ограничение, всякий запрет коснуться чего-либо анализирующей мыслью абсолютно ему неприемлем. Отсюда неприемлемость для него незыблемости какого-либо догмата – этого краеугольного камня догматического богословия.

Человек, полностью осознавший свою ответственность за каждое действие, слово и мысль, – знает, что никто его грехов отпустить не может. Он признал бы за церковью право отпустить грехи, если бы совершающий обряд отпущения грехов священник мог бы исправить зло, содеянное грешником. Скажем – убил злодей человека, а священник убитого воскресил бы. Но если священник не в состоянии воскресить, то какое право он имеет прощать?

Еще другое простое соображение. Если бы обряд отпущения грехов достигал бы своей цели, то есть совершенно освобождал бы раскаявшегося от последствий совершенного им злодеяния, то жизнь такого раскаявшегося после получения отпущения грехов должна была бы протекать в условиях безоблачного счастья безо всяких ударов судьбы, ибо Провидению незачем больше наказывать грешника – грех снят! А между тем мы видим, что в жизни это не оправдывается – получившие отпущение грехов подвергаются самым различным несчастьям и ударам судьбы, наравне с неполучившими такового.

...Точно царевич в народных сказках должен подвижник подвергаться неисчислимым опасностям, чтобы в конце концов восторжествовать и обрести свое царство. Путь его по краю всех бездн; и в каждую он должен заглядывать; и лавина его подхватывает и мчит в пропасть, ибо расширение сознания требует напряжения всех сил, и лишь на двуродном пламени радости и горя растет сознание...

Драматично, что теософы подвергаются нападениям не только со стороны своих естественных противников – служителей зла, но и со стороны тех, от кого они вправе были бы ожидать поддержки и понимания – от служителей церкви.

Казалось бы – незачем им ополчаться на людей, прилагающих все усилия, чтобы проводить в жизнь учения Христа (которые, впрочем, в основном не отличаются от других великих религий); незачем усматривать рога Дьявола в поведении людей, являющих высокий пример нравственности, то есть осуществивших на деле конечную цель существования самой церкви цель, для достижения которой Церковь является лишь средством. Но вот, именно последнее, то есть осуществление цели без участия церкви, и не по ее рецептам, приводит служителей Церкви в негодование. Они возмущены, когда не видят теософа смиренно являющимся за очередным отпущением грехов, ибо последний познал великий космический Закон причин и следствий – закон Кармы.

Подвижник нужен, даже более – крайне необходим для жизни, «как маяк света в опасном проливе». Он – двигатель истинной культуры, живой, зовущий пример, воочию убеждающий, что пороки победимы; что праведная жизнь не есть удел каких-то небожителей, а вполне осуществима здесь, в окружающих нас обстоятельствах: что подвиг очищения, другими словами – самоусовершенствования влечет за собой раскрытие в подвижнике новых сил...

И, наконец, подвижник больше всего нужен ради его огромного оздоравляющего воздействия на все окружающее, – воздействия, иногда распространяющегося на целую страну, как это было в случае Преподобного Сергия Радонежского, воодушевившего русский народ и поднявшего его на борьбу и победу над татарами.

Недаром обитатели Индии по сей день радуются, если поблизости их селений избрал себе приют настоящий подвижник. «Его присутствие сохранит наши поля от неурожая и нас самих от эпидемий» – говорят они.

«...Так в Индии очень сильно поверие, что селение, вблизи которого поселился садху, будет ограждено от эпидемий, землетрясений, наводнений и прочих бедствий.