И как-то совершенно невольно он вдруг притянул ее к себе и поцеловал. Она, казалось, вовсе не смутилась, но съежилась в его руках и подняла к нему лицо для нового поцелуя.

- А вышли бы вы замуж за такого, как я, за человека без денег?

- Не думала об этом, милый, но мне кажется, вышла бы.

- Вы, должно быть, богаты, а у меня ни цента в кармане, и мне надо посылать деньги домой своим... но я надеюсь...

- На что ты надеешься?

Она притянула к себе его лило и взъерошила ему волосы и поцеловала его.

- Я добьюсь толку в этом деле с застройками. Не я буду, если не добьюсь...

- Добьешься волку... бедный малыш.

- Вы вовсе уж ее настолько старше меня... Сколько вам лет, Аннабел?

- Скажем, двадцать четыре, но только никому об этом не говорите, ни о сегодняшнем и вообще ни о чем.

- Кому мне говорить, Аннабел Мари?

Молча они пошли домой. Казалось, ее что-то заботило, потому что она не обращала внимания на то, что он ей говорил.

И несколько недель Джонни не знал, что и думать об Аннабел Мари. Иногда целые дни она обращалась с ним так, словно они тайно обручены, иногда едва узнавала его.

Случалось, она передавала ему через отца, что ей нездоровится и она не может выйти из своей комнаты, а какой-нибудь час спустя он видел, как она скачет мимо конторы в амазонке и хлыстом сбивает пену, обильно выступившую на боках загнанной лошади. Он видел, что ее что-то тревожит, и догадывался, что все дело тут в треклятом французе.

Как-то вечером, когда они сидели на крыльце его коттеджа и курили папиросы - он теперь иногда выкуривал папироску, чтобы составить ей компанию, - он спросил, что беспокоит ее. Она положила руки ему на плечи и сказала:

- О, Мурхауз, какой вы еще глупенький... а мне это нравится.

- Но должна ведь быть какая-нибудь причина вашего беспокойства... Вы не казались озабоченной в тот день, когда мы встретились в поезде.

- Если бы я только сказала вам... боже милостивый, представляю, какую бы вы состроили мину.

Она засмеялась своим жестким, хриплым смехом, от которого ему всегда становилось не по себе.

- Так знайте, что я много бы отдал за право заставить вас говорить... Вы должны наконец забыть этого проклятого француза.

- Какой вы, однако, простачок, - сказала она. Потом встала и прошлась взад и вперед по крылечку.

- Сядьте, пожалуйста, Аннабел. Неужели вы меня совсем не любите?

Она погрузила руку в его волосы и провела ладонью по лицу.

- Ну конечно, люблю, голубоглазый вы дурачок... Но неужели вы не видите, что меня тут все бесит?.. Все эти старые кошки шипят по всем углам, что я безнравственная, потому только, что мне случается выкурить папироску у себя в комнате. Почему в Англии даже аристократки курят открыто в обществе и никто слова на это не скажет?.. А потом меня заботит Папа: он слишком много денег вкладывает в спекуляции. Мне иногда кажется, что он из ума выжил,

- Но есть основания предполагать, что здесь ожидается большой подъем. Со временем это будет новое Атлантик-Сити.

- А скажите по правде, только без утайки, сколько продала ваша компания земельных участков за последний месяц?

- Ну, не так уж много... Но предвидятся крупные сделки... Вот хотя бы с той компанией, которая собирается строить новый отель.

- Счастлив будет Папа, если ему удастся вернуть пятьдесят центов за доллар... а он мне все твердит, что у меня ветер в голове. Он врач, а не биржевой чародей, и должен бы понимать это. Все это хорошо для юнцов вроде вас, которым нечего терять и для которых есть надежда выбиться в люди, возясь с этими недвижимостями... А жирный полковник - не знаю, то ли он дурак, то ли жулик.

- А какая специальность у вашего отца?

- Как, да неужели вы никогда не слыхали о докторе Стрэнге? Он самый известный отоларинголог Филадельфии... О, какие мы умные... - Она поцеловала его в щеку. - ...и невежественные... - Она поцеловала его еще раз. - ...и невинные.

- Вовсе уж я не так невинен, - быстро возразил он и твердо взглянул ей прямо в глаза. Пристально глядя друг на друга, они начали краснеть. Она медленно уронила голову ему на плечо.

Сердце у него колотилось. Ему кружил голову запах ее волос, ее крепкие духи. Он обнял ее за плечи и поднял на ноги. Спотыкаясь, нога к ноге, ее жесткий корсет вплотную к его ребрам, ее волосы по его лицу, он протащил ее через маленькую столовую в спальню и запер за собой дверь. Потом поцеловал ее прямо в губы сколько хватило силы, сколько хватило дыхания. Она присела на кровать и стала снимать платье, что-то уж чересчур хладнокровно, подумалось ему, но он зашел слишком далеко, чтобы отступать. Сняв корсет, она швырнула его в дальний угол.

- Уф, - сказала она, - ненавижу эту сбрую.

Она поднялась и пошла к нему в одной рубашке, отыскивая в темноте его лицо.

- В чем дело, милый? - яростно шептала она. - Разве ты боишься меня?

Все было гораздо проще, чем ожидал Джонни. Одеваясь, они дружно хохотали. Идя вдоль бухты назад в "Ошен-хаус", он не переставая думал об одном: теперь-то уж ей придется выйти за меня замуж.

В начале сентября подул северо-восточный ветер и зябкие горожане покинули "Ошен-хаус" и коттеджи. Полковник все воодушевленней говорил о предстоящем буме и о рекламной кампании и все больше пил. Джонни теперь обедал с ним, вместо того чтобы столоваться у миссис Эймс. Брошюра была кончена и одобрена, и Джонни раза два возил в Филадельфию текст и фотографии к нему, чтобы взять сметы у типографщиков. То, что он проносился в поезде мимо Уилмингтона, не слезая там, доставляло ему приятное ощущение независимости. Доктор Стрэнг казался все более озабоченным и поговаривал о необходимости обеспечить свои вклады. Он ни разу не заговаривал о помолвке Джонни с дочерью, но казалось, что это само собой разумеется. Поведение Аннабел было необъяснимо. Она не переставая твердила, что умирает от скуки. Без устали дразнила и придиралась к Джонни. Как-то ночью, проснувшись, он увидел ее возле своей кровати.

- Ты испугался? - сказала она. - Я не могла заснуть... Послушай, какой прибой.

Ветер пронзительно свистел вокруг коттеджа, и яростный прибой ревел на берегу. Уже совсем рассвело, когда ему удалось убедить ее покинуть постель и вернуться домой.

- Пусть смотрят... Мне все равно... - говорила она.

Другой раз во время прогулки по пляжу с ней случился приступ тошноты, и ему пришлось ждать, пока ее не вырвало за ближайшей дюной, потом, бледную и дрожащую, он под руку отвел ее в "Ошен-хаус". Он был озабочен и не знал покоя. В одну из своих поездок в Филадельфию он зашел в редакцию "Паблик леджер" справиться, нет ли у них места репортера.

Как-то субботним вечером он сидел, читая газету, в гостиной "Ошен-хаус". Кроме него, во всей комнате не было ни души, большинство приезжих уже разъехались. Отель должен был закрыться пятнадцатого. Вдруг он поймал себя на том, что вслушивается в чей-то разговор. В вестибюль вошли двое коридорных и, тихо переговариваясь, присели на скамейку.

- Ну, этим летом я своего не упустил. Провалиться мне на этом месте, если я вру, Джо.

- Да и я бы не зевал, если бы не заболел.

- А что я тебе говорил, не крути ты с этой Лиззи. Да с этой девкой, я думаю, каждый сукин сын хоть по ночке провел, даже негры и те пользовались.

- А как с той? Знаешь, той, черноглазой? Ты еще хвастал, что она от тебя не уйдет?

У Джонни по спине побежали мурашки. Окаменев, он крепко держал перед лицом газетный лист.

Коридорный тихонько свистнул.

- Лакомый кусочек, - сказал он. - И подумать, что только не сходит с рук этим дамочкам.

- Так неужто ты и правда...

- Ну, не совсем... Боялся подхватить чего-нибудь. Но этот француз, тот действительно... Так и не выходил из ее комнаты.

- Это и я знаю. Сам застал его.

Они захохотали.

- Они, видно, забыли запереть дверь... Ну, она лежала на постели, а он сидел возле.