Стало хмуриться, собрался дождь, большие капли шлепали по окнам вагона. Девушка в розовом платье тщетно старалась опустить раму. Он вскочил и помог ей закрыть окно.
- Разрешите, - сказал он.
- Благодарю вас.
Она подняла глаза и улыбнулась ему прямо в лицо.
- В этом ужасном поезде такая грязь.
Она показала белые перчатка, перепачканные об оконные ремни. Он снова присел, но ближе к проходу. Она по" вернулась к нему лицом. Смуглое неправильное лицо, резкие линии от носа к углам рта, но от глаз его бросило в жар.
- Вам может показаться бесцеремонным, что я первая с вами заговорила, сказала она. - Но я умираю от скуки в этом ужасном поезде, в котором нет даже салон-вагона, хотя носильщик в Нью-Йорке клялся и божился, что салон-вагон будет.
- По-видимому, вы уже весь день в дороге, - по-мальчишески застенчиво сказал Джонни.
- Больше того. Я только вчера вечером с парохода из Ньюпорта.
Небрежный тон, которым она произнесла слово Ньюпорт, поразил его.
- Я в Ошен-Сити, - сказал он.
- И я тоже. Что за ужасное место! Я не провела бы там ни минуты, если бы не Папа. Он делает вид, что любит его.
- Говорят, что у Ошен-Сити великое будущее. Я имею в виду операции с недвижимостью, - сказал Джонни.
Пауза.
- А я сел в Уилмингтоне, - с улыбкой произнес Джонни.
- Какой ужасный город... Не выношу его.
- Я там родился и вырос... Может быть, поэтому, но я люблю его, возразил Джонни.
- О, я вовсе не хочу сказать, что в Уилмингтоне нет милейших людей... такие славные старые семьи... Вы знакомы с Роулинсами?
- Конечно... Но все же я не намерен всю жизнь оставаться в Уилмингтоне... Смотрите, вот так дождь.
Прошел такой ливень, что размыло водосток, и поезд прибыл в Ошен-Сити с четырехчасовым опозданием. К этому времени они уже подружились; по дороге так гремело и сверкало, она нервничала, а он казался сильным и надежным защитником, и вагон был полон москитов, и оба они были искусаны, и оба очень проголодались. На станции было темно, хоть глаз выколи, и никаких признаков носильщика, и ему только в два приема удалось вынести все ее чемоданы, да и то они чуть не забыли ручной чемоданчик крокодиловой кожи, и ему в третий раз пришлось возвращаться в вагон, чтобы захватить его и свой собственный чемодан. Тут подоспел старый темнокожий и заявил, что он послан с фаэтоном из "Ошен-хаус". "Ведь вы тоже туда?" - сказала она. Он ответил утвердительно, и они кое-как уселись, и ног девать было некуда, столько места занимали ее чемоданы. Из-за шторма по всему городу не видно было огней. Колеса фаэтона мягко поскрипывали по глубокому слою песка, и временами рев прибоя заглушал их скрип и почмокивание кучера, покрикивавшего на лошадей. Только и было свету что от луны, то и дело тонувшей в клочковатых облаках. Дождь перестал, но в душном воздухе чувствовалось, что вот-вот разразится новый ливень.
- Без вас я совсем погибла бы в такую бурю, - сказала она; потом вдруг по-мужски протянула ему руку: - Меня зовут Стрэнг... Аннабел Мари Стрэнг... Не правда ли, забавное имя?
Он взял ее руку.
- А меня - Джон Мурхауз... Рад познакомиться, мисс Стрэнг.
Ладонь у нее была горячая и сухая. Казалось, она вжималась в его ладонь. Когда он разжал руку, ему почудилось, что она ждала более длительного рукопожатия. Она рассмеялась хрипловатым, низким смехом.
- Ну, теперь мы друг другу представлены, мистер Мурхауз, и все в порядке... А Папе это даром не пройдет. Не встретить свою единственную дочь в такую непогоду!
В темном вестибюле отеля, тускло освещенном парой закоптелых керосиновых ламп, он уголком глаза видел, как она обняла высокого седого старика, но, к тому времени как он самым размашистым почерком вывел в книге Джон У.Мурхауз и получил ключ от комнаты, они уже исчезли. Наверху в маленькой бревенчатой спальне было очень жарко. Когда он поднял раму, сквозь ржавые жалюзи донесся рев прибоя вперемежку с дробью дождя, барабанившего по крыше. Он сменил воротничок, вымылся тепловатой водой из щербатого кувшина и спустился в столовую в надежде на ужин. Не успела еще длиннозубая служанка подать ему суп, как в столовую вошла мисс Стрэнг в сопровождении высокого старика. Так как во всей комнате горела только одна лампа - на столе, за которым сидел Джонни, - они направились к нему. Он поднялся с улыбкой.
- А вот и он, Папа, - сказала она. - Ты его должник. Он заплатил за экипаж... Мистер Моррис, познакомьтесь с моим отцом, доктором Стрэнгом... Моррис, говорили вы? Так ведь?
Джонни вспыхнул.
- Мурхауз, но это не важно... Очень рад, сэр.
Они вместе поужинали. Мисс Стрэнг не переставая жаловалась на еду и все спрашивала официантку, не может ли она достать им чего-нибудь повкуснее остывшего тушеного мяса с бобами в этих ужасающих птичьих ванночках, а доктор Стрэнг хохотал и говорил, что она слишком привередлива. Джонни решил, что не будет рта раскрывать, пока не присмотрится поближе к этим людям. Девушка все смотрела на него темными вызывающими глазами, взгляд которых его волновал; он уже строил планы, как бы ему остаться тут еще на день-другой.
Наутро он встал рано и пошел в контору компании по благоустройству и планировке Ошен-Сити, которая помещалась в только что отстроенном, свежеокрашенном и крытом дранкой доме на только что проложенной улице за бухтой. В конторе не было еще ни души, и он пошел посмотреть город. В это душное серенькое утро коттеджи, остовы будущих магазинов и некрашеные хижины вдоль железнодорожных путей имели неприглядный, запущенный вид. То и дело он убивал у себя на шее москита. На нем был последний чистый воротничок, и его очень заботило, как бы он не загрязнился. Стоило ему ступить мимо проложенной вместо тротуара доски, как он набирал полные ботинки песка, а в щиколотку впивались острые прибрежные колючки. Придя к конторе стройки, он увидел на ступеньках плотного мужчину в белом полотняном костюме.
- Доброе утро, сэр, - сказал он. - Не вы ли полковник Веджвуд?
Толстяк, видимо, так запыхался, что не мог вымолвить ни слова и только кивнул головой. За его воротничком у затылка торчал большой шелковый платок, а другим он обтирал пот с лица. Джонни передал ему письмо от своего патрона и стоял, дожидаясь, покуда толстяк заговорит. Тот, наморщив брови, прочитал письмо и повел Джонни в контору.
- А все астма проклятая... - наконец едва выдохнул он между двумя свистящими всхлипами. - Чуть только прибавлю шагу, дух захватывает. Рад видеть вас, сынок.
Джонни быстро уладил все дела по земельным участкам, продажа которых на комиссионных началах производилась совместно конторой "Хиллард и Миллер" и компанией по благоустройству и планировке Ошен-Сити, и все утро не отходил от полковника Веджвуда; голубоглазый и по-мальчишески услужливый, он внимательно слушал рассказы о Гражданской войне, о генерале Ли и о его белом коне Путешественнике и о том, какие веселые до войны устраивали пикники на Восточной отмели, сбегал в лавочку за льдом для погребца, произнес нечто вроде речи о будущем Ошен-Сити как морского курорта. "Ну разумеется, может ли похвастать их Атлантик-Сити или Кейп-Мей чем-нибудь, чего нет и у нас в Ошен?" - прохрипел на это полковник, потом Джонни отправился завтракать к полковнику, пропустив при этом поезд, которым ему следовало бы вернуться в Уилмингтон, отказался от мятного коктейля - он не пьет и не курит, - но с восхищением наблюдал, как полковник астмы ради состряпал и проглотил две изрядные порции спиртного, испробовал силу своей улыбки, голубых глаз и мальчишеской неловкости на цветной служанке полковника Мейми и часам к четырем уже смеялся вместе с полковником над губернатором Северной Каролины и губернатором Южной Каролины и согласился перейти в компанию по благоустройству и планировке Ошен-Сити на оклад в пятнадцать долларов в неделю с крохотным меблированным коттеджем в придачу. Вернувшись в отель, он написал мистеру Хилларду; в письме он давал отчет по выполненному поручению и в истраченных деньгах, приносил извинения за такой внезапный уход, но объяснял его тем, что бедственное положение семьи вынуждает его всеми средствами пробиваться в люди; потом написал матери, что остается в Ошен-Сити, и просил срочно выслать ему платье; подумал было написать мисс О'Хиггинс, но решил не делать этого. В самом деле, что прошло - прошло, и вспоминать нечего.
