— Шеф может попросить тебя остаться со следующей исследовательской командой. Ты ведь знаешь здешнюю обстановку.

Зная порядки в Дальнем Космосе, он хотел предупредить юношу.

Каф не ответил. С тех пор как он сказал: «У меня нет сил, чтобы жить дальше», — он не произнес ни слова.

— Оуэн, — сказал Мартин по внутренней связи. — Он сломался. С ума сошел.

— Он неплохо выглядит для человека, который девять раз умер.

— Неплохо? Как выключенный андроид! У него не осталось никаких чувств, кроме ненависти. Загляни ему в глаза.

— Это не ненависть, Мартин. Послушай, это правда, что в определенном смысле он мертв. Я и представить себе не могу, что он чувствует. Он нас даже не видит. Здесь слишком темно.

— Случается, в темноте перерезают глотки. Он нас ненавидит, потому что мы — не Алеф и не Йод.

— Может быть. Но я думаю, что он одинок. Он нас не видит и не слышит. Это верно. Раньше ему и не требовалось никого видеть. Никогда до этого он не знал одиночества. Он разговаривал сам с собой, видел самого себя, жил с самим собой, жизнь его была полна девятью «я». Он не понимает, каково это — жить самому по себе. Он должен научиться. Дай ему время.

Мартин покачал головой.

— Сломался, — сказал он. — И когда ты останешься с ним один на один, помни, что ему ничего не стоит свернуть себе шею одной рукой.

— Это он может, — улыбнулся Пью.

Они стояли возле купола, программируя серворобота для починки сломанного тягача. Оттуда им был виден Каф под яйцевидным куполом, напоминавший муху в янтаре.

— Передай-ка мне вкладыш. Почему ты решил, что ему станет лучше?

— Он сильная личность, можешь в этом не сомневаться.

— Сильная личность? Обломок личности. Девять десятых ее мертвы. Он же сам сказал.

— Но он-то не мертв. Он — живой человек по имени Джон Каф Чоу. Воспитание его было необычным, это правда, но в конце концов каждый юноша рано или поздно расстается со своей семьей. Он тоже это сделает.

— Что-то не похоже.

— Пораскинь-ка мозгами, Мартин. С какой целью люди придумали клонирование? Для обновления земной расы. Мы ведь не лучшие ее представители. Взять хотя бы меня. Мои интеллектуальные и физические данные вдвое хуже, чем у Джона Чоу. Но Земля так нуждалась во мне, что, когда я изъявил желание работать здесь, мне вставили искусственное легкое и ликвидировали близорукость. Будь на Земле избыток здоровых молодых парней, разве ей потребовались бы услуги близорукого валлийца с одним легким?

— Вот уж не знал, что у тебя искусственное легкое.

— Теперь будешь знать. Не жестяное легкое, а человеческое, часть чужого тела, выращенная искусственно, точнее говоря — склонированная. Так в медицине делают органы-заменители. С помощью клонирования, только не полного, а частичного. Теперь это мое собственное легкое. Но я хотел сказать о другом: сегодня слишком много таких, как я, и слишком мало таких, как Джон Чоу. Ученые пытаются поднять уровень генетического резервуара человечества, который после опустошительных Голодов превратился в мелкую лужу. Поэтому мы знаем, что если человек клонирован, то это наверняка сильная и умная личность. Разве не логично?

Мартин хмыкнул. Серворобот загудел, разогреваясь.

Каф мало ел. Ему трудно было глотать пищу, он давился и отказывался от еды после нескольких глотков. Он потерял в весе восемь или десять килограммов. Но недели через три к нему начал возвращаться аппетит, и в один прекрасный день он занялся разборкой имущества клона, переворошил спальные мешки, сумки, бумаги, которые Пью аккуратно сложил в конце прохода между ящиками. Он рассортировал все, сжег кипу бумаг и мелочей, собрал остатки в небольшой пакет и снова погрузился в молчание. Еще через два дня он заговорил. Пью пытался избавиться от дрожания ленты в магнитофоне, но у него ничего не получалось, Мартин улетел на ракете проверять карту Пампы.

— Черт возьми! — воскликнул Пью, и Каф отозвался голосом, лишенным выражения:

— Хотите, чтобы я это сделал?

Пью вскочил, но тут же взял себя в руки и передал аппарат Кафу. Тот разобрал его, потом собрал и оставил на столе.

— Поставь какую-нибудь ленту, — сказал Пью как можно естественнее, склонившись над соседним столом.

Каф взял первую попавшуюся ленту. Это оказался хорал. Каф лег на койку. Звуки сотен человеческих голосов заполнили купол. Каф лежал неподвижно. Лицо его ничего не выражало.

В последующие дни он выполнил еще несколько дел, хотя никто его об этом не просил. Он не делал ничего, что потребовало бы инициативы с его стороны, и, если его просили о чем-нибудь, он попросту не реагировал на просьбу.

— Он поправляется, — сказал Пью, обращаясь к Мартину на аргентинском диалекте.

— Нет. Он превращает себя в машину. Делает лишь то, на что запрограммирован, и не реагирует на остальное. Это хуже, чем если бы он совсем ничего не делал. Он уже не человек.

Пью вздохнул.

— Спокойной ночи, — сказал он по-английски. — Спокойной ночи, Каф.

— Спокойной ночи, — ответил Мартин.

Каф не ответил.

На следующее утро за завтраком Каф протянул руку над тарелкой Мартина, чтобы достать гренок.

— Почему ты меня не попросил? — вежливо сказал Мартин, подавляя раздражение. — Я бы передал.

— Я и сам могу достать, — ответил Каф бесцветным голосом.

— Да, можешь. Но послушай: передать хлеб, сказать «спокойной ночи» или «привет» — все это не так уж важно, но, если один человек что-то говорит, другой во всех случаях должен ему ответить…

Молодой человек равнодушно глянул в сторону Мартина. Его глаза все еще не замечали людей, с которыми он говорил.

— Почему я должен отвечать?

— Потому что к тебе обращаются.

— А почему?

Мартин пожал плечами и рассмеялся. Пью вскочил и включил камнерез. Потом он сказал:

— Отстань от него, Мартин.

— В маленьких изолированных коллективах очень важно помнить о хороших манерах, раз уж работаешь вместе. Его этому учили. Каждый в Дальнем Космосе знает об этом. Так почему же он сознательно пренебрегает вежливостью?

— Ты говоришь «спокойной ночи» самому себе?

— Ну и что?

— Неужели ты не понимаешь, что Каф никогда не был знаком ни с кем, кроме самого себя?

— Тогда, клянусь богом, все эти штуки с клонированием ни к чему, — после некоторого раздумья сказал Мартин. — Ничего из этого не выйдет. Чем могут помочь человеку эти дубликаты гениев, если они даже не подозревают о нашем существовании?

Пью кивнул:

— Вероятно, разумнее разделять клоны и воспитывать их с обычными детьми. Но из них составляются такие великолепные команды!

— Разве? Не уверен. Если бы наша команда состояла из десяти обыкновенных, ничем не примечательных инженеров-изыскателей, неужели все они оказались бы в одно время в одном и том же месте? Неужели они бы все погибли? А что, если эти ребята, когда начался обвал и стали рушиться стены, бросились одновременно в глубь шахты, быть может, чтобы спасти того, кто был дальше всех? Даже Каф, который оставался наверху, сразу кинулся в шахту… Это, конечно, только предположение. Но мне кажется, что из десяти обыкновенных растерявшихся людей хотя бы один выскочил на поверхность.

— Не знаю. Но известно, что идентичные близнецы порой умирают одновременно, даже если они никогда друг друга не видели. Идентичность и смерть — какая странная связь…

Проходили дни, красное солнце кралось по темному небу, но Каф все так же не отвечал на вопросы, а Пью и Мартин все чаще сцеплялись между собой. Пью начал жаловаться на то, что Мартин храпит. Оскорбившись, Мартин перенес свою койку на другую сторону купола и перестал с ним разговаривать. Когда же Пью принялся насвистывать валлийские песенки, это надоело Мартину. Пью в свою очередь на него обиделся и какое-то время с ним не разговаривал.

За день до прилета корабля Мартин объявил, что собирается в горы Мерионета.

— А я полагал, что ты по крайней мере поможешь мне закончить анализ образцов на компьютере, — мрачно заметил Пью.