– Сварог, он – отец богов.

– А про Триглава слышал?

– Нет.

– Так вот: это – не существо с тремя головами, а единство трех сущностей. Есть один Бог – Вседержитель, Отец Творения, который своей всетворною любовью – Ладой – создал первоначальное бытие. Это Сварог – отец света. Есть его сын – Даждьбог, то есть Солнце. И есть существо «Светло» – Светлый Дух – которое явилось на землю и воплотилось в роде человеческом.

– Но это же Святая Троица – Бог Отец, Бог Сын и Бог Дух Святой! Все, как у христиан! И Лада тоже – ведь сказано: «Бог есть любовь»! А как же остальные: Перун, Велес, другие?

– А это всего лишь воплощения Высшего Божества.

– Но им же поклоняются как самостоятельным богам!

– Судьба славян была тяжела, Миша. Борьба с римлянами, гуннами, готами, аварское иго, хазары. Многое было утрачено, вернее сказать, упрощено.

– Так что же, христиане вернули славянам утерянное?

– Нет, скорее всего, у древних верований славян и у христианства где-то в глубине веков есть общие корни, а в ту ветвь древних верований, которая получила название «христианство», другие народы, жившие совсем в других условиях, привнесли очень много своего, славянам чуждого. Ну, например, некоторые славянские племена представляли себе ад в виде ледяной пустыни. А в землях, где зародилось христианство, льда нет, там, наоборот, есть беспощадное жгучее солнце, вот и представление об адских муках связано с огнем, а не с холодом.

– А на самом деле?

– В Ветхом Завете про ад – ни слова, так что очень многое зависит от воображения людей, а воображение связано с тем, что они видят вокруг себя.

– Но в Откровении Иоанна Богослова…

– А это уже Новый Завет, как раз то, что и было привнесено позднее. Да и это, по правде говоря, могло в Новый Завет не попасть.

– Как это так?

– Апостолов было двенадцать, а Евангелий только четыре: от Матфея, от Марка, от Луки и от Иоанна. Почему? Остальные ученики Сына Божьего тоже ведь оставили воспоминания об Учителе. Но эти тексты не признаны каноническими. Они есть, их сохраняют, но в Святое Писание они не вошли. И таких – не признанных – довольно много. Есть и про славян.

– Про славян?

– Это считается ересью, происками дьявола, но существует повествование о том, что у Иисуса Христа был сын. Ты про то, что Андрей Первозванный посетил в свое время Русь, конечно, слышал?

– Да, воздвиг крест и проповедовал на тех горах, где потом построили Киев.

– Да, но, говорят, пришел он сюда не просто так, а спасая от преследования и убийства младенца, родившегося от любви Иисуса и Марии Магдалины. И путешествовал между многими славянскими племенами, а когда мальчик вошел в возраст мужа, славяне приводили к нему юных дев, и он возлегал с ними, и семя сына Христова рассеялось по славянскому народу. Так что утверждение славян «мы – внуки Божьи» не лишено зерна истины. Видишь, как все непросто переплелось?

– Но это же действительно ересь. Тебя за это сюда сослали?

– За такое не ссылают. За такое либо убивают сразу, либо дают умереть медленно в тесном заточении. А тебе я это рассказал не для того, чтобы ты еретиком сделался, а для того, чтобы понял: все очень и очень непросто. Христианство и язычество противостоят по большей части в телесной жизни, а в духовной… Вот Перун, например, стал Ильей Пророком, Велес – Власием, Макошь сменила имя на Параскеву Пятницу, но суть осталась прежней; моральные нормы славян, в принципе, не противоречат десяти заповедям христианства, ну, и прочее.

Дело не в иной вере, а в иной жизни. Христианский князь – единовластен, а князь у язычников был просто воеводой. Без слова веча и без одобрения волхва ничего сделать не мог. Понятно?

– Другой способ управления требует и другой идеологии, другого духовного обоснования, язычество самовластия не приемлет.

– Так, а единобожие, сиречь монотеизм: «Един Бог на небе – един царь на земле».

«Да, а Нинея-то говорила – все ворованное. Послушала бы она те наши беседы, а еще лучше, поговорили бы они между собой по душам, вот было бы интересно послушать. Она-то тоже мне про внуков Божьих толковала, только по-другому. Так ведь нет, убить друг друга готовы».

– Миша! – монах впервые за весь день обратился к Мишке по имени. – Трудно тебе там было? Ведьма-то, поди, искушала от истинной веры отречься?

– Да нет, впрямую не искушала, так только – намеками.

– А ты?

– А я ей из Экклезиаста читал.

– И?..

– А она Экклезиаста, оказывается, лучше меня знает, и философов древних тоже.

– Удивляешься?

– Странно как-то: старуха, в глухой деревне…

– Старуха… нет, Миша, не простая это старуха… Ходила она когда-то в шелках и ела на золоте.

– Нинея?!

– Гредислава… Боярышня древлянская.

– Боярышня? Так древлянское княжество еще княгиня Ольга… Сто пятьдесят лет прошло!

– Больше. Почти сто восемьдесят. Только род Нинеи такой древний, что для него и триста лет – не срок. Ничего не забыли и ничего не простили.

– Но здесь земли дреговичей, а не древлян.

– Где-то же древлянам надо было укрыться.

– А Беляна? Их матери за двоюродными братьями замужем были.

– Не знаю, Миша, не знаю. Братья те, думаю, тоже не из простых. Был мне наказ от Владыки – дознаться обо всем, да поздно теперь.

– Почему поздно?

– Она не расскажет, а люди ее мертвы все. Покарал Господь, не стал людской кары дожидаться.

– Так о ней сам Владыка знает?

– И не только о ней. Ты думаешь, мало их – от прежних времен оставшихся? Думаешь, смирились они с потерей власти? Мы про них все должны знать, готовыми быть ко всему…

Отец Михаил снова зашелся в кашле.

– Полежи, отче, не разговаривай.

– Нет, я тебя расспросить должен. Намекала, говоришь? На что?

– Ну… Попрекнула, что Экклезиаст христианином не был, а мы его книгу священной почитаем.

– А ты?

– Не нашелся я, не сумел ответить.

– Вот они – происки Врага рода человеческого: посеять сомнение, смутить. А потом это сомнение тебя, как ржа, изнутри разъест.

– А как же я ответить должен был?

– Потом, Миша, потом об этом поговорим. Люди к ней какие-нибудь приходили?

– Не видел, но я дней семь в беспамятстве был… Или спал, Нинея усыплять умеет.

– Что, и среди дня усыпляла?

– Бывало. Она говорила – сон лучшее лекарство.

– Бывало, значит… А странностей каких-нибудь не заметил?

– Так там все странное, деревня-то вымерла.

– А кто хоронил? Не Нинея же трупы таскала?

– Вроде бы Велимир. Сложил всех на костер, тризну справил, а потом сам повесился.

– Это она тебе сказала?

– Да.

– А поля он тоже в одиночку все сжал?

– Да я же говорю – все странное. Поля сжаты, огороды убраны, скотина вся куда-то подевалась. А у Нинеи запасов на несколько лет и все свежее.

– Помог ей кто-то?

– Она сказала: мир не без добрых людей.

– Настолько добрых, что в жатву свои поля бросили и Нинее помогать пришли?

– Не знаю… Может, нечистую силу призвала, а в уплату всю скотину ей отдала?

– Сам-то веришь в то, что сказал?

– Ну… поля же кто-то сжал…

– Ты кликушу-то темную из себя не строй!

«Вот уж хрен вам, стукачом епископального КГБ я не нанимался!»

– Прости, отче, не придумалось больше ничего.

– Я отдохну, Миша, а ты подумай, может, еще чего вспомнишь?

До Ратного успели добраться еще засветло. Мишка, въехав в речные ворота, поворотил было к церкви, но отец Михаил, молчавший почти всю оставшуюся дорогу, вдруг подал голос:

– Правь к себе, Миша, и помоги сесть: негоже мне перед паствой слабость являть.

«Вот она, сила церкви: больной – не больной, а пиар обеспечь! Съездил в логово нечисти, с колдуньей сразился, отрока невинного освободил, теперь семейный конфликт улаживать будет. Орел наш отец Михаил не убоялся и преуспел! Бабий Интернет распространит и обсудит, паства оценит и проникнется».