Почти убежденный в том, что 'почти' не считается, он покосился на руководителя своей так энергично начавшейся практики - и зажмурился. Весь вид магистра Броше говорил о том, что еще слово - и из замкнутого пространства будет произведено крайне не бережное удаление студента первого курса. Возможно, через окно - без предварительного открывания.
- Неопределенного!.. Неопределенного!!!.. - прорычал сквозь зубы чародей и вскинул руки, выплетая пассы.
Студент панически зажмурился в предчувствии, которое его не обмануло. Что-то огрело его по голове раз - мягко, другой - звонко, и третий - с глухим тяжелым стуком.
- Ай!..
- Так вот! Пока не определишься, - зловеще проговорил Броше, склоняясь как гриф над распростертым подшефным, - твоим орудием труда в моей лавке будет веник, совок и ведро! И если ты за эти две недели еще хотя бы раз применишь здесь магию...
- Но мне не засчитают практику!.. - только теперь до конца осознав, насколько его не обмануло предчувствие, взвыл Агафон.
- Ты не представляешь, как меня это огорчит, - не удержался от плотоядной ухмылки волшебник.
Видя, что Броше на жалость не возьмешь, Агафон прибег к новому-старому аргументу:
- ...А вас лишат лица... лицей...
- Лучше быть магом с лавкой, но без лица... лицей... лицензии, тьфу ты, чтоб тебя!.. чем наоборот! - пылко притопнул чародей. - И вообще, я не понял, чего ты тут разлегся! Если ты не передумал оставаться - лови этих вамаясьских финтифлюшек!
Агафон торопливо вскочил, окинул фронт работ с видом профессионального ловца финтифлюшек... и хихикнул. При ближайшем рассмотрении фронтом его можно было назвать лишь условно. По крайней мере, теперь, когда мыши разбежались, а анинэцкэ-женщины поняли, что в кои-то веки в их компании оказался мужчина. И пусть он был старый, толстый, лысый, босой, а из собственности имелась всего одна килька и не очень новый зонт... 'На безрыбице - и старый башмак рыба', говаривал Бруно Багинотский, и ани-женщины прочувствовали это сейчас в полную силу.
Как и толстяк с зонтом.
Неизвестно, успела ли у него случиться стадия восторга и воспарения от собственной значимости, но в тот момент, когда Агафон увидел его, зонтовладелец пытался спастись от полусотни с лишком костяных девиц всех возрастов, взобравшись по шнуру портьеры на подоконник. Но зонт и рыба, занимавшие обе его руки, цепкости не способствовали, и быстро понявший это толстячок повис в трех десятках сантиметров от пола, отчаянно обхватив шнур руками и ногами и зажмурив и без того неширокие глаза. Под ним, толкаясь и лупя друг друга чем ни попадя, бесновались ани-женщины. Пока кумитэ выигрывала девушка с веслом.
- Вот дурак, счастья своего не понимает... - завистливо буркнул Агафон[7], подобрал с пола возбужденно забормотавшую разноцветную корзину, зачерпнул с пола пригоршню девиц и высыпал на дно.
Вторая пригоршня принесла в корзинный плен еще с десяток анинэцкэ. Третья - столько же. Когда же студент вернулся с четвертой, тихо дивясь неубывающей толпе ани-женщин, штурмующих портьеру, то обнаружил, что корзина валялась на боку - абсолютно пустая. Магистр Броше на боку не валялся только потому, что он за него держался обеими руками, хихикая мелким дребезжащим смешком, словно проволочные губки для посуды трясли в котелке.
- Они... ее... перевернули! С разбегу! Три десятка брелоков для ключей оказались умнее Агафоника Великолепного!
Щеки Агафона запылали. Стиснув зубы, он обежал взглядом лавку и приметил несколько посудин непонятного назначения, с виду пригодных для предварительного заключения бунтарок. Но первый же его шаг в том направлении был остановлен окриком:
- Никакой магии! Веник и совок!
- Но вы же!.. Они же!.. - возмущенный запретом, студиозус не смог найти нужных слов, но они и не понадобились:
- Совок и веник, я сказал! - грозно рыкнул Броше.
Кипящий от обиды и несправедливости Мельников исподтишка показал ему язык, подобрал назначенные орудия труда и двинулся к бушующим в любовном пыле ани-женщинам.
- Эй, ты! Что ты собрался делать?! - подскочил волшебник.
- Чего велели, - хмуро обернулся студент.
- Я велел? Я велел?! Я велел тебе собирать грязным веником в помойное ведро коллекционные анинэцкэ?! - очи чародея ошалело вытаращились, а борода встопорщилась и заискрила. - Ты что, спятил?! Я велел тебе делать то, на что ты способен лучше всего - пол подмести и разложить всё по местам! Надеюсь, хотя бы это тебе это по силам! А самое главное - ничего больше не трогай! Статуэтками займусь я сам! Сгинь, чудовище!..
Студиозус проглотил вертевшийся на языке вопрос о том, как можно всё сложить, ничего не трогая, и сгинул к противоположному окну. Искоса зыркнув на хозяина лавки, он яростно принялся за борьбу с пылью, осколками, обломками, щепками, дохлыми ползучими мышами, обгорелыми саламандрами, волосатыми тараканами и прочим не понять чем, что с такой легкостью можно обнаружить в любой лавке или мастерской волшебника, стоит лишь отодвинуть шкаф или потревожить портьеру. Время от времени, приблизившись к очередной экспозиции артефактов, он как бы невзначай посматривал на магистра Броше - и каждый раз встречался с ним взглядом. Причем взгляд этот также каждый раз говорил одно и то же: 'Только попробуй!..' И Агафон с видом оскорбленной невинности отворачивался и с новым усердием принимался орудовать веником, совком и ведром, поднимая тучи едва успокоившейся пыли.
Минут через десять, когда пыль и мусор[8] были собраны в ведро, падшие этажерки восстановлены в вертикальности и нагружены рассыпавшимся товаром, восьмихват подвешен к потолку, а полки - к стене, студиозус получил первую возможность выпрямиться и открыто полюбоваться на успехи волшебника.
А успехи у него были не слишком успешные, чтобы не сказать наоборот. Какие бы ухищрения ни использовал старик, какие бы заклинания ни применял - анинэцкэ, созданные автономными и неуязвимыми для магии, быстро выбирались из любого сосуда и любого загона. Свидетельством тому лежали у входа раскуроченные корзины, пробитые котлы и расколотые горшки. Памятуя о запрете на вмешательство, Агафон пару минут потоптался на месте, пожал плечами, достал из кармана пригоршню семечек, подвинул дырявый котел у порога так, чтобы было видно весь театр военных действий[9], и водрузился сверху.
Еще через пару минут он был замечен.
Если студиозус думал, что до этого Броше был в гневе - теперь настала пора пересмотреть суждение.
Поднявшись с пола, студент потер ушибленную спину, отогнал от лица назойливые сиреневые искры, сыпавшиеся из глаз и, хрустя рассыпавшимися семечками и покачиваясь, хмуро побрел к дальнему окну.
- Не имеете права так обращаться... я котел использовал немагическим мент... тодон...том... медом...том... мем...тон...дом... макаром... как и сказано было...
- Макаром!.. - закипая по-новой, закатил очи волшебник. - Ментодонт! Откуда ты только взялся такой, а?!
Агафон доверчиво глянул на мага:
- Из Сабрумайского княжества буду. Из деревни Перевозное. Мельники мы.
Чародей приподнял брови и протяжно выдохнул набранный для филиппики воздух.
- Ах, из деревни... Мельники... Ну, Гийом... Ну, шестиног тебя обними... Встречу я тебя еще...
Впервые за день чувствуя, что гнев руководителя практики сменил вектор, парень осмелел и задал вопрос, мучивший его уже полчаса:
- А как вы этих... своих куколок... раньше-то ловили?
- Никак не ловил, - забыл про ректора и снова помрачнел Броше.
- Почему? - удивился студент.
- Потому что они не сбегали!
- А почему они не сбегали?
- Потому что кое-какие идиоты... - хозяин скрежетнул зубами, но глянул на вытянувшееся лицо практиканта и махнул рукой. - Потому что они стояли под колпаками из стасисного хрусталя. А без этого... Кабуча! Без этого - и без порученных им специальным ритуалом ключей - анинэцкэ не удержишь и в каменном мешке!
