Дошедший до наших дней текст ПВЛ он объявляет не первоначальным, а извращенным по указанию сына Владимира Мономаха, Мстислава, еще в бытность его новгородским князем, ненавидевшего, по словам Рыбакова, Киев, проявлявшего особую любовь к Новгороду, а главное, состоявшего в близких родственных связях с рядом северных владык (английским и шведским королями и т. д.). Именно поэтому Мстислав совместно с загадочным "ладожанином" (то есть опять-таки уроженцем северной Руси!) и принялся калечить летопись Нестора. Сделал он это, по словам академика, столь основательно, что вплоть до Рыбакова никто не мог в этом разобраться. Что же сотворили князь Мстислав и таинственный его приспешник из Ладоги? По Рыбакову, они очернили истинное прошлое Киева, вычеркнули из летописи его первых владык и напичкали ПВЛ всякими пронорманскими сказаниями. Доказательств Рыбаков не приводит, да и не может привести.
До наших дней сохранилась по сути дела одна редакция ПВЛ, представленная древнейшими списками — Лаврентьевским и Ипатьевским. В них имеются разночтения, но их немного. Более поздние компиляторы, вроде составителей Никоновской летописи (XVI в.) или даже В. Н. Татищева, в общем излагают ту же историческую канву. Иначе и быть не могло, так как и Татищев, и Карамзин, не говоря уже о более поздних наших крупнейших историках, были учеными и стремились исследовать историю, а не переделывать ее на свой лад. Правда, были и такие, как Иловайский, который очень вольно обращался с фактами, или Грушевский, повторивший единственное упоминание в сочинениях польского историка XV в. Длугоша, писавшего, что летописные киевские князья Аскольд и Дир, убитые Олегом, были потомками легендарного Кия[12].
Это пришлось по душе и Рыбакову, который, однако, не довольствуясь известием Длугоша, предложил совершенно надуманную этимологию имени Аскольд (как давно доказано, безусловно скандинавского), связав его с р. Оскол, а затем со сколотами Геродота, которых он, вопреки последнему, давно выдает за славян. Между тем Длугош был не только крупным историком, но и политическим деятелем Польского королевства, в унии с Литвой властвовавшего над Южной Русью. В XV в. московские князья, объединяя русские земли, стремились, ссылаясь и на летописи, доказать свои права как Рюриковичей и на Южную Русь.
Что же удивительного в том, что в Польском королевстве историк–политик, утверждая принадлежность Аскольда и Дира к потомкам местной династии, устраненной северными завоевателями, тем самым отрицал права Москвы на Киев! Кроме как у Длугоша, подобных упоминаний в летописях как южнорусского, так и северорусского происхождения нет. Так что можно полагать, что ошибался как раз Длугош, а не ПВЛ.
Тезис Рыбакова относительно роли северной родни Мстислава, о том, что он вкупе с "ладожанином" извращал летопись, также не выдерживает критики. В самом деле, а почему этого не мог сделать, скажем, отец Мстислава Владимир Мономах? Его мать была гречанка, а бабка, жена Ярослава Мудрого, — норвежка. Ведь если разобраться, то в жилах русских князей XI-XII вв. было гораздо больше скандинавской крови, чем славянской, и здесь нет ничего особенного, так как правящие династии испокон веков роднились с чужими правителями. Если строго следовать летописным данным, то только мать Владимира Святославича Малуша была славянка! Что же касается роли Новгорода, то опять-таки, если не переделывать летопись со ссылкой на "ладожанина" и его козни, известно, что Олег прибыл в Киев из Новгорода (с Игорем), Святослав до перехода в Киев сидел в том же Новгороде (данные Константина Багрянородного[13]. Владимир также первоначально правил в Новгороде, равно как и сын его Ярослав! По–видимому, Рыбакову понадобилось придумать "ладожанина" и придать ему в соучастники Мстислава Владимировича для того, чтобы отбирать из летописи те факты, которые нравятся, и отбрасывать те, что ему не по душе. Разумеется, историк, изучая древнейшие памятники, должен быть к ним не только внимателен, но и критичен. Однако проверить их данные возможно лишь при наличии других, более поздних источников.
Изучение отечественного летописания имеет большую историю, и начало ему положил, кстати, не кто иной, как Шлецер. Были и попытки расчленить ПВЛ, постараться выделить там разные слои. Делали это крупные ученые — А. А. Шахматов, А. Е. Пресняков и др. Далеко не все сделанное ими признается сейчас, да и сами они в процессе работы меняли свои точки зрения, но эти ученые работали осторожно, проводя строгий анализ текста.
Обвинения вроде тех, будто князь Мстислав, "переделывая русскую историю на свой лад", искусственно выдвинул Новгород на первое место, заслонив им Киев, или "редактор–норманист" многое исказил в тексте Нестора, "ввел в его "Повесть" много грубоватых вставок, диссонирующих с первоначальным текстом" (с. 17), ничем не подтверждены. Всякий, читающий ПВЛ, легко обнаружит, что нет там никакого принижения Киева и именно киевская история стоит там на первом месте; не случайно начальный летописец включил в ПВЛ и легенду о Кие, хотя отлично знал, что династия киевских князей была северного происхождения, о чем говорят и скандинавские имена ее первых представителей (Олег, Игорь, Ольга). Но тот же летописец не мог обойти и прошлое второго города Руси — Новгорода, откуда эта династия появилась и где затем ее представители еще в XI в. находили укрытие в случаях конфликта на юге. К варягам обращались и Владимир в борьбе с Ярополком, и сын его Ярослав в распре со Святополком и т. д. И весьма осведомленный Константин Багрянородный в 40–х годах X в. называл Новгород Русью, как именовал его и русский летописец 100-150 лет спустя.
Для истории восточных славян в Х в. немалое значение имеют арабские источники, очень сложные по происхождению и по иным своим особенностям. Рыбаков пользовался ими всегда и в прошлом иногда довольно удачно[14]. Но в книге "Киевская Русь и русские княжества", а затем и в "Мире истории" он обратил особое внимание на один из старейших рассказов арабских географов — о трех "центрах" Руси[15]. Ученые давно им занимаются. Почти все они один из этих центров, по арабским источникам Куйабу, отождествили с Киевом, другой — Славу — с Новгородом или городом, ему предшествовавшим. Третий "центр" в арабских источниках читается как Арса, но его точное местонахождение пока установить не удалось, хотя большинство специалистов полагает, что он находился где-то на севере. Рыбаков же предлагает свою, совершенно не соответствующую арабским источникам топографию Славии и Арсы. Отыскав Русскую землю VI-IX вв. в Поднепровье, он туда же помещает Славию и Арсу. Если бы он изучил соответствующие материалы в их совокупности, то легко бы увидел, что даже Днепр арабским авторам, писавшим в IX-X вв., не был известен, и Куйаба (Киев) был городом, точного местоположения которого они не знали. Географы IX-X вв. знали Дон и Волгу (именно ее они именовали Русской рекой, отмечая, что она течет из русских земель), гидронимика же территории современной Украины им была неведома. Однако все это игнорирует Рыбаков, который видит в Славе г. Переяславль, а в Арсе г. Родню в устье р. Рось (с. 89 и др.). Такая "география" идеально "подкрепляет" его тезис о "Поднепровской Руси", но полностью расходится с арабскими источниками.
По данным археологии, опубликованным в новейшем труде о древнерусских городах (ответственный редактор Рыбаков), в Родне культурные слои IX — первой половины X в. отсутствуют, в Переяславле пока не найдены слои древнее конца X века[16]. И это в общем совпадает с летописными данными. Город Переяславль (южный) — современный Переяслав–Хмельницкий — упомянут, правда, уже в договоре Олега с греками 907 г.[17], но затем в ПВЛ есть подробный рассказ об основании Переяславля Владимиром в 992 году[18]. Вопрос с текстами договоров первой половины X в. непрост[19], да и не принимать во внимание текст статьи ПВЛ 992 г. серьезных оснований нет. И все-таки это X век, а данные арабских географов о Славе относятся к IХ веку.
