А если с Китти? И Александр Николаевич мысленно похвалил себя за эту догадку. В самом деле, с кем, как не с Китти, говорить о жизненно важном для детей?
Собственно, ее звали мисс Кэтрин Страттон. Она была англичанка – рыжая, худющая, с веснушками на остром носике, увенчанном пенсне. Эти блестящие всевидящие стеклышки производили на людей поразительное впечатление. Сразу становилось ясно, что эта особа знает свое дело. Китти была бонна, нянька мальчиков. На ее руках выросли Никса, Саша и Володя, прежде чем перейти на воспитание дядек[2], и даже сейчас Китти оставалась для них самым близким и дорогим человеком, ближе матери. Теперь английская бонна взращивала Сережу и Павла.
Решено.
Александр Николаевич знал, где сейчас можно найти Китти. Пока младшие дети на уроках, у нее свободное время, которое она, конечно, проводит в своей комнате. Пишет письма многочисленным британским родичам в графство Уилтшир. Этих писем – коротеньких и очень четких – она сочиняла за неделю столько, что Адлерберг однажды предположил, что мисс Страттон – шпионка при русском дворе и строчит шифрованные донесения своему министру[3].
– А что? – восклицал он, когда Александр Николаевич начинал хохотать. – Вспомни хотя бы Дарью Христофоровну![4]
Да уж, Дарья Христофоровна Ливен была опытной шпионкой, и работала она при европейских дворах на Россию, но вспоминать Александру Николаевичу о ней не хотелось. Произошел между ними… один опасный эпизод, который напрочь отбил у него уважение и почтение к госпоже наставнице, каковой некоторое время была у него, в ту пору шестнадцатилетнего наследника-цесаревича, княгиня Дарья Христофоровна.
В общем, видеть в Китти Страттон шпионку император не желал, а потому сейчас направился к ней с надеждой на помощь.
В самом деле – она сидела в своей крошечной гостиной за письменным столиком и писала. При появлении императора Китти поспешно спрятала листок, и ее веснушчатое маленькое личико залилось бурным румянцем.
«А может, и впрямь шпионка?» – усмехнулся император.
На столике стояла большая чашка с горячим шоколадом. Если все прочие англичане были помешаны на своем файф-о-клоке, то Китти обожала шоколад.
– Что это вы от меня так быстренько спрятали? – произнес Александр Николаевич, принимая равнодушный вид, будто спрашивает лишь для начала разговора.
Ну, это в самом деле было так, ведь он не представлял, как начать беседу, и идея просить в таком… потайном деле помощи у старой девы вдруг показалась нелепостью.
– Прошу прощения, милорд, – промолвила англичанка, которая всегда называла императора только так. – Я писала сестре… ее младший сын… он… – И она еще пуще покраснела, да так, что ее остренький носик взопрел.
– Ну? – подначил император, развеселившись. – Он что? Соблазнил горничную? Или она его?
Все в императорской семьи отлично владели и английским, и немецким, и французским. Правда, английский Саша недолюбливал, хотя обожал Китти. Но Александр Николаевич предпочитал английский другим языкам и знал его в совершенстве.
– Откуда вы знаете, милорд? – воскликнула Китти. – Может, у вас есть шпионы в Англии?
– Конечно, – расхохотался император, – но в Уилтшире их точно нет, так что успокойтесь, Китти. Я просто догадался, потому что сам как раз обуреваем подобными заботами. Другое дело, что я, наоборот, ищу горничных, которых могли бы соблазнить мои сыновья. Или они – их. В смысле горничные – сыновей.
– Да, мне тоже кажется, что время пришло.
Император таращился на нее во все глаза. Такое ощущение, что она говорит о самых обыденных вещах. Например, о том, что мальчикам нужны новые мундиры.
– Вы могли для приличия хотя бы ахнуть, Китти, – усмехнулся Александр Николаевич. – Или всплеснуть руками. Или спрятать лицо в ладонях. И вообще, что вы там всегда проделываете, смутившись?
– Мы? – удивилась Китти.
– Женщины, – уточнил Александр Николаевич, и оба поняли, что он говорит прежде всего о жене.
Господи, ну до чего же она была стыдлива, бедняжка Мари! В первое время после свадьбы вообще боялась выходить из спальни, уверенная, что все знают, что именно происходило ночью между ней и великим князем, какой ужас…
Она до сих пор относилась к этому как к ужасу. А Александр Николаевич изо всех сил делал вид, будто подобное отношение к плотской любви его умиляет и трогает. Всю жизнь старался, постепенно привык и даже поверил, что оно так. Ах, бедняжка Мари…
А вот Китти другая. Ее английская практичность покрепче немецкой оказалась!
– Вы можете считать, милорд, что я и ахнула, и спрятала лицо в ладонях, и проделала все необходимое, – вежливо произнесла Китти. – Но я уже давно заметила некое беспокойство в поведении мальчиков. Особенно у Никсы… он вернулся из поездки по России таким странным! Кроме того, Хренов рассказал мне о некоторых ночных явлениях и у Никсы, и у Маки.
Тимофей Хренов, унтер-офицер лейб-гвардии Семеновского полка, был назначен военным воспитателем трех старших сыновей государя, но не только учил их фронту, маршировке и ружейным приемам, а являлся, по сути, их новой нянькой, только мужского пола. Понятно, что он тоже озабочен.
Да, тяжело быть царским сыном, это император по себе знал. Все на виду. Все! Даже самое интимное и сокровенное… И так всегда будет, деваться некуда. А Китти – ну прямо главный советник двора! Все к ней идут, и дядька царевичей, и сам царь!
– И что вы об этом думаете, Китти? – спросил он.
– Да то же, что и вы, государь, – спокойно ответила она, словно обсуждала погоду. И с той же полуулыбкой, с какой бы произнесла: «It rains cats and dogs», «Дождь кошек и собак», зная, что эта фраза весьма веселит русских, Китти пояснила: – Нужна некая милая и покладистая дама, даже две. Хотя и одной может хватить, главное, чтобы мальчики не знали, что она у них одна на двоих. Но горничная – это едва ли подходящий вариант, милорд. Они болтливы и лживы, как правило. К тому же девчонки взбалмошны и глупы. Сами ничего не понимают. Нам нужна молодка, – это слово она произнесла по-русски, но с английским смягченным «д», и император чуть не прыснул, несмотря на то что был ошеломлен деловитостью бонны, – с некоторым прошлым, с опытом, очень чистая… скажем, молочница вполне подойдет. Я как раз вчера видела одну. С вашего позволения могу показать ее вам. Ей около тридцати, но… поверьте, это то, что нужно. Мягкая и уютная. И очень привлекательная, несмотря на толщину и некую простоватость. Но ведь нам не нужна какая-нибудь там парижанка, – в голосе прозвучало вековое презрение британцев к французам, протестантов к католикам, благочестивых девиц к кокоткам, – нам нужна милая женщина, которая отнесется к… мальчикам деликатно и заботливо, а главное, у нее хватит ума и осторожности не… не…
Александр Николаевич понял, что слово «забеременеть» оказалось тем камнем, о который споткнулся великолепный практический снобизм Китти, и кивнул, облегчая ей задачу:
– Конечно. Вы совершенно правы, Китти. Когда вы покажете мне эту молодку?
– Да хоть сейчас, милорд! – воскликнула Китти и встала, даже не взглянув на остывший шоколад.
– Ну вот, – грустно сказала Аликс, – больше мы так стоять никогда не будем. – И зажмурилась, чтобы сдержать слезы.
Минни тоже была готова заплакать, но ей зажмуривание не помогло бы. Обычно она изо всех сил поджимала губы, это каким-то образом действовало на слезотечение. Это было сделано и сейчас, но глаза по-прежнему ужасно щипало.
Отерев слезинку, Минни снова поглядела в зеркало, перед которым они стояли с сестрой, приобняв друг дружку за талию. Обе были в одинаковых парижских платьях, которые сшил для них Чарлз Уорт – англичанин, добившийся ошеломляющего успеха в Париже. Его кринолины из гибких стальных колец, соединенных по вертикали подвижными лентами, были чудом удобства и легкости. Они избавляли дам от необходимости носить множество нижних юбок. Одной-двух вполне хватало. У Уорта заказывал туалеты весь модный Париж. Еще бы! Модель создавалась как произведение высокого искусства. И на каждом платье с изнанки была пришита нарядная ленточка с его вытканным именем. Если на вашем платье ленточка с именем Чарлза Уорта, значит, вы принадлежите к самому высшему обществу, ведь у Уорта шьют и для принцесс! Старшие дочери Кристиана Датского тоже являлись его заказчицами. Они обожали появляться в одинаковых нарядах. И вот сейчас в зеркале отражались две темноволосые, гладко причесанные фигурки в изумрудно-зеленых амазонках, отделанных шоколадно-коричневыми ленточками. Амазонки только что прибыли из Парижа, сестры решили их «обкатать» и пошли было на конюшню, да вот посмотрелись в зеркало…
